Не торопясь, мы проехали мост, приближаясь к открытым воротам въезда в город. За ними разгуливали несколько испанцев, наряженные в бархатные черные одежды: шелковые плащи с нашитыми сверху блестящими бляшками и нашивками, на головах – черные шляпы.
Под плащами надеты плечевые кожаные перевязи для клинка.
Красивая униформа у них. Только в жару на солнце не очень приятно париться в ней. Маркиз скомандовал, грубо обращаясь к одному из них:
– Эй, служивый гвардеец, позови вашего лейтенанта. Да мигом, шевелись!
Гвардеец исчез, побежав к сторожевой башне, размахивая полами черного плаща. Маркиз спешился с коня; вслед за ним спрыгнули с лошадей все остальные, ожидая дальнейших распоряжений.
Начальник караула оказался упитанным средних лет испанцем, который довольно быстро вернулся с посыльным гвардейцем.
Маркиз подозвал к себе, отходя с ним в сторонку, объясняя ему ситуацию.
Дон, после начала разговора подошел к ним сам, явно нашептывая на меня что-то плохое. Начальник стражи гвардейцев понимающе кивал головой, поддакивая маркизу. В конце короткой беседы маркиз знаком подозвал Фернандо и тот послушно подбежал, слушая приказание.
Потом слуга метнулся мухой к своей лошади, отвязал мой мешок от вьючных сумок и прибёг снова к группе сеньоров. Фернандо передал начальнику караула мешок, набитый моим небогатым скарбом. Андрес подошел, протягивая руку на прощание, крепко пожал её:
– Будь здоров, держись Риккардо, мой амиго. Может ещё свидимся!
В ответ, пожимая достойному идальго руку, подумал: «А что остается делать – только держаться, как можно дольше».
Немного поодаль стояли, готовые к нашей пешей прогулке в тюрьму, трое гвардейцев. Не желая больше тянуть время, махнул рукой гвардейцам, говоря им, что готов к непринужденной прогулке.
Гвардейцы окружили спереди и с боков, затем повели под конвоем по тесным улочкам города. На прощание обернулся и посмотрел на дона, желая запомнить его навеки.
Солнце зашло, окончательно стемнело, очертания окружающей действительности сливались в одно неразличимое черное пятно, когда привели к нужному месту.
Тюрьмой оказалось массивное каменное здание в пару этажей, подавляющее своей принадлежностью к государственной власти.
Открыв тяжелые двери, завели внутрь, на первый этаж, передавая на руки конвою тюремной стражи. Стражники тюрьмы принялись грубо обыскивать, шаря по одежде руками.
Внутри тюрьма оказалась громадным тёмным помещением с одним продольным коридором на всю длину.
По бокам, расположены камеры для узников, огороженные коваными железными решетками и дверями, ведущими в них.
По всему коридору горели факельные светильники, установленные у каменных стен, разделявшие камеры.
Факелы разгоняли по углам тьму, и придавали всем помещениям мрачный вид царившей обреченности. Один стражник из казематного конвоя повел по коридору, жестко толкая в спину.
Тут и там, по всей длине тюремного прохода, важно фланировали стражники, неся собачью службу, изредка утихомиривая буйных заключенных. Между несгибаемых решеток камер виднелись протиснутые сквозь неё лица узников, искаженные от невыносимых страданий: кто-то слал проклятия всем подряд, кто-то молил о помощи и пощаде.
Проведя в самый конец коридора, стражник стал открывать дверь в одну из боковых камер, гремя ключами и засовами.
Напоследок пнув с силой в зад, стражник с явным удовольствием впихнул в приоткрытую дверь темницы в человеческий ад, наполненный отбросами городского дна. Оттуда отчаянно несло острыми запахами мочи и нечистот, прямо в общей камере испражнявшимися невольниками.
Вертухай, ехидно ухмыляясь, закрыл за мной дверь на замки, дополнительно задвигая с пронзающим лязгом тяжелую решетку каземата.
