– Хорошо, – согласилась Кхокху. – Ты долго ждал меня? Никак не могла вырваться от тётушки.
Они пошли вдоль Мечика.
– Я весь день думал о тебе Кхокху. Так ждал этого свидания, что время для меня остановилось.
– Признаться, я тоже с нетерпением ждала этого часа, – улыбнулась девушка.
– Кхокху, я хочу, что бы ты знала, ты для меня дороже жизни. В Иласхан Юрте много красивых девушек, но для меня никого нет милее тебя. Ты для меня всё! – горячо говорил Абу, держа девушку за руки.
Кхокху ответила, улыбнувшись:
– Ты говоришь как Омар Хайям:
«Ты кого я избрал, всех милей
для меня
Сердца пылкого жар, свет очей
для меня
В жизни есть ли хоть что ни будь жизни дороже?
Ты и жизни дороже моей
для меня».
– Когда он тебе это сказал? – расстроился Абу.
– Кто? – не поняла Кхокху.
– Этот Омар Хайям.
Девушка рассмеялась:
– Мне он ни чего не говорил. Это поэт, и жил он в то время, когда ещё не родились наши прадедушки.
– Он тоже, наверное, любил свою девушку так же сильно как я тебя. Как красиво сказал! А еще что он говорил?
– Он много писал о любви, вот например:
«Любовь – роковая беда, но беда
– по воле Аллаха
Что ж вы порицаете то, что всегда
– по воле Аллаха
Возникла и зла и добра череда –
– по воле Аллаха
За что же нам громы и пламя суда
– по воле Аллаха».
Впоследствии Абу не мог сказать, долго ли, коротко было его первое свидание с Кхокху. Для него это время пронеслось, словно один миг, настало время влюблённым прощаться.
Словно на крыльях летела Кхокху домой. Отец, взглянув на неё, спросил:
– Чем Пердоз так обрадовала тебя, что ты вся светишься? Что случилось?
– Ничего, – потупившись, ответила девушка.
– Ну и ладо, – усмехнулся Юсап, – раз смеёшься, а не плачешь, значит у тебя всё хорошо. У меня для тебя добрые вести. Хочешь, скажу?
– Да папа.
– Тогда слушай: тебе уже шестнадцать, ты взрослая девушка, и тебе пора замуж. Я нашёл тебе стоящего мужа.
– И кто же это? – спросила Кхокху, предчувствуя недоброе.
– Помнишь недавно ко мне заезжал мой кунак Тошо? Он сказал, что ты понравилась ему, и хочет взять тебя в жёны. Тошо человек богатый, уважаемый, именно такой муж тебе и нужен.
– Да, но он же старый!
– Дочка я что же, по-твоему, старый? – рассмеялся Юсап. – А Тошо одних со мной лет. К тому же, зачем тебе молодой ветрогон, у которого ничего нет за душой. Поверь мне, с Тошо ты будешь счастлива.
– Ты говоришь о моём счастье, словно о своём! Как ты можешь знать, буду ли я счастлива? И уже всё решил за меня. Так знай же, я не буду женой Тошо! Уж лучше смерть, чем жить с нелюбимым мужем!
– Что ты такое говоришь дочка?! – Юсап испуганно посмотрел на дочь. – Кого же ты хочешь себе в мужья?
– Абу, сына покойного Муссы.
– Так он же беден! Такой ли муж нужен тебе?!
– Я хочу замуж не за мешок золота, а за человека!
– Но почему ты решила, что Абу хочет взять тебя в жёны?
– Тебе нужно, что б он посватался? – Кхокху посмотрела отцу в глаза.
– Вряд ли он сможет заплатить калым за тебя, – сказал Юсап и отвёл взгляд. – Когда вы только успели сговориться?
И рассмеявшись, продолжил:
– Я даже не заметил, как быстро ты выросла. Иди к себе, у нас ещё будет время поговорить о твоём замужестве.
Кхокху ушла на свою половину, а Юсап задумался. Он хорошо знал характер дочери, и отнёсся к её словам серьёзно.
«Это всё Умар со своей учёностью! Совсем сбил девчонку с толку, – вздохнул Юсап, и решил, – что ж предадимся воле Аллаха, и пусть всё идет своим чередом».
Тут он почувствовал, что кто-то стоит за его спиной, обернувшись, увидел сына.
– Извини отец, если помешал твоим размышлениям, – сказал Лечи, – но все, же разреши спросить: ты что же, изменишь, своё решение в угоду вздорной девчонке?
– Ты что подслушивал?
– В этом не было нужды. Вы разговаривали так громко, что хочешь, не хочешь, всё услышишь. Но ты не ответил на мой вопрос.
