В декабре 1877 года взрыв, прогремевший на патронном заводе Васильевского острова, унёс жизни шести рабочих; было много раненых. Похороны рабочих превратились в демонстрацию. Плеханов написал прокламацию, которая заканчивалась словами:
«Рабочие! Пора вам самим взяться за ум: помощи ждать вам не от кого! Не дождётесь вы её от начальства! Долго ждало помощи от него крестьянство и дождалось кочек да болот, да податей ещё тяжелее, ещё больше прежнего! <…> Долго ли ещё будешь терпеть ты, рабочий народ?»[30]
Автор дождался ответа намного раньше, чем мог на то надеяться. Экономический бум, вызванный итогом Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, создал условия для беспрецедентного стачечного взрыва во главе с наиболее угнетённой и эксплуатируемой частью рабочего класса – текстильщиками. Ещё не раз текстильщики как самые подавленные и нестабильные рабочие будут реагировать в подобных ситуациях быстрее, чем большие батальоны металлопромышленности. Рабочие при посредстве отдельных рабочих-революционеров обратились за помощью к «студентам».
Плеханов как глава рабочей группы «Земли и воли» фактически получил контроль над этим движением. К сожалению, народники не представляли, что делать с рабочим движением, которое вообще не вписывалось в их представление о мироздании. За два года в Санкт-Петербурге произошло двадцать шесть стачек. Только в 1890-х годах Россия увидит забастовки такого масштаба. Члены «Северно-русского рабочего союза» играли видную роль в этих забастовках. К началу 1879 года волнения достигли своего апогея: в них участвовали двести рабочих-организаторов, и ещё столько же человек, тщательно распределённых по различным фабрикам и заводам, находились в резерве. Все они были связаны с центральным органом. Кружки рабочих даже имели библиотеку, книги из которой тщательным образом распределялись между подпольными группами и широко использовались даже за пределами «Союза». Изобретательный Халтурин основал подпольную типографию. Обнорский заключил соглашения с рабочими группами в Варшаве, и это, как удовлетворённо отмечал Плеханов, «был едва ли не первый пример дружеских сношений русских рабочих с польскими»[31].
Но через несколько месяцев после выхода первого номера нелегальной газеты «Рабочая заря» полиция разгромила типографию «Союза», а большую часть членов этой организации – в результате волны арестов – ждала либо каторга, либо тюрьма, либо изгнание. Результат крушения первой крепкой рабочей организации был катастрофическим. Халтурин сотоварищи сделали пессимистические выводы и повернулись к терроризму. Исправление террористической ошибки далось ценой бесчисленных напрасных жертв и отняло у движения целое десятилетие.
С самого начала революционное движение в России раздирала полемика между «пропагандистами» и «бунтарями» – двумя линиями, истоки которых прослеживались во взглядах Лаврова и Бакунина соответственно. Неудачи «хождения в народ» привели две эти линии к точке полного открытого разрыва. В 1874–1875 годах в России появились тысячи политических заключённых – молодых людей, заплативших за неповиновение ценой свободы. Некоторые из них были затем освобождены под залог и находились под наблюдением. Другие административным предписанием были сосланы в Сибирь. Остальные просто сгнили в тюрьме в ожидании суда. Некоторые из тех, кто остался на свободе и продолжал политическую активность, решили вернуться в деревни в качестве школьных учителей и врачей, полностью посвятив себя скромному преподавательскому труду в ожидании лучших времён. Иные же, осознав ложность теории Бакунина о «инстинктивно революционном крестьянстве», стали искать другую дорогу.
«Земля и воля» никогда не была массовой организацией. Несколько десятков человек, в основном студенты в возрасте от двадцати до тридцати лет, – таков был её активный состав. Но семена распада были посеяны в ней в самого начала. Последователи Лаврова стремились «раскрыть людям глаза» путём пропаганды. В народе нужно пробуждать не чувство, а сознание, утверждал Пётр Лавров[32]. Неудачные попытки организовать массовое движение крестьянства при помощи пропаганды положили начало новой теории, которая перевернула бакунизм с ног на голову. Часть народников совершила поворот на сто восемьдесят градусов, перейдя от «отрицания политики» и политических организаций к тайной и высокоцентрализованной террористической организации «Народная воля», которая была создана специально для того, чтобы «пропагандой действия» пробудить революционное движение масс.
