Оба бойца предпочитали грепплинг – единоборство, совмещающее в себе технику всех борцовских дисциплин с минимальными ограничениями на болевые приёмы. Они быстро сошлись, пообнимались некоторое время, словно разлучённые любовники, но вскоре ринг затрясся после того, как одна туша кувырком бросила другую и захватила в удушающий приём. Как бы ни был озабочен Хаген, он заинтересовался. А что бы делал он, если бы такое вытворил Гонсало? В этой позиции сложно бить в ответ, тем более нечего думать о нокауте. Чёрт подери, да он и вправду везунчик! Но где гарантия, что в следующей битве его не победят?
Хаген сам удивился тому, что так буднично подумал о следующем бое. Ему казалось: он ещё не решил, стоит ли продолжать драться на ринге клуба Dark Devil. И вдруг сам себе подаёт это как свершившийся факт.
Он брёл среди зрителей, огибая ринг. Миновал бар, где спал тот дедушка, что поставил на победу Хагена. Сейчас он, сложив седую голову на руки, пускал слюни на воротник.
А потом Майк увидел Лексу.
Девушка сидела на корточках перед Гонсало, у которого из ноздрей торчали длинные окровавленные ватные тампоны. Один глаз полностью был закрыт вздувшимся синяком.
Позабыв обо всех сомнениях, Хаген подошёл к ним и встал за спиной Лексы.
Оба врача тоже были рядом. Один монотонно повторял:
– Итак, Килла, снова спрошу: где ты, и какой сейчас год?
Гонсало отвечал глухо, как простуженный. Кровавые ватки дёргались при разговоре, как бивни тюленя:
– А? Да! Док, хватит меня проверять, я в порядке.
– Ты знаешь, что случилось?
Гонсало подвис, глядя куда-то вдаль:
– Э… – просипел он, задумавшись. – Был бой?
– Тебя нокаутировали! – сказал доктор.
– Нокаутировали? – тупо повторил Гонсало. – Не, док, ты что-то путаешь. Бой был.
– Что же по-твоему произошло?
– Я… я… бой был… – и Гонсало снова тупо уставился на доктора. – Или бой будет?
Второй доктор начал менять пропитанные кровью тампоны.
Хаген с ужасом смотрел на человека, пострадавшего от его удара. Одно дело, когда наблюдаешь чей-то нокаут на ринге из зрительного зала или по телеку, другое – когда понимаешь, что причина чужого страдания – это ты. Одновременно с этим в душе, чуть ли не впервые в жизни, появилось удовлетворение. Недаром смешанные единоборства называют «искусством». Хаген чувствовал, что завершил что-то значимое, достиг какого-то важного пункта в жизни, хоть его и смущало то, чем оно обернулось для Гонсало. Всё-таки тот был приветлив и дружелюбен с ним.
Словно почувствовав, что о чем тот думает, Гонсало перевёл стеклянный взор на Хагена и, не узнавая, повторил:
– Да, док, бой был. Ну, получил я немного. Без поражений нет побед.
Глава 9. Хай-кик
Ты должен построить больше пилонов.
Starcraft
Сердце Хагена колотилось так, что дрожали руки. Волнение, которое испытывал Майк, было безумным коктейлем из радости от победы, переживаний за Гонсало, раздирающей душу ревности и страха потерять, даже не начав отношений, Лексу. Но главное, что его беспокоило, – это ожидание, предвкушение чего-то важного, что может или свергнуть его в бездонную пропасть неразделённой любви или вознести на вершину счастья.
Хаген тронул Лексу за плечо. Девушка вздрогнула, поднялась и посмотрела на него. Что-то в её глазах было такое, что отличалось от обычного снисходительного взгляда на Майка. Он плохо знал людей и не мог понять, что в ней изменилось. Решив, что девушка просто устала, он молча пошёл следом.
Они пересекли зал и поднялись в ночной клуб, откуда, протиснувшись сквозь толпу, вышли на улицу. Очередь в клуб исчезла: все, кто хотел войти, уже или вошли или направились искать счастья в другое место. На входе стоял другой охранник, впрочем, не сильно отличаясь комплекцией от своего коллеги Бугая Энрике.
Холодный ночной воздух освежил, но будто бы усилил боль и усталость. Майк начал хромать ещё сильнее.
– Ты… ты сможешь вести машину? – озабоченно спросила Лекса.
