– Добрый день, гражданин Слуцкий.
Парень очень удивился этой встрече, ведь инспектор в районе один, и увидеть его лично – большая редкость. Вместо того, чтобы поздороваться с инспектором, Слуцкий начал нагло оглядывать его с ног до головы. К инспектору все относились как к суперзвезде, и сейчас этот знаменитый человек прямо перед ним.
Инспектору около сорока лет. Его глаза обладают невероятной притягательностью, кажется, что они бездонны и хранят в себе много тайн. Взгляд мужчины и мягок, и тверд, все зависит от его улыбки. Если инспектор улыбается, то взгляд становится располагающим к себе, но стоит инспектору поджать губы, как сразу же по спине пробегает холодок и хочется сбежать. Его красная форма с черными полосками по бокам и черными огромными пуговицами спереди идеально сидит на его спортивном плотном теле. Густые каштановые волосы немного выглядывают из-под форменной черной фуражки с красным кантом. Спереди на фуражке, Лео особо выделил вышитого золотыми нитями изображение орла – символа величия и власти.
– Добрый де-е-ень, – повторил инспектор и улыбнулся, заметив любопытный взгляд Слуцкого.
Он уже привык к такой реакции граждан и относится к этому спокойно.
– Здоровья желаю, господин инспектор, – растерянно протянул Леонид.
Наконец-то до него дошло, что за зеркалом находилась не комиссия, а инспектор.
Вглядываясь в немного грустные глаза парня, главный человек на районе, выдержав небольшую паузу, присел на край стола и начал:
– Я буду краток, гражданин Слуцкий. Данный инцидент вам следует забыть. Если вы поделитесь с кем-нибудь, то мы будем вынуждены обвинить вас в разглашении республиканской тайны, что повлечет для вас неблагоприятные последствия.
От этих слов по спине Слуцкого пробежался холодок. Ноги стали ватными, захотелось сразу же присесть.
– Я знаю, что значит нарушить закон… но, инспектор! – возмутился он.
– Без «но»! – прервал тот.
– Разве это относится к тайне? Это всего лишь несдержанность надсмотрщицы, к тому же…
– Нам решать, что отнести к тайне, а что нет. Я вас предупредил! – отрезал инспектор.
Привстав со стола, он подошел к Слуцкому, слегка похлопал ему по плечу со словами:
– Всего доброго, выход надеюсь, найдете. И не переживайте из-за того, что здесь увидели.
«Ага, не переживайте», – подумал Слуцкий, но лишь тихо буркнул: – До свидания, инспектор.
Тот подозрительно стрельнул хищными глазами в сторону парня и куда-то заторопился. Инспектор был не многословен.
Застегнув куртку, Слуцкий вышел из кабинета. Случившееся теперь казалось ему сном. Все как в тумане. А визит инспектора только натолкнул его на размышления и появление новых вопросов. Почему эмоциональный выпад Малинковской – это республиканская тайна?
Шоркая кроссовками по светло-коричневому мраморному полу, Лео любопытно разглядывал всю имеющуюся утварь в коридорах. Ведь посмотреть было на что. Во-первых, сами по себе коридоры довольно просторные с высокими потолками и в некоторых местах огромными окнами. На окнах красуются роскошные бежевые шторы, величественно спадающие до самого пола. Вдоль стен размещены мягкие кожаные диваны цветом красного рубина. В больших коричневых горшках посажены развесистые карликовые пальмы, дикие розы, другие карликовые деревья, цветы, названия которых Слуцкий даже не знает. Во-вторых, на стене в темно-коричневых рамках висят картины с изображением героев Республики, а также людей, которые вошли в историю. Каждый из этих людей внес свой вклад в становление великой Республики после падения предыдущего государства. Вглядываясь в лица республиканских героев, парень впервые так остро ощутил чувство обманутости и обиды.