– Да, я откажу Тошо, если это потребуется для счастья Кхокху.
– И выдашь её за голодранца Абу?!
– Ты сам слышал. Кхокху сказала, что любит его.
– Да мало ли какие бредни лезут в голову глупой девчонке! Не позволяй ей вертеть собой как она хочет! Почему ты слушаешь её?!
– Я поклялся вашей матери перед её смертью, что сделаю всё для счастья своих детей. Клялся на «Коране»! И прекратим этот разговор!
– Хорошо, пусть всё будет, так как ты решил папа.
Лечи, отправился к Магомеду. Идти нужно было мимо сакли Абу. Тот возился у себя во дворе. Впоследствии Лечи и сам не мог объяснить, почему он не пошёл дальше, а притаился за забором. Хеди пошла к колодцу, а вскоре и Абу, направился куда-то. В голове Лечи созрел план, простой и надёжный, как удар кинжала.
Он перемахнул через забор и пробрался в саклю Абу. В комнате на лавке лежало оружие. Лечи, страшно рисковал, в любой момент могли прийти хозяева, Немедля ни секунды, он схватил жакх с профилем волка на крышке и выскочил на улицу. Он молил Аллаха, что б его никто не увидел, и бежал прочь от сакли Абу.
Магомед у себя во дворе, чистил коня. Увидев друга, сказал:
– Я скоро закончу. Потом попьем чай.
– Хорошо, я подожду, – ответил Лечи.
Что бы хоть как то убить время, он достал кинжал и стал строгать щепку, которую подобрал тут же.
– Хороший клинок, – сказал Магомед, мельком взглянув на оружие.
– Подарок Тошо, кунака отца.
Магомед ничего не успел ответить, он увидел Абу шедшего по улице, идя мимо, он поприветствовал друзей:
– Вассала валейкум уважаемые.
– Валейкум вассалам Абу, – ответил Лечи.
Как только Абу скрылся из виду, Магомед, сплюнув, сказал:
– Я смотреть на него спокойно не могу, рука так и тянется к кинжалу.
– Раз Абу мешает тебе, то мой долг как твоего друга, помочь тебе убрать его с дороги.
– Ты поможешь мне?!
– Конечно. Если ты будешь слушаться во всём меня. Согласен?
– Конечно друг! – просиял Магомед.
***
Рассвет раскрасил всё кругом сочными, яркими красками. С вершины горы Машук, хорошо видна станица Горячеводская. Она находится в двух верстах к северу от этой горы. По периметру, станица, окружена рвом с высоким забором. Станица делилась на две неравные части, большая состоит из дубовых изб, а меньшая из мазанок выбеленных извёсткой.
Различие это объясняется просто: в 1825 году сюда переселили мужиков из России и Малороссии. Их перевели в разряд казаков. Сами новоиспечённые казаки друг друга так и звали: «русские» и «хохлы», селились они обособлено друг от друга. Русские рубили избы из дуба, привезенного из России, а хохлы строили себе хаты, из местной древесины которой вокруг было предостаточно.
В лучах солнца блестел купол церкви Успенья Пресвятой Богородицы, что находится в центре станицы. Звонко заголосил петух Митрофана Хрипунова, а следом отовсюду понеслось радостное, петушиное «кукареку».
На вершине Машука дозор несли два казака Семён Мокрый да Ванька сын вдовицы Пелагеи-кривой. Смён зевнул и, перекрестив рот, сказал:
– Ну, Ванька, ночку мы с тобой отстояли. Осталось дождаться смены и по домам. Я покемарю малость, а ты поглядывай.
Свернувшись на бурке, он мигом уснул. Ванька посмотрел вокруг, ничего стоящего внимания не обнаружил, и сел рядом с Семёном.
«Ноги дюже сильно гудять. Передохну трохи», – решил он, и конечно задремал. Приснилась ему черноокая цыганка Маша. Новый командир их Донского казачьего полка, полковник Иловайский, привёз из своего имения домашний оркестр и цыганский хор. Солисткой там была черноокая красавица, Маша. Молодой казак по уши влюбился в неё. Да вот беда, не было у него ни одного шанса, так как Маша была любимица Иловайского, а куда простому казаку супротив самого господина полковника! Но это на яву, а во сне бывает всякое.
Ах, что за сон приснился Ваньке этим утром! Будто миловался он с горячей, ласковой Машей. И не мудрено, что не услышал хлопец дробный стук копыт в дали.
Трое верховых гнали небольшой табун лошадей, и вскоре скрылись из виду. Проскакав несколько вёрст, тот, что ехал впереди сказал:
– Переждём до темноты в этом овраге, а потом поедем дальше. Стреножьте коней.