Вольному воля или неволя
Вертухай с силой пнул меня так, что я почти влетел в общую камеру, едва устояв на ногах. Тут, не давая опомниться, подскочил один малый, постоянно кривляясь и изгибаясь, как гороховый шут, приставая с вопросом:
– Tú mariposa? (Ты гомосексуалист?)
Вот это заявочки! Местный «петушок». В ответ извернувшись, наддал ему ногой под тощий зад, примерно так, как и стражник мне только что:
– Fue won, mierda! (Мат).
Повернувшись лицом к потерянной свободе, взялся руками за прутья решетки из кованого железа, дергая в стороны, проверяя их на прочность.
Вот тут и дошла вся тяжесть моего положения. И осознал всю сущность ничтожного бытия в испанском каземате.
«За что такое наказание?!» – заорал в себе, да и в голос тоже, на всю камеру! Я вспомнил, когда было примерно такое состояние.
…Это случилось на том заводе, где та самая Айгуля, да и «друг» тот самый. Я работал простым грузчиком на том уютном заводе.
Работа, откровенно говоря, «не бей лежачего». Грузчика, то есть.
В мои обязанности входило: привести необходимый материал, увести готовую продукцию из цеха на железной такой тележке на колесиках. Все.
Есть такая байка про грузчиков:
Как-то раз прислали на одно предприятие молодого юношу, контролера ОТК. Начальство ему поручило разбраковать партию деталей в коробках.
И этот молодой контролер приступил к работе; на коробках с хорошими деталями чертил букву «Х», на коробках с плохими деталями – рисовал букву «П». По окончании сортировки пришли, как заведено, нетрезвые грузчики для погрузки продукции. И догадайтесь сами, какие коробки куда пошли: в брак или в работу.
Начальство такое на заводе: с лояльным отношением к простым рабочим.
Но отношения сотрудников этого завода между собой желали оставлять лучшего, мягко говоря. Они были гнусными!
Доносы, интриги, клевета, докладные: ради того, чтобы выслужиться перед начальником, получить большую часть цеховой премии или просто так, потопить другого собрата по работе в грязи.
Помню, работал до армии на одном заводе в советское время, где я слесарил одно время. Там рабочий горой стоял за другого рабочего, прикрывая другого. Да что там говорить, все бригады в цеху поднимались, упираясь рогом, порой из-за мелкой несправедливости, творящейся на свете и в цеху.
А вот на этом предприятии работали женщины, их было больше, чем мужского персонала. Как я говорил, многие молоды возрастом, да и не умудренные жизненным опытом.
Руководство завода набрало, не знаю почему, целый цех рабочих инвалидов смешанного пола, которые занимались неответственной, простейшей работой: наклейками, обрезками, сортировкой деталей.
Так вот, среди них была одна, даже не знаю, как описать, женщина, или девушка с сознанием десятилетнего ребенка.
И я принялся её опекать, как шелудивого котенка, выброшенного на улицу нерадивыми хозяевами. Потихоньку воспитывая, научая правилам взрослой жизни.
Не знаю, как объяснить: просто как чувствовал родственную душу, словно обретшую себя в землях Зоны Отчуждения, и почему-то случайно попавшую сюда.
Она была, как ослабший котенок мутанта «химеры», выбравшийся на волю, в простую обычную жизнь.
Все работники завода её сторонились, как прокаженную заразой; напротив, я оказывал ей всяческую поддержку, вопреки всех норм поведения и правил обычного социума.
Когда на улице в «курилке», сделанной из больших стальных листов, собирался народ для перекура, обсуждая последние новости и сплетни завода, разговор непременно заходил о ней: что она сказала или сделала.
Я же гасил все сплетни, посылая всех лесом, коротко говоря.
Правда, с одной стороны, кому понравится из женщин, если вас спросят: с кем вы трахаетесь, как вы моетесь в душе или ванной, или ещё что-нибудь интимное.
Просто она была как необученное дитя, вылезшее с пеленок.
Как-то раз по окончании рабочей смены, переодевшись в чистую одежду и выходя из цеха, встретил её. Она с просьбой обратилась:
– Пожалуйста, задержи вахту, Евгений, мы не успеваем на автобус.