«Что если правда, которую мы знаем о Республике, не является правдой, а навязанной истиной? Что если мы, обычные граждане не знаем о том, что на самом деле происходит в нашей Республике? – размышлял он. – Какой-то всплеск эмоций надсмотрщицы является республиканской тайной? Что за бред, зачем это?»
Слуцкий не заметил сколько по времени он бродит по коридору, но заметил, что из служащих никого нет, все словно куда-то пропали. От такой тишины и нелюдимости ему почему-то стало жутко. Коридор все никак не хотел заканчиваться. В кабинет к Малинковской, как ему показалось, он попал намного быстрее, обратно путь оказался длинным. Может, потому что туда он шел по людному коридору и кроме интерьера мог наблюдать за вечно чем-то озабоченными полицейскими? Он всегда любопытно разглядывал полицейских, к тому же он всегда мечтал стать одним из них, но его определили в архитекторы.
Слуцкий наконец-то вышел в фойе. Парень облегченно выдохнул, увидев долгожданный выход. Ему показалось, что он словно всю вечность шел по длинному коридору. Но и совсем уходить из здания не спешил. Он обратил внимание на стенд с фотографиями действующих надсмотрщиков. Подойдя ближе, он стал искать лучезарные глаза Малинковской. К его счастью фотография все еще на месте. Вглядываясь в лицо девушки, парень прикусил губу и свесил виновато голову. Он чувствовал вину перед ней, ведь спровоцировал и так откуда-то появившуюся давно агрессию. Слуцкий с какой-то жадностью разглядывал черты Малинковской: ее глаза всегда выделялись, ведь они были такими большими, открытыми, с четким контуром радужной оболочки и здоровым блеском. Темно-каштановые волосы слегка волнистые от природы спускаются локонами на плечи.
Словно попросив прощения перед Малинковской, последний раз взглянув на фотографию, он направился к выходу. Но уже на середине фойе понял, что поблизости никого нет, даже дежурного и охранника. В его голову стремительно ворвалась нелепая мысль. Как шпион он осмотрелся по сторонам, не увидев ни одного служащего, быстро подошел к стенду. Еще раз оглянувшись, не теряя секунды, Слуцкий потянулся за фотографией Малинковской. Ловко вытянув фотографию, он быстро засунул ее под спортивную куртку, крепко прижав правой рукой, и заторопился к выходу. Теперь место с фотографией Малинковской было пусто и лишь обозначалось надписью: «Малинковская Жанна Эдуардовна».
Словно совершив преступление, внутри Слуцкого все закипело и задрожало. Открыв дверь здания, он оказался на улице. Лучи солнца, пробивавшиеся из-за высоких зданий, сразу же ослепили его. Ветер обдал своей свежестью. Звуки района сразу же дали о себе знать. На площадке стояли люди, но почему-то не было полицейских. Прижав рукой фотографию, он заторопился покинуть территорию полицейского участка.
– Лео! – крикнул Никита.
«У-ух, меня же Ник ждет!» – подумал про себя Слуцкий.
Он обернулся в сторону друга, и продолжил идти вперед. Тот почти догнал его, и возмущенно начал бубнить: – Я замучился, ты долго как-то беседовал! Снова повторил издевку над Малиной, как и в прошлый год?!
– Так получилось, – буркнул он не обернувшись.
– Что ты сказал? Я не расслышал.
– Затянули они с вопросами вот и все, – остановившись и недовольно взглянув на друга, ответил парень.
– Я уже все ступеньки посчитал, все фонтаны обтер, всех девушек разглядел, а тебя все нет! – улыбаясь, протараторил парень, не замечая агрессивную возбужденность друга.
– Сколько насчитал? – грубо спросил Слуцкий и снова куда-то заспешил.
– Что насчитал?
– Ступенек, чего ж еще.
До Ника наконец-то дошло – его друг чем-то озадачен, скорее всего, он в плохом настроении.
– Я сбился, – тихо и немного с обидой ответил он. – Их же здесь очень много…
– А говоришь, посчитал! – недовольно сказал Лео, кинув свой строгий взгляд на Ника.