– Послушай Баха, не разумней ли будет сказать дальше? – спросил Абу. – Гяуры, наверное, уже снарядили погоню.
– Если погоня идёт за нами, они пойдут намётом, надеясь догнать нас пока мы не переправились через Терек, – усмехнулся Баха, – а мы тут переждём.
– Ты старший, тебе решать, – сказал Хазболат.
***
Кхокху прибиралась в сакле, когда приехал Лечи, выглядел он уставшим.
– Весь день с Магомедом гоняли косулю, но она всё равно ушла от нас, – сказал брат, вешая ружьё на стену, – Кхокху, дай поесть.
– Сейчас подам. Тяжёлой, наверное, была погоня за зверем, раз ты разорвал черкеску, – улыбнулась она, – взгляни на правый рукав.
– Зацепился где то в зарослях.
– Не беда братец, я сейчас всё зашью.
Лечи принялся за трапезу, а Кхокху отправилась на свою половину штопать черкеску. Во дворе раздался голос Магомеда, услышав друга, Лечи тут же вышел к нему. Они о чём-то переговорили и сразу ушли. Кхокху отвлекла от работы соседка Аманат – десятилетняя девочка. Она часто делилась с ней своими детскими секретами.
– Кхокху идём скорее, там Вацу убили! – возбужденно кричала девочка, вбегая в комнату.
– Какого Вацу?
– Чабана нашего, – тараторила девчонка, – скотина пришла в аул одна, без пастуха. Люди собрались и пошли искать его. Нашли за Мечиком, где он обычно пас коров. Лежит мёртвый. Идём, посмотрим, а то мне одной нельзя.
Ещё издали они увидели толпу мужчин столпившихся у тела пастуха. Кхокху узнала высокую фигуру аульного старшины Иласхана, а рядом с ним низенького Умара, отца Вацу. Девушка плохо слышала, о чём они говорили, однако разобрала, как несколько раз упоминали имя Абу. Что бы лучше слышать, она подошла поближе, и тут на ветке увидела клочок ткани, тёмно – бурого цвета, совсем как черкеска Лечи, которую она только что зашивала.
– Аманат мне некогда, я пойду, а ты разузнай всё и потом мне расскажешь. Хорошо?
– Ладно, – кивнула девочка.
Тревожно билось сердце Кхокху, ибо чувствовала она, что жизнь её круто изменилась. Девушка не находила себе места, ожидая прихода брата.
– Что там случилось? – спросила она, едва Лечи переступил порог дома.
– Абу убил пастуха Вацу, – ответил тот, снимая кинжал с пояса.
– Кто это сказал?
– Все так считают. Вацу стреляли в спину, недалеко от его тела нашли жакх Абу. Он у него приметный, серебряный с волчьей головой на крышке. Там же Умар и его братья объявили, Абу своим кровником. Аульный старшина Иласхан согласился, что они поступают по адату.
– Но Абу не убивал Вацу!
– Ерунда! Что ты женщина можешь понимать в этом! – со злостью ответил Лечи. – Все в Иласхан Юрте знают, о том, что между ними была ссора. При этом Абу грозился поквитаться с Вацу. Как видишь, он сдержал своё обещание.
– Так уже было, – сказала Кхокху, пристально посмотрев в глаза брату.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он.
– Всё повторяется на этом свете и такая история уже была: много веков назад, лицемера Таим – ибн – Убайру подозревали в краже военного имущества. Он что бы снять с себя подозрения, подбросил часть вещей в дом одного иудея, который на суде отрицал свою вину. Пророк Магомед заступился за иудея. Он сказал об этом в Коране:
«Не будь защитником для тех
Кто вероломно предаёт других».
– Я не понимаю тебя! – ответил Лечи
– Взгляни, – девушка показала клочок ткани, – это я нашла на том месте, где был убит Вацу. Кусок от твоей черкески! Как он мог оказаться там?! Ведь ты в то самое время охотился на косулю!
Звонкий голос девушки звучал не громче обычного, но Лечи казалось, что её слышит весь аул.
– Замолчи! Я это сделал для тебя! – зашипел он. – Ты же хочешь, что бы оборванец Абу женился на тебе.
***
Луна всё время пряталась за тучами, и ни чего не видно кругом. Эх, ночка тёмная, по душе ты влюблённым да разбойникам!
– Аллах помогает нам, – весело сказал Баха, – такая ночь в самый раз она для абрека.
– Может, скажешь, куда мы путь держим? – спросил Абу.
– Едем в Бабуков аул. Там живёт мой кунак, казак Никифор. Он поможет нам.
– С чего это гяур станет помогать нам? – удивился Хазболат.