Там какая-то задержка вышла с ключами от раздевалки женской.
В ответ я сказал: «Ну конечно, нет проблем».
Вахтой были два автобуса: «пазик» и «нефаз», ходившие с периодичностью в два часа. Они доставляли свежее «мясо» и забирали с заводской остановки отработавших вахту на заводе назад, развозя по привычным домам.
Все люди, находящиеся на остановке, мигом погрузились в автобусы.
Я не торопясь подошел к автобусам, которые, надрывно чадя соляркой, ожидали живой груз.
И там уже набился трудовой народ, заполняя автобусы уставшими телами.
Заводские люди обменивались шуточными ободряющими репликами, якобы подготавливая нас к светлой и безоблачной жизни впереди.
Как обычно, на том заводе установлены психогенераторы, вгоняющие «мясо» в состояние биороботов.
Только «впереди», когда же оно наконец настанет?!
Или уже не настанет никогда…
Демонстративно закурив сигарету, подошел к «морде» автобуса, показывая водиле автобуса, что я вот стою, курю пока.
Но незнакомый водитель, они менялись как всегда – просигналил: заведя погромче движок «нефаза».
Что же делать? Все сроки вышли ожидания.
«Ну, где же она?» – выругался про себя, молча запрыгивая на ступеньки автобуса, выбрасывая недокуренную сигарету, где ждала полная вахта усталых людей, и махнул рукой водиле, показывая ему: «Поехали».
Что тут сделаешь против сотни уставших людей.
А следующая вахта будет только через два часа.
Такая маленькая вечность для людей, кто стоит на остановке.
Автобус тронулся и бодро покатил по дороге, следом за ним и «пазик», изредка останавливаясь на вынужденных остановках, выгружая отработанное заводское «мясо». И я тоже вышел на нужной мне остановке.
Осматриваясь, заметил знакомую женскую фигурку, порывом ветра задрало немного в бок, светлую курточку.
Это была она… как и что… что это…
Телепортация – даже я не владел этим!
Входящих людей в автобусы возле завода контролировал, это исключено.
Когда потом я прямо спросил её: «Что это было?»
Она смущенно ответила: «Спасибо, Евгений, что задержал вахту».
Вот и все! Конечно, подозревал о её необычных свойствах.
И, конечно же, она предрекла мне от красного цвета смерть.
Не знаю, что с ней случилось дальше: я просто ушел в Зону Отчуждения. Оставив на прощание свод жизненных правил «мутанта», диктуя, а она записывала в желтом детском блокноте. А в моей душе остался шрам предательства, когда обещал и не сделал, что нужно…
Я схватился ещё раз за кованые решетки руками, желая их вырвать с корнем из каменных стен. Всё. Это не поможет.
Шаря по закоулкам сознания, вызвал из памяти буддистскую «магичную» мантру, вдолбленную в мою несчастную голову старым монахом.
Из той жизни. Точно желая испить глоток свежей воды в приступе сильнейшей жажды.
Мощная сакральная мантра соединения с Высшим Я, сверхразумом.
Она может привнести в жизнь человека трансцендентальную мудрость, избавление от внутренних заблуждений, помогая обрести ясность ума, найти свой истинный путь. Я вспомнил её.
В тот же миг, не подготовившись ментально, проговорил мантру сознанием, сразу стремясь попасть в «терминал» для получения жизненно полезной информации.
Тут Поток глобальной вселенской информации ударил в мозг, сжигая его изнутри, стирая синапсы и связки нейронов.
На меня обрушился огромный поток информации.
Если объяснять на пальцах, то представьте себе, что при нормальных условиях ваш мозг работает на определенной скорости: грубо говоря, десять килобайт в секунду.
В тот момент ощущение состояния, словно скорость мозга, а точнее, поступающих в него мыслеобразов, равнялась миллиардам терабайт в секунду.
Страха не было, не было ощущения того, что все это – галлюцинация.