Заметив, как синие глаза друга погрустнели, уже спокойно продолжил:
– Ник, я…
– Пойдем на стадион?! – перебил его парень.
– Ты не дал мне договорить, я хотел…
– Только не говори, что не пойдешь на стадион! – возмущенно произнес Ник, вопросительно уставившись на друга.
– Именно это я и хотел сказать…
– Я зря ждал?
– Получается, что зря ждал, – с искренним сожалением ответил Слуцкий, и поспешно зашагал вниз по ступенькам.
Ник молча пошел за ним. Пройдя к фонтанному саду, Слуцкий уселся на скамью и виновато кинул взгляд на растерянного друга, который, не зная, что еще сказать, то и дело, поправлял свои кудрявые светлые волосы от ветра, активно разгулявшегося сегодня по улицам района.
– Тогда я пойду, а ты не теряйся, – на удивление без своей картавости выговорил Ник, – маякни, если что.
Слуцкий кивнул головой и устремил свой взор в сторону играющихся на площадке девушек. Видя игнорирование, так и не дождавшись твердого ответа, Ник больше ничего не сказал, а лишь махнув рукой, решительно направился в сторону аэробусной платформы.
Нику любопытно из-за чего у Слуцкого такое настроение, но он прекрасно знает, что если сейчас начнет пытать друга допросами, тот ни за что не расскажет.
Слуцкий присел на скамью, находящуюся не далеко от фонтана, устремил свой взгляд в сторону административного здания. Шум воды от многочисленных фонтанов немного успокоил его, но в то же время погрузил в думы. Рядом раскричалась компания подростков, которые особенно любят собираться в фонтанном саду и брызгаться водой. На соседнюю скамью присели две девушки, которые о чем-то зашептались. Они, смеясь, то и дело кокетливо поглядывали на Слуцкого. Но ему было сегодня не до девушек. Больше того, чужие взгляды начинали раздражать.
Он наклонился вперед и оперся рукой о колено, прикрывая ладонью голову. Но спрятавшись от взглядов, парень не мог избавиться от надоедливого шума. Смех, разговоры, плач детей, шум аэробусной платформы, находившейся в нескольких шагах – все раздражало.
Подняв голову, он осмотрелся. Девушки уже увлеклись другим парнем и мило с ним общались, компания подростков убежала. Но вот шум не исчез, а все больше и больше начинал резать ухо. Когда шум стал давить, Слуцкий решил покинуть фонтанный сад и отправиться домой, может, там удастся насладиться абсолютной тишиной…
Лениво поднявшись со скамьи, он побрел к остановке, чтобы сесть на свой аэробус. И уже поднимаясь на прозрачном лифте к платформе, он заметил, как на улице и у административного здания появились люди в красной форме.
«Скорее всего, у них было срочное собрание, – подумал Слуцкий, – вот куда они все пропали. А не по поводу Малинковской ли? Неужели все так серьезно?»
Глава 2
«Прошла неделя. Этот момент с надсмотрщицей словно отрезвил меня. Я знаю, что от нас – обычного населения существуют тайны. Я не могу забыть встречу с Малинковской. Она хотела рассказать мне что-то важное. Теперь я ее вряд ли увижу. Я то и дело прокручиваю в голове ее слова «ты другой, иди за рукой», что они значат?
Я никому не могу рассказать об увидевшем, повсюду стоят локаторы и видеошпионы. Наша жизнь полностью контролируется.