Военные унижения царской России в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов вновь показали несостоятельность текущего режима и дали свежий глоток воздуха оппозиции. Вожди «Народной воли» решили вести войну против самодержавия в своего рода террористическом поединке, который должен был «сверху» разжечь пламя восстания. Часть молодёжи просто сгорала от нетерпения. Андрей Желябов, будущий лидер «Народной воли», подытожил это следующими словами в диалоге с П. И. Семенютой[33]:
– История движется ужасно тихо, – говорил Желябов, – надо её подталкивать. Иначе вырождение нации наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело.
– А как насчёт конституции? – вопрошал Семенюта.
– И конституция пригодится.
– Что же ты предпочитаешь: веровать в конституцию или подталкивать историю?
– Не язви. Теперь больше возлагается надежд на «подталкивание».
Эти несколько строк проводят резкую грань между терроризмом и либерализмом. Террористы не имели собственной программы. Они переняли свои идеи у либералов, которые, опираясь на эти соображения, требовали совсем иного.
Осенью 1877 года без малого двести молодых людей предстали перед судом над участниками «хождения в народ». В ожидании суда они провели в тюрьме три года, и это время было отмечено многочисленными случаями жестокого обращения с заключёнными со стороны надзирателей и должностных лиц. Систематическая жестокость, пытки и оскорбления, перенесённые узниками, лишали революционеров последней капли терпения. Широкое возмущение вызвал дикий случай, произошедший в июле 1877 года. Когда генерал Ф. Ф. Трепов, печально известный обер-полицмейстер и петербургский градоначальник, посетил Дом предварительного заключения, молодой политический узник Архип Боголюбов отказался снять шапку перед высоким гостем. По приказу Трепова Боголюбов был приговорён к ста ударам розгами. Поворотным моментом стало событие января 1878 года: молодая девушка по имени Вера Засулич совершила покушение на жизнь Трепова, выстрелив в него из револьвера. Этот поступок, самостоятельно спланированный Засулич, был местью за жестокое обращение с политическими заключёнными. Суд над Верой Засулич, завершившийся, вопреки всем ожиданиям, оправдательным приговором, с неизбежностью предопределил поворот к «пропаганде действием».
Первоначально террор задумывался как временная тактика для освобождения арестованных товарищей, устранения полицейских шпионов и самозащиты от репрессивных действий власть имущих. Но у терроризма есть собственная логика. За короткий промежуток времени террористическая мания овладела организацией. Не заставили себя ждать и сомнения по поводу «новой тактики». Критические нотки звучали на страницах официального печатного органа партии.
«Мы должны помнить, – говорится в одной статье № 1 «Земли и воли», – что не этим [террористическим] путём мы добьёмся освобождения рабочих масс. С борьбой против основ существующего порядка терроризация не имеет ничего общего. Против класса может восстать только класс; разрушить систему может только народ. Поэтому главная масса наших сил должна работать в среде народа»[34].
Принятие новой тактики привело к открытому расколу в движении – к расколу на террористов и последователей Лаврова, которые выступали за постепенную пропаганду в массах. На деле последняя тенденция, защищая «теорию малых дел» и поэтапность, расходилась с революционностью. Правое крыло народничества почти слилось с либерализмом, тогда как его более радикальная группировка сделала ставку на огнестрельное оружие и «революционную химию» нитроглицерина.
Современные террористы пытаются отличить себя от своих российских предшественников. Террористы-народники, как утверждается, верили, что индивидуальный террор заменяет собой движение масс, тогда как современные сторонники вооружённой и партизанской борьбы рассматривают себя только как вооружённое крыло массовой борьбы, цель которой – привести массы в движение путём социального взрыва. Между тем народовольцы никогда не утверждали, что они – самодостаточное движение. Они стремились к началу массового крестьянского движения, которое должно было свергнуть государство и установить социализм. Они тоже стремились своим смелым примером произвести «детонацию» в массовом движении.
У политики, однако, своя логика. Все обращения «Народной воли» от имени масс служат ширмой, скрывающей укоренившееся недоверие народовольцев к революционной способности тех же самых масс. Эти аргументы, выдвинутые для оправдания террора в России более столетия назад, поразительно созвучны аргументам приверженцев городской партизанской борьбы (urban guerrillaism) более позднего периода, которые говорят: «Мы – за движение масс, но государство слишком сильно». Террорист Николай Александрович Морозов утверждал:
«Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова, ни свободной печати для действия путём убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо прежде всего покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно иначе как с оружием в руках. Поэтому мы будем бороться по способу Вильгельма Телля до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством свободных народных представителей»[35].