– Да, ерунда, – отмахнулся Майк, делая вид, что те удары, которые он пропустил, лишь пустяк.
– Тебе сильно досталось, – засомневалась она. – Надо завтра сделать рентген, чтоб убедиться, что нет трещины.
Майк пожал плечами:
– Ок.
– А ты сильнее, чем выглядишь! – вдруг воскликнула девушка. – Ну, я не в обиду говорю, просто…
– Не оправдывайся. У меня дома есть зеркало. Я знаю, как выгляжу. Как чёртов слизняк.
Майк попробовал улыбнуться, но вскрикнул от боли, чувствуя на губах вкус крови: снова открылась какая-то ранка. Так что он мрачно поджал губы и, чтобы не отстать от Лексы, зашагал быстрее, превозмогая боль.
Скорее бы добраться до дома и лечь в кровать. Даже те чувства, что он испытывал к девушке, отступили на задний план: если бы Лекса сейчас вздумала отдаться ему прямо здесь, например, в машине (как он много раз фантазировал), то Хаген смущённо потёр бы лоб и попросил: «Давай перенесём это на завтра?»
Впрочем, Лекса была реальной, а не из фантазии, поэтому и не планировала отдаваться. Когда они дошли до её машины, она открыла дверь, но не села за руль, а достала из бардачка пачку сигарет и закурила.
– Я не знал, что ты куришь. Мистер Ховелл против того, чтоб сотрудники…
– А я не знала, что ты нокаутируешь людей в подпольных боях без правил, – ответила Лекса. – Мистер Ховелл может идти к чёрту. Мы же не в DigiMart сейчас. Кстати, он мой дядя. Только не рассказывай никому в магазине. Не хочу, чтобы меня воспринимали как родственницу босса. Я тяжело работала, чтоб добиться своего места. И дяде Ховеллу плевать, чья я родственница. Спрос одинаковый.
– Ого, я не знал…
Лекса затянулась и посмотрела сквозь дым на Хагена:
– Конечно, не знал. Поэтому я тебе и рассказываю. Чёрт возьми, Майки, иногда тебе лучше молчать, чем озвучивать очевидные истины.
– Прости, буду молчать, – Майк поджал губы, снова чувствуя вкус крови.
– Подержи, – Лекса передала Хагену сигарету. Он преданно вцепился в неё, отметил следы помады на фильтре. Было в этом что-то интимное, что-то такое, чего с Хагеном никогда не происходило. Не считая отношений с Джесси, но она его предала и вообще, о ней вспоминать не хотелось.
Лекса снова нагнулась, пошарила в бардачке и достала салфетки. Подойдя к Хагену, она повернула его лицо так, чтобы падал свет фонаря, и стала вытирать кровь с губ:
– В детстве мечтала быть медсестрой. Не врачом, а именно медсестрой. Хотелось ухаживать за солдатами, раненными на войне. Странная мечта, не правда ли?
– М-м-м, нормальная, – промычал Хаген. – Я мечтал быть бойцом. Меня так часто били, что ни о чём другом, кроме мести, я и мечтать не мог.
– Мечты тем и отличаются от целей, что остаются мечтами, – задумчиво произнесла Лекса, явно цитируя чьи-то слова. Кого-то известного, но кого именно, Майк вспомнить не смог.
Она скомкала салфетку и бросила в бардачок. С чувством выполненного долга вынула из дрожащих пальцев Хагена сигарету и глубоко затянулась. Майк заметил, что при этом она слегка прикрывает глаза, и тень длинных ресниц делает её ещё красивее.
Чтоб как-то унять волнение и заполнить паузу в разговоре, он спросил:
– А… э… ты… ты говорила, что любишь раненых, но вот ты же не захотела помочь Горецки, когда я его того…
– Блин, Майки, тебе точно лучше молчать, чем говорить! На кой черт ты его вообще вспомнил? Он-то здесь при чем?
– Прости.
– Вот! А теперь просишь прощения не зная за что! Что ты за человек такой, Майки? Чтоб раз и навсегда закрыть этот вопрос, признаюсь: с Горецки такое дело… Я сама немного виновата в том, что дала ему ложные надежды. Понимаешь, я давно одна, всё свободное время занято магазинами, их ведь три в городе. Подруги мои все разъехались. Живу одна. Есть собака – Рекс. Он, конечно, очень милый, и все такое, но… Эй! Ты чего ржёшь, извращенец? Рада, что сумела тебя насмешить.