Была полная уверенность в реальности происходящего и вспоминания своей истинной сути. Да, именно вспоминания чего-то истинного.
Я просто отключился, безвольно обвиснув на решетке, как подстреленный индийский тигр.
…«Я» мягко похлопал по щекам головы отключившегося Джоника:
«Эй, Джоник, очнись».
Но проводник не реагировал, наглухо застряв разумом, где-то там, в небытие.
«Джоник, Джоник, ТБ (технику безопасности) надо соблюдать иногда», – посетовал «Я».
Вы спросите: «Кто это я?»
«Я» – это Осознание, которое присуще всем людям, только «Я» – одно на все человечество.
Это выглядит, как бесконечное пространство, где есть все, и одновременно нет ничего. Проводник вызвал меня, обратившись к «Потокам», но его сознание не выдержало такой нагрузки.
Материализуясь в этом месте Мира, «Я» пытаюсь привести в чувства Джоника.
Вы ещё раз спросите: «Почему „Я“ пришел именно к нему?»
Отвечу так: «Джоник – человек-синхронизатор».
Синхронизаторы – это люди, многомерные личности, оставившие следы в разных ветках реальности истории Миров.
У человека есть физическое тело в пространстве, которое живет, питаясь тем, что дает Земной мир.
И есть тело во Времени, которое занимает не одну жизнь.
Когда некоторые люди в процессе погружения в Потоки уходят так далеко, что видят цепочку прошлых жизней, находясь сознанием снаружи прошлых жизней, они выходят за пределы Времени.
То есть, наше привычное линейное время видно со стороны.
Можно выбрать любую жизнь, войти в неё и рассмотреть.
Выходя за пределы Времени, люди понимают, что с позиции Вечности все жизни происходят одновременно, так как при взгляде с этой точки времени не существует.
С позиции Вечности видно сразу и начало и конец; то есть видно, как завершится цикл перерождений. Прошлое и будущее ничем не отличаются. Вам не о чем волноваться: там другие чувства возникают, когда есть присутствие космического разума, который смотрит на страдания людей несколько свысока. Это и есть Осознание.
Отличие Осознания от Сознания в том, что второе несет в себе чувства, оно может быть пронизано болью.
Осознание – основное начало, двигающее к развитию, оно кидает Сознание в бездну тяжелых ситуаций, где есть и боль и страдание.
Осознание смотрит на Сознание, вроде бы и любит, но какой-то холодной, отрешившейся космической любовью.
Осознание впитывает весь опыт проживаемых жизней: радости и печали, сферу чувств и эмоций. Для Сознания это тоже упражнение, для закалки и твердости.
Когда мы выходим за пределы Времени и Пространства, то видим, что на самом деле никуда не уходили.
Наша высшая часть, Высшее Я, всегда было и оставалось Здесь, а видимые нами жизни – это некие сны, в которые мы добровольно—принудительно погружаемся, чтобы пройти множество удивительных историй, которые растит общее Осознание.
Подхватив безвольное тело, в котором находился разум синхронизатора проводника, «Я» бережно отнес его на отдых в постель.
Заодно потревожив и согнав грязного человечка, спавшего снизу на двухъярусном месте.
Человечек, дрожа от страха и беззвучно разевая рот, убежал, забившись в угол камеры.
«До встречи, Джоник», – попрощавшись с проводником, «Я» исчез, снова превратившись в бесцветное Нечто.
…Я очнулся поздним утром. Скромный лучик солнца, прорвавшись в камеру сквозь решетчатые оконца, прошелся по лицу.
Общий гвалт голосов в общей камере разбудил окончательно.
Слегка приподнявшись набок, чутко прислушался к окружающему пространству и к себе внутреннему, оценивая обстановку.
Прикидываясь невинным видом, что всё случайно, вокруг меня скучились несколько человек сокамерников, стоявших и сидевших.
Понятно, да всё не просто здесь такое, видно уже сторожат свою добычу.
Тюремные «волки» общей камеры обступили, надеясь полакомиться моим «свежим» телом.