Народники были храбрыми, но заблудившимися идеалистами. Они сделали мишенью известных мучителей, полицмейстеров, ответственных за репрессивные действия, и тому подобных людей. Как правило, затем они сдавались полиции, чтобы использовать судебные процессы для обличения текущего общественного строя. Они закладывали бомбы не для убийства женщин, детей или обычных солдат. В редких случаях они убивали отдельных полицейских, чтобы завладеть их оружием. Как бы то ни было, марксисты резко осуждали народников за их всецело ошибочные и контрпродуктивные методы.
Якобы «современные» теории городской партизанской борьбы просто карикатурно повторяют старые домарксистские идеи российских террористов. Весьма иронично, что эти люди, которые часто называют себя марксистами-ленинцами, не имеют ни малейшего представления о том, что российский марксизм родился из непримиримой борьбы с индивидуальным террором. Российские марксисты пренебрежительно именовали террористов «либералами с бомбой». Отцы либерализма вещали от имени «народа», но считали его слишком невежественным для того, чтобы доверить ему ответственное дело по преобразованию общества. Роль простых людей была сведена к пассивному голосованию раз в несколько лет и наблюдению за тем, как либералы в парламенте вершат свои дела. Дети либералов, напротив, не имели ничего, кроме презрения к парламенту. Они выступали за революцию и, конечно же, за «народ». С одним лишь исключением: массы опять, будучи невежественными, были якобы не в состоянии понять их. Поэтому они обратились к «революционной химии» бомб и револьверов. Роль масс, как и прежде, была сведена к роли пассивных зрителей.
Для марксизма же революционное преобразование общества есть сознательный акт рабочего класса. Прогрессивным здесь считается то, что служит повышению сознательности рабочих и их уверенности в собственных силах. Реакционно, напротив, всё то, что отдаляет рабочих от понимания своей исторической роли. С этой точки зрения индивидуальный террор полностью реакционен. Стало быть, политика индивидуального террора наиболее вредна для масс именно в момент своей успешности. Попытки отыскать простой и короткий путь в политике нередко приводят к катастрофе. Какой же вывод должны извлечь рабочие из яркого и успешного индивидуально-террористического акта? Пожалуй, только такой: можно, мол, достигнуть своей цели без какой-либо долгой и трудной подготовительной работы по организации профсоюзов, без подготовки стачек и других массовых мероприятий, без агитации, пропаганды и просвещения. К чему все эти напрасные отступления, если достаточно решить проблему при помощи бомбы и огнестрельного оружия?
История двадцатого века знает несколько трагических уроков, показывающих, что происходит, когда революционеры пытаются заменить сознательное движение рабочего класса героическими действиями вооружённого меньшинства. Чаще всего, как в случае с «Народной волей», попытка бросить вызов государственной машине такими методами приводит к страшному поражению и укреплению того самого репрессивного аппарата, который предполагалось свергнуть. Но даже в тех случаях, когда, например, партизанская война приводит к свержению прежнего режима, не может быть и речи о создании здорового рабочего государства, не говоря уже о социализме. В лучшем случае мы получим деформированное рабочее государство (пролетарский бонапартизм), в котором рабочие живут по правилам бюрократической элиты. Такой исход фактически предопределён милитаристской структурой террористической или партизанской организации, деспотичным командованием, отсутствием внутренней демократии и, разумеется, тем обстоятельством, что эти организации функционируют вне рабочего класса, независимо от него. Подлинная революционная партия не считает себя группой самозванных спасителей масс, а стремится организовать и сознательно выразить активность самих рабочих. Только сознательное самодвижение пролетариата может привести к социалистическому преобразованию общества.
Некоторые члены старой «Земли и воли» пытались противостоять террористической тенденции, но были отодвинуты на обочину. Попытка достигнуть компромисса на Воронежском съезде в июне 1879 года не остановила раскол, который случился в октябре того же года с формальным согласием обеих сторон распустить организацию. Денежные средства партии были поделены, и обе стороны согласились впредь не использовать прежнее название. Террористическая фракция назвалась «Народной волей», а остатки старой «деревенской» школы народников – «Чёрным переделом», вторя исконному народническому представлению об аграрной революции. Именно последняя организация, возглавляемая Плехановым, привела к появлению первых ростков русского марксизма.