– Но почему большинство всегда ошибается? – акула внимательно слушала, и чувствовалось что эта тема ей интересна.
– Потому что природа не заинтересована в мыслящем большинстве, – серьёзно ответил дракон, – потому что природе необходимы исполнители её необходимостей, а никак не их инициаторы. И именно поэтому любое большинство всегда будет использоваться самим обществом для наиболее неквалифицированной работы – несложной умственно, но сложной физически. Природе нет НЕОБХОДИМОСТИ в более чем паре-тройке одарённых людей на сотню-две. Если же речь заходит о гениях, то можно говорить и об одном на миллион, а то и на миллионы, – Артак откашлялся и закончил:
– А если у природы нет такой необходимости, то соответственно, она и не будет реализована тем самым сознанием, о котором мы говорили – сознанием цельным и неделимым, сознанием всеобщем. Ибо реализовываются только необходимости, но никак не желания, кому бы они ни принадлежали.
– Но кто определяет эти самые необходимости? – Агафья Тихоновна вся превратилась во слух, – тот, кто держит верёвки в своих руках?
– Нет, – дракон невесело усмехнулся, – тот, кто держит верёвки лишь руководит. А тот кто нашёл в себе мужество их бросить – тот и определяет действия тех, кто руководит. Потому что имеющий столь поразительное мужество сам превращается в природу, и следовательно – сам определяет эти природные необходимости, которые неизменно реализуются через держащих, а уж потом – через скованных.
– Но кто же это?
– Кто? – Артак громко рассмеялся, – я не знаю кто. Но одно я точно знаю – каждый ДУМАЮЩИЙ участвует в процессе.
– Каждый?
– Без исключения.
– Вы говорите серьёзно? – Агафья Тихоновна внимательно смотрела прямо в глаза Артака, которые вновь осветились жёлтым солнечным светом.
– Как никогда серьезно. Но сейчас это не главное, к этому вопросу мы с вами вернемся в своё время. Сейчас речь не об этом.
– Да, да, – словно опомнившись от сна, акула встрепенулась, – сейчас есть вещи и поважнее. Итак, насколько я поняла, мы нашли разбитое человеческое сознание, так ведь? Разбитое, но не потерянное, да?
– Всё так, всё так, – Артак продолжал мелко и часто кивать головой, держа в лапах зеркальный осколок, – всё так, хотя может быть и совсем наоборот. Разрушенный, а не потерянный дом, как и разрушенное сознание, может говорить нам лишь о глубине возникшего вопроса, но отнюдь не о невозможности его решения, – дракон подобрал ещё один осколок и попытался совместить их, держа в передних лапах, и вдруг улыбнулся так чисто и искренне, что от одной его улыбки вокруг стало светлее, а мысли прояснились сами собой, – милая Агафья Тихоновна, ну конечно же, сознание не только разбито! Оно совершенно однозначно потеряно! Совершенно однозначно! Потеряно! – дракон громко и весело рассмеялся, – Потеряно! Потеряно! Никаких сомнений более!
– Но почему?
– Ответ, как всегда, кроется в самом вопросе! – Артак пришёл в замечательное расположение духа, – ведь вы только что сами сказали что мы его нашли, правильно?
– Да! Нашли! И что?
– А то что найти можно только что-то утерянное, ну или брошенное, что в данном случае одно и тоже, – Артак опять улыбнулся, – вы знаете, мне кажется, я наконец-то понял.
– Что поняли?
– В этом мире нет предметов, но есть действия. Однако и сами предметы тут все-таки сохраняют свою сущность, сохраняют энергию материи, из которой они состоят, просто в этом мире они становятся невидимы точно так же, как, например, в материальном, в человеческом мире мы с вами не в состоянии увидеть эти самые действия или процессы. Там мы способны разглядеть только их следствия – предметы. Но и действия, и процессы, и предметы физического мира – все они сохраняют свою сущность в любом из миров, однако видимы и осязаемы, ощущаемы они становятся только в своих родных пространствах. Ну, например, мы видим лопату и можем копать, но само «копание», которое можно было бы каким-либо образом зафиксировать в едином моменте, да хоть на фотографии – в человеческом мире предметов и вещей отсутствует. А если быть точнее, то оно есть, но просто-напросто растянуто во времени и мы не можем взять его, зафиксировать, вырвать из бытия, не можем положить в карман. А лопату, как предмет – вполне себе можем. Пока понятно?
– Да, да, – Агафья Тихоновна сосредоточено кивнула, – понятно, продолжайте.
– Здесь же всё с точностью до наоборот. Процессы – вот они, бери и пользуйся, хочешь – в карман клади, хочешь – в кладовку спрячь, тогда как зафиксировать и положить в карман какой-либо предмет не удастся. Не потому что их здесь нет, а потому что они тут невидимы, и возможно, растянуты, если не во времени, то в чём-то другом, и поэтому не подлежат никакой мгновенной фиксации. Понятно?