– Он сделает это не бесплатно. Получит свою долю, – усмехнулся Баха. – Ну, вот и приехали. Остановимся в этом лесочке и переждём до утра
После утреннего намаза, Баха ушёл и пришёл через час, вместе с рослым, бородатым казаком.
– Мой кунак, Никифор, – представил он казака, – а это мои братья Абу и Хазболат.
Баха говорил по-чеченски, но казак хорошо понимал его.
– Лошадей оставите в нашем табуне, так надёжнее будет, – сказал Никифор, – а пока пойдём трапезничать в мою хату. День побудете у меня, а завтрашней ночью поедете дальше.
Казак провёл их через посты. Хата Никифора была на самой окраине станицы. Абу с Хазболатом ни когда не были в жилище гяуров, и с любопытством осматривались. Мало чем их сакли отличались от хаты казака. В маленькой горнице из мебели, грубо сколоченный стол да три табурета.
– Оно, конечно, вам сподручнее на полу сидеть, да вы у меня в гостях, так что милости прошу к столу, – усмехался в бороду казак.
– Ничего Никифор, посидим за столом, – сказал Баха.
Гости сели, а казак тем временем поставил на стол чугунок со щами , краюху чёрного хлеба да блюдо варёной репы.
– Ну, гости дорогие поешьте с дороги, – сказал он, – а у меня ещё дельце одно будет. Отлучиться надобно. Сегодня у нас праздник, день Покрова пресвятой Богородицы. Я собрал узелок с провизией, да немного денег. Нужно тихонько отнести его вдовице Матрёне Никандровой. Детей у неё, много, нуждаются они. Обычай у нас такой, в праздничный день тайком положить на крыльцо бедным узелок с едой и деньгами.
– Хороший обычай, – кивнул головой Баха.
***
Октябрьское солнышко пригрело Хазболата, и тот задремал в седле. Да так, что чуть было, не свалился с лошади. Хорошо, Абу вовремя удержал друга.
– Ну и джигит! – рассмеялся Баха. – Чуть было под ноги своему коню не угодил.
– Всю ночь в седле, – оправдывался Хазболат.
– Ничего скоро отдохнём, – подбодрил его Абу, – почти дома.
– Кто-то едет нам на встречу, – Баха указал рукоятью нагайки вперёд.
– Это Куира, – первым рассмотрел путника Хазболат.
– Вассала валейкум Куира, – поприветствовал его Баха, когда тот подъехал ближе.
– Валейкум вассалам добрые люди, – со страхом смотрел тот на друзей. – Вы в Иласхан Юрт путь держите?
– Что-то я не понял твоего вопроса Куира. Объясни в чём дело! – спросил Баха.
Тот посмотрел на троицу, вздохнув, сказал:
– Это конечно не моё дело, но Абу в аул ехать нельзя.
– Что ты такое говоришь Куира?! – воскликнул Абу.
– Подожди, – прервал его Баха. – Уважаемый Куира, объясни, что ты хотел сказать.
– Убит Вацу. Все решили, что это дело рук Абу.
– С чего это ты взял?! – возмутился Хазболат.
– Все знают, о том, что Вацу поссорился с Абу. Около тела пастуха нашли жакх Абу.
– Да продлит Аллах дни твои, уважаемый Куира. Прости нас за то, что отвлекли тебя от дел, – поблагодарил его Баха.
– Да поможет вам Аллах, – ответил Куира и поехал своей дорогой.
– А ехать в аул тебе не следует, – сказал Баха, как только Куира скрылся из вида, – посидишь здесь у источника. Мы с Хазболатом разузнаем, что к чему. Вечером привезём еду и новости. Раньше не получится.
***
Кхокху в нетерпении ожидала Аманат.
« Негодная девчонка, совсем забыла про меня. Наверное, где то с подружками обсуждает убийство Вацу. Пойду к ней сама» – решила она, и тут же услышала голос Аманат:
– Кхокху ты дома? Выйди сюда.
Девушку не пришлось просить дважды.
– Ну что разузнала?
– Старшина объявил аульный сход, – рассказывала Аманат, – все считают, что Вацу убил Абу. Там нашли его жакх.
– Хорошо я всё поняла, а скажи, Баха или Хазболат тоже были на сходе.
– Нет, – покачала головой та, – они только что приехали.
– А ты откуда знаешь?
– Сама их видела.
– Послушай Аманат. Можно тебе попросить сделать кое, что для меня?
– Конечно Кхокху. Мы же подруги! А что сделать?
– Нужно чтобы ты пошла к Хазболату и передала ему кое, что от меня. Не знаю, как ты это сделаешь, но мне это очень важно.
– Подумаешь задача! Попрошу братишку Абубакара, он вызовет Хазболата, а я ему всё передам.