Она вскочила на ноги и несколько мгновений просто беспомощно стояла и смотрела, как в разбитое окно летят капли дождя и брызги морской воды. Платье ее намокло, но она, казалось, этого даже не замечала. Айрис свалилась с койки и, толком не проснувшись, закричала:
– О Аллах, спаси нас! Мы тонем! Пришел наш смертный час!
Теадора резко повернулась, рывком поставила рабыню на ноги и со всей силы дала ей пощечину.
– Глупая женщина, не кричи! Мы не тонем! Шторм разбил окно, вот и все.
Сквозь шум дождя и ветра они услышали, что кто-то барабанит в дверь каюты. Принцесса распахнула дверь, и в комнату не вошел, а практически ввалился матрос и, задыхаясь, проговорил:
– Ваше высочество, капитан прислал меня узнать, что стряслось. Я сейчас же принесу доски и заколочу окно.
– Что это был за грохот? – спросила Теадора.
Матрос поднялся на ноги, но с ответом замешкался. Потом, видно решив, что промолчать не удастся, пожал плечами и произнес:
– Сломалась главная мачта, но это не страшно: скоро рассветет, да и шторм уходит в сторону.
Опасаясь расспросов, он поспешил покинуть каюту, а Теадора сказала:
– Айрис, разбуди рабов и вели убрать осколки, а также подтереть пол: сейчас матросы придут забивать окно.
– Мама, мы тонем? – раздался тоненький голосок.
Она повернулась и увидела, что Халил с широко раскрытыми глазами сидит на своей кровати.
– Нет, мой ягненочек! – Теадора принужденно засмеялась. – Просто ветром выбило окно и мы здорово перепугались, вот и все.
Через несколько минут все было готово: из рамы тщательно удалили остатки разбитого стекла, забили отверстие досками и закрыли занавеской. Шторм стих. Теадора решилась выйти на палубу и была потрясена разрушениями. Главная мачта была сломана, как и большая часть второй из трех мачт. Паруса на оставшихся реях превратились в клочья и трепыхались на ветру. Было ясно, что теперь придется полагаться только на рабов и весла, – по-другому судно двигаться не сможет. Теадора пожалела этих несчастных: как они пережили ночь? – и мысленно взяла себе на заметку, что нужно будет узнать, есть ли среди гребцов христиане, чтобы потом выкупить их из рабства и дать им свободу. С тех пор как стала матерью, Теадора взяла себе за правило заниматься этим. Выкупив, она отправляла их в Константинополь, на свободу.
– Ваше высочество, с вашими людьми все в порядке?
Услышав голос капитана, Теадора обернулась.
– Да, благодарю вас. До того как разбилось окно, было тепло и сухо. Как дела у команды корабля?
– Мы потеряли четырех гребцов и двух матросов – смыло за борт. Проклятый надсмотрщик! Прошу прощения, ваше высочество. Когда налетел шторм, я велел ему расковать цепи гребцов, на всякий случай, а он не выполнил приказ, вот они и утонули на своих скамьях. Как только мы уберем эти обломки, надсмотрщик будет наказан. Я советую вам спуститься вниз, госпожа: это зрелище не для дам.
– Я так и сделаю, капитан. Но я так счастлива, что мы дожили до рассвета, что хочу еще немного постоять на палубе.
Капитан с восторгом посмотрел на нее и проговорил:
– Надеюсь, ваше высочество простит мне мою дерзость, если я скажу, что вы очень храбрая женщина. Я горжусь, что мне довелось с вами плыть.
Он покраснел, смущенный, и поспешно удалился.
Теадора довольно улыбнулась. Эти несколько месяцев за пределами Бурсы были чудесными. Она наслаждалась жизнью. Мир оказался совершенно удивительным, и ее совершенно не радовало возвращение в гарем, к нескончаемой скуке и постоянному обществу других жен. Теадора посмотрела на радугу, раскрасившую серо-голубое небо, и вдруг поняла, что восток находится совсем не там, где можно было ожидать. Остановив проходившего матроса, она спросила:
– Штормом сбило корабль с курса?
– Да, ваше высочество. Мы южнее, чем следовало, но капитан это скоро исправит.
Поблагодарив матроса, Теадора вернулась в каюту. Айрис готовила на спиртовке кофе, а кок прислал небольшую корзинку с сушеными фруктами, подогретым вчерашним хлебом и куском твердого сыра. Халил, уже одетый, прежде чем бежать на палубу, проходя мимо Теадоры, прихватил пригоршню сушеных фруктов и возбужденно произнес:
– Капитан сказал, что я могу постоять у штурвала, пока они прибирают на палубе.
Теадора отпустила сына и знаком приказала рабу-телохранителю следовать за ним, потом обратилась к Айрис:
– Я так устала, что кусок в горло не лезет, – всю ночь молилась. Я лягу и попытаюсь поспать, а ты разбуди меня в полдень.
Она уснула едва ли не раньше, чем голова коснулась подушки, но поспать столько, сколько намеревалась, не получилось: солнце разбудило Теадору еще до того, как это успела сделать Айрис. Некоторое время она лежала на спине в блаженной полудреме, убаюканная мерным покачиванием судна. В каюте она была одна, сквозь наспех прибитые доски в окно пробивалось солнце. По мере того как Теадора просыпалась, к ней возвращалось ощущение реальности. Вдруг она осознала, что откуда-то сверху доносятся странные звуки: свист, удар, стон; свист, удар, стон… Теадора мгновенно окончательно проснулась. Похоже, на палубе наказывают надсмотрщика. Но ведь там Халил!