Агафья Тихоновна недоверчиво усмехнулась и взяв осколок зеркала молча положила его в карман пальто.
– Ну как же нет, когда вот он – предмет. И вот он уже в моем кармане, – акула мерзко захихикала, чувствуя свое превосходство, но быстро осеклась, глядя на серьёзное выражение морды Артака.
– Ах, почему так часто слова опережают мысли? – воскликнул дракон, потом глубоко, но не тяжело вздохнул и продолжил:
– Этот предмет виден вам, ибо вы сами по себе представитель совершенно другого мира. Вы можете его видеть точно так же, как видите меня или себя, понимаете? Однако, вас здесь нет, по крайней мере для жителей этого мира мы невидимы и бестелесны. Вы, с их точки зрения – лишь невидимое действие, как, например, с вашей точки зрения невидим в застывшем мгновении сам процесс копания. А видимы для них, и более того – мгновенны и подлежат фиксации лишь наши действия и наши поступки. Нас же самих здесь нет. И точно так же, живущие тут аборигены неразличимы для наших органов восприятия. Вполне возможно, что этот мир и сейчас полон различных событий, однако мы с вами, как и раньше, в состоянии увидеть глазами только сами предметы, которые вызывают эти события, ну или наоборот – предметы, которые являются следствием этих событий, понимаете? Ну а сами по себе – физические, материальные предметы, к которым все так привыкли в мире людей, для местных жителей они невидимы! Как невидимы для них и мы с вами.
– Так здесь есть кто-то ещё? – акула быстро осмотрелась, держа в плавнике фонарь, и совершенно внезапно, вдруг поняв то, что ей втолковывал дракон, опустила плавник. На её морде было выражение изумления и восторга, – я поняла! Здесь нет, да и быть не может никого, кого бы мы могли увидеть, но тем не менее этот мир, как и любой другой, полон жизни, которую наши органы чувств просто-напросто не способны заметить и зафиксировать! Эти состояния, действия, поступки и движения, которые мы с вами просто-напросто не расцениваем как проявление жизни, а расцениваем как её следствие, так?
– Ну наконец-то! – Артак кивнул и замолчал.
– И что же нам делать?
– Для того, чтобы вернуть сознание его хозяину, если он его просто потерял, нам с вами было бы вполне достаточно найти его в этой кромешной тьме, что мы уже сделали. И для этого вполне сгодился ваш фонарь, – Артак глубоко вздохнул, – но ситуация серьёзнее. Сознание не только потеряно, но и разбито. Это может говорить о многом. И в большинстве своём – о неприятном. Впрочем, в меньшинстве своём – об очень даже приятном, – Артак засмеялся высоко поднимая голову и освещая жёлтым небосвод этого удивительного мира.
– Например? – быстро отреагировала Агафья Тихоновна.
– Мы не знаем как выглядело сознание ДО того как оно было потеряно. Если оно было целым – одно, а что если оно было разбитым изначально? – Артак немного повысил голос, – что, если собрать сознание в единый цельный кусок и есть задача этой игры, которые люди называют человеческой жизнью? Что, если только сам человек в состоянии собрать из осколков целое? Что, если каждому при рождении даны лишь осколки целого зеркала, но именно те осколки, из которых можно, и даже жизненно необходимо сложить это серебряное полотно в полном его размере и в полной же его красе? В ровной и неискажённой красе? Что, если у каждого новорождённого внутри есть все необходимые осколки от этого зеркала, и только собрав, соединив их воедино станет возможен переход ребёнка в человека, и уже человека – далее, на новый уровень? Что, если целое и цельное зеркало всеобщего сознания было разбито изначально, возможно даже специально – разбито и разъединено непосредственно перед рождением тела? Что, если каждое тело и есть отдельно взятый осколок, и лишь осознание цельности бытия, осознание цельности всего живого на земле способно соединить разъединенное? Что, если собрать эту головоломку, познать отражённую сознанием картину целого и есть та единственная цель и тот одинокий смысл человеческой жизни? Что, если так? – Артак понизил голос до шёпота, – тогда мы не то что не должны, мы просто не имеем права вмешиваться в этот процесс. Тогда, если мы хотим действительно помочь – мы с вами должны лишь найти потерянные осколки, найти и вернуть их хозяину, что мы уже и сделали. И всё… Лишь одно мы можем знать точно…
– Что же? – встрепенулась Агафья Тихоновна.
– Мы знаем что собрать можно лишь разрушенное. А это значит, что когда-то из этого зеркала был выстроен дом.
– Когда?
– Это неважно. В этой человеческой жизни или в прошлой, человеческой ли – неизвестно, – Артак задумчиво перебирал осколки, – но дом-то был, одно это точно…
– Но как мы это узнаем?