– Извини, Лекса, я не специально, – держась за разбитую губу, сказал Хаген.
– Проехали! В общем, Горецки и его брутальные ухаживания на короткое время мне понравились. Правда. О чем я думала? В общем, я быстро опомнилась, когда поняла, что он за человек. А он возомнил чёрт знает что! Решил, что это я так ломаюсь, набивая себе цену. В результате ты набил ему морду. Спасибо, конечно, но хватит его вспоминать.
Лекса достала телефон и включила:
– Ого, три ночи! – она быстро загасила окурок и так же быстро села за руль. Опустив окно, она сказала: – Завтра не приходи на работу. Подлечись, посети врача. Действительно проверь, вдруг трещина?
– Спасибо! Хотел попросить выходной, но не знал с чего начать.
– Неважно с чего начать, главное – правильно кончить! – прыснула Лекса. – Тебе спасибо! Мне давно не было так весело! Страшно весело, – она хмыкнула. – Пока, Малыш Майки!
Хаген отошёл от машины. Он не мог сдержать глупую улыбку. Он знал, что ему нельзя бессмысленно улыбаться, ведь так он становился ещё нелепее, но едва мог стерпеть. Хорошо, что Лекса не видела.
– Стой, стой! Лекса, постой! – он вдруг сорвался с места и быстро заковылял за уезжающей «Тойотой».
– Чего ещё?
– А когда мы сможем увидеться? Снова…
Лекса опустила окно:
– Уоу, полегче! Прости, но не надо на меня давить.
– Конечно, конечно.
Машина снова тронулась, но едва проехала несколько метров, как Хаген опять закричал:
– Стой, стой!
– Господи, Майки, ещё немного и ты потеряешь все набранные очки. Чего ещё?
Хаген кашлянул в кулак:
– А ты… ты на кого поставила?
Лекса закатила глаза:
– Ну вот, я тебя предупреждала, Майк Бьорнстад Хаген! Всё, ноль симпатии к тебе!
Майк сник, но встрепенулся, когда она улыбнулась:
– Поставила двадцатку на Гонсало. Не повезло! В следующий раз буду умнее.
Лекса, наконец, уехала. Проследив, как её «Тойота» скрылась за углом, Майк похромал к своей тачке. Теперь он улыбался от уха до уха. Неужели свершилось? Неужели сбываются его мечты?
Как сильно преобразилась жизнь, но как мало изменилось на самом деле!
Взять тот же страх. Нет, конечно, человек без страха – это или псих, или пьяный. Но тот испуг, что Хаген испытал на ринге, оказался несколько иным. Это было нечто, перед чем нужно выстоять. Тогда как детский ужас ощущался как необходимость от опасности сбежать…
И вот впервые в жизни он получил возможность не сбегать, но привычка взяла верх. Хаген признался, что если бы не канаты ринга, то он попытался бы смыться уже после первых ударов Киллы.
Благодаря интерфейсу в нем словно росла вторая личность, которая всячески пыталась быть не похожей на старого Хагена, но тот – настойчивый, как рекламный баннер, – запарывал все потуги нового стать лучше.
Продолжая улыбаться, Хаген сел в машину, положил руки на руль… И на него навалилась такая усталость, что он даже не был уверен, что способен повернуть ключ зажигания.
Он закрыл глаза. Уши снова заполнил гул толпы. Крики поддержки смешивались с возгласами одобрения, но Хаген, как всегда, видел только плохое, ему казалось, что все зрители настроены против него. Вдруг в воспоминаниях начали всплывать – то одно, то другое – добродушные лица. Тот похожий на школьного учителя старичок был весьма добр. Два парня в баре тоже искренне радовались его победе. Наверное, ради шутки поставили на Майка и возликовали, что мелкая ставка выросла в знатную сумму.
«Много хороших людей вокруг, но мы их не замечаем или отталкиваем, ожидая подвоха и опасаясь встречи с плохими», – подумал Майк.
В голове снова промелькнули сцены боя. Вот прыгающий по рингу самоуверенный Гонсало, вот он же замедленно падает, разбрызгивая кровь и пот, а Хаген стоит, как актёр на сцене. Страх ему настолько мешает, что он пропускает даже тот момент небывалого счастья, которое даёт система после победы над противником и получения нового уровня. Хаген так боится, что путает тот столб света, что появляется при левел апе, с прожекторами над рингом.