– А никак, – Артак неопределённо махнул головой, – никак не узнаем.
– Никак?
Артак молча покачал головой из стороны в сторону.
Отрицание – этот местный житель, этот абориген, тут же обрёл своё телесное воплощение. Не было отрицающего, не было никого, кто смог бы сказать «нет», но само отрицание было, оно уже обрело материальную телесность и осязаемость.
Удивительный, удивительный мир поступков и действий!
Дракон, тем временем, продолжал:
– Одно лишь тело способно ощущать. Самое обыкновенное физическое тело способно изведывать свой мир, подбираясь, тем самым, к миру следующему. И в этом его уникальная, ничем не заменимая роль – вести своего обладателя к знаниям и к ответам. И на ваш вопрос тоже, – дракон рассмеялся, – так что мы с вами никак не узнаем, мы можем лишь предполагать умозрительно, мы можем лишь догадываться, понимаете? И только человеческое тело, состоящее из привычных и видимых людям атомов и молекул, одно лишь тело, облепленное способностями чувствовать, точно так же, как бетонный пирс испещрён и исстелен ракушками, только эта единая совокупность материи способна, благодаря своим внутренним, материальным ощущениям, дать правильный ответ на любой уже существующий или ещё только возникающий вопрос.
– А мы? – Агафья Тихоновна внимательно слушала и иногда кивала головой, словно в знак поклонения местным жителям, в знак понимания.
И точно так же, как минутой ранее Отрицание материализовалось и заполнило собой существующее тут пространство – как только акула кивнула головой в знак понимания – вдогонку отрицанию появилось и оно – это самое Понимание – пришло как хозяин, смешалось с отрицанием – но не умаляя, а поддерживая; не урезая пространство первому, а разделив его с ним. Не угнетая, но помогая отрицанию раскрыться.
И это лишний раз подтверждало лишь то, что понимание и отрицание – и не враги вовсе, а добрые, закадычные друзья, всегда идущие рука об руку, и вполне себе способные существовать в едином мире, и даже более того – не способные существовать одно без другого.
Да и бывают ли враги? Скорее нет – бывают лишь учителя, бывают зеркала, бывают отражения, но враги? Нет, не существуют они ни в одном из миров, ибо равновесие всего со всем – универсальная схема построения любого мира.
Вполне насладившись появлением нового гостя, Агафья Тихоновна повторила вопрос:
– А мы? На что способны мы с вами?
– Мы? – Артак мягко и как-то округло засмеялся, – мы с вами способны на всё остальное, – он добавил немного резкости в свой смех, и круглое тут же обрело углы, – мысли способны СОЗДАВАТЬ то, что тело смогло бы ощущать впоследствии. Мысли, в отличие от привычной людям материи безотносительны, мысли абсолютны, они способны только творить, но они не способны чувствовать. И уже потом, нечто телесное, сотворённое этим мысленным потоком, может как чувствовать, так и быть прочувствованным. Мысли же навсегда остаются в мире поступков и действий и не покидают его ни на одно мгновение. Мысли сходятся в уровне НАД предметами, ибо именно они их и сотворили.
– Значит вы живёте здесь? – Агафья Тихоновна покрутила головой осматриваясь, – но как тогда вы появились там? – она имела в виду человеческий мир.
– По зову мыслящего, – просто ответил Артак, – никак по-другому мне не попасть туда.
– Я понимаю, – акула кивнула и на мгновение задумалась.
– Что могут мысли я поняла, но речь? Что я могу? На что способна?
– Речь способна выражать мысли и описывать ощущения, – Артак задумался на мгновение и замолчал, но тут же продолжил:
– Речь, точно так же, как и мысль не в состоянии чувствовать, но в состоянии описать эти чувства, она не в состоянии творить, но она способна описать любое из творений. Речь – как наскальная живопись человечества, речь – как связующее звено между творящей мыслью и творимым предметом. Речь – клей, их скрепляющий; речь – их общая смола, речь – это цемент всей стройки, раствор для всего строительства.
Акула кивнула, словно поклоняясь пониманию, и просто спросила:
– Что же нам делать? Что же нам делать?…
Она в растерянности водила фонарем из стороны в сторону, и осколочные отражения электрического света окружили собеседников со всех сторон, как светлячки.
– Я думаю, – в который раз дракон повторил это словосочетание, – я думаю, мы должны собрать и соединить все осколки воедино. Вернуть им целостность и вместе с ней и их способность отражать. Ведь только целое способно отражать безошибочно.
– Но… – акула слабо запротестовала, – ведь вы только что сами говорили что не наше это дело! Как же так?
– Да очень просто, – всё ещё круглый, но пока плоский смех дракона приобрёл объём и шаровидную форму, – если его сознание разбито недавно, то мы с вами просто исправим это, собрав и склеив все осколочки до единого.
– А если… – акула не успела договорить, дракон перебил её, уже отвечая.