Страх не дал насладиться победой… Раньше он помогал Хагену выжить, теперь начал мешать…
Хаген всхлипнул и проснулся. Оторвав голову от руля, он огляделся. Ему показалось, что он проспал здесь до утра, но с момента расставания с Лексой прошло всего десять минут. Помотал головой, растёр лицо руками. Нет, надо ехать, пока окончательно не вырубился.
Он проверил и убедился, что его телефон так и стоит в док-станции. Хорошо, что забыл взять его с собой в клуб, а то стащили бы в раздевалке: контингент там без высоких моральных устоев. Включив мобильник, он проверил, нет ли пропущенных звонков и сообщений. Ничего. Хотя ему редко кто писал, кроме спамеров и дяди Питера, который постоянно слал мотивирующие картинки про армию. Дядя был хуже: его спам требовал ответов.
Хаген порылся и нашёл в плейлисте Lose Yourself Эминема. Сделав звук погромче, он завёл двигатель.
– Что ж, раз у меня не было входной музыки, будет хотя бы выходная, – сказал Хаген, выруливая с улицы.
Как в продолжающемся сне он доехал до дома, где едва смог подняться по ступеням, ведущим в его апартаменты. Ввалившись в комнату, он зажёг свет и привалился плечом к стене. Нога разболелась ещё сильнее. Надо было добраться до ванны: найти в аптечке обезболивающие, что остались после маминой болезни.
– Так! – он подбодрил себя, как Очоа на тренировке. – Соберись! Хватит страдать. Ты победитель или кто?
Прихрамывая, он прошагал до ванной комнаты. Долго стоял перед раковиной и плескал на лицо холодную воду. По идее, надо принять душ, смыть пот и кровь. Сначала засомневался, не отложить ли на завтра, но тут же одёрнул себя: «Я всю свою жизнь откладывал на завтра. Хватит!»
Кряхтя и постанывая, разделся и встал под струи воды. Так как места, куда бил Гонсало, и без того горели, Хаген понижал температуру до тех пор, пока вода не стала настолько холодной, что слегка заглушила боль. Хаген, который даже в жаркое лето натягивал на голову шапочку, как советовала мама, вдруг осознал, что принимает ледяной душ. В голове промелькнули и бесследно испарились мысли о простуде, менингите, пневмонии и прочих болезнях от переохлаждения, полный реестр которых он заучил благодаря маме.
День полный сюрпризов.
Выйдя из душа, он, как мог, коряво приклеил на рану свежий пластырь, который отыскал в шкафчике в коробке с лекарствами. Запах фармакологии сразу напомнил дни, когда болела мама. Он так и не осмелился выкинуть ни единой её вещи. Даже полупустые упаковки с таблетками, которые предназначались для больных на терминальной стадии рака.
Отыскав там же обезболивающие, Хаген зажал одну пилюлю в кулаке и пошёл к холодильнику, чтобы чем-нибудь запить. На середине комнаты он вдруг остановился и огляделся. Нет. Сегодня точно какой-то день переоценки ценностей.
«Господи, как я живу? – подумал он. – Какой-то бардак, словно поселился на дне мусорного контейнера. Вдруг… Вдруг Лекса зайдёт в гости, что она увидит? Неужели вот это всё? Похоже, пока я на работе, здесь обитает какой-то бездомный!» При мысли о них Майка передёрнуло: бомжи явно были рассадниками всех известных и неизвестных медицине инфекций.
Окна квартиры были завешаны какими-то грязными тряпками, из-за чего тусклое освещение придавало комнатам ещё более унылый вид. Когда мама была жива, эти тряпки были шторами. Но без её заботы потеряли всякий вид. То же самое касалось и кухни: газовая плита выглядела так, будто пакистанцы из Tasty Dog жарили на ней свои тараканьи хот-доги. При маме пол блестел, при Хагене перестал отличаться от тротуара. Но тротуар хотя бы иногда подметали выпускники школы, выполняя общественно полезные работы.
Казалось, что без маминого надзора даже мебель резко рассохлась и покосилась. Куда-то вдруг делись все стулья, диван стал жёсткий, а на матрасе в кровати Хагена появилась вмятина, в которую он каждую ночь проваливался, как в яму…