Я чувствую себя голым, абсолютно голым, ведь любой полицейский может ознакомиться с моей жизнью. В электронном хранилище, которым заведует всевидящая Теневая Служба, находятся записи моих бесед с надсмотрщиком, с тех самых пор, как я только научился разговаривать. Там же моя история болезней, визиты к врачу. Но не это самое страшное. Когда я перемещаюсь по городу, мое движение можно отследить благодаря встроенному руку чипу, который вводится с самого рождения, как прививка. От чипа остается небольшой шрам в виде того, что был раньше на левой руке у предков, только тогда делали настоящую прививку, наверное…
Я не знаю, как так получилось, что граждане смирились с такой жизнью, которая теперь им не принадлежит. У меня куча мыслей по этому поводу, куча недовольства, но я не могу возразить, ведь тогда я стану бунтарем. Если я не согласен с политикой республики, значит я против нее. Раньше во времена, когда была оппозиция, было намного проще, теперь нет. Существует Центральный Банк Идей (ЦБИ), на электронный адрес которого можно присылать идеи по улучшению или изменению жизни, но есть большая опасность, что твои пожелания могут воспринять как недовольство жизнью, которая организована умнейшими людьми республики, которые только и делают, что заботятся о гражданах. Поэтому этот банк идей пуст. Хочешь жить спокойно – молчи, смирись, умри как личность.
Нас всех клеймили, нас загнали в рамки. Каждый шаг на улице контролируется видеошпионами, через километр стоят полицейские посты. Слова, движения – все под жестким наблюдением.
Почему я раньше так остро не раздражался от всего этого? Мне всегда было не комфортно от жесткого контроля, но теперь я чувствую не только дискомфорт, я чувствую себя пешкой… тупой массой! Короли ведут свою игру, они манипулируют нами обычными людьми, они знают все и скрывают от нас то, что посчитают нужным. Неужели мы не имеем права знать правду?
Через два месяца мне исполнится двадцать два года, значит я стану полноправным. Школа Теории будет позади, зато впереди четыре года практики в Академии. С нетерпением жду отметки в своей биокарте о том, что я полноправный. Ведь с новым статусом я смогу выходить за пределы своего района, я смогу увидеть много нового.
После визита к надсмотрщице меня одолела мания. Мне все время кажется, что все локаторы и видеошпионы направлены на меня. Даже приходя домой, я нервно осматриваю квартиру, не торчит ли где жучок? По функционалу2 вообще перестал разговаривать, потому что я уверен — меня прослушивают. Я не могу понять одного, почему мне запретили говорить о Малинковской? Может, не хотят портить имидж нашей великой Республики, да, скорее всего. У нас же все хорошо, все идеально.
В общем, я запутался. Я смотрю на все другими глазами и чувствую одиночество от того, что не могу поделиться ни с кем своими мыслями, не потому что не с кем, а потому что запрет.
На эту тему разговаривать с кем-то опасно, можно случайно наткнуться на гражданина-фаната, который тут же настучит ку да нужно. Поэтому жаловаться или просто рассуждать о жизни в Республике опасно. Вот мы все и молчим. Но я уверен, что многие, как и я недовольны таким существованием.
Все, надоело писать, надо ложиться спать, завтра выпускной вечер. Не знаю теперь, когда загляну в дневник, докатился до того, что начал писать в дневнике. Просто накопилось, а сказать никому не могу, может быть, это все ерунда и временное помутнение».
Слуцкий сохранил созданный файл «Мысли», и выключил свой электронный блокнот. Он еще долго не мог уснуть, думая о Малинковской, до мельчайших подробностей вспоминал последнюю встречу. Он очень сожалеет о том, что так ужасно поступил с девушкой, которая ему безумно нравится. Его не смущает то, что она старше его. Порой, он даже специально хулиганил, чтобы встретиться со своей любимой надсмотрщицей.
Долго Слуцкий не задумывался о жизни, потому что о его жизни задумывались другие. Но после того, как его определили в архитекторы, не прислушавшись к его желанию, он обозлился. Ведь он так хотел быть полицейским. А сейчас он как никогда понял, что хочет решать все сам, делать то, что хочет он. Он не просто хочет знать правду, он хочет участвовать в формировании жизни других людей. У него возникла ревность, обычная ревность. Слуцкий так мечтал быть тем, кто знает республиканские секреты, тем, кто во благо граждан не говорит этой самой правды. Он хотел стать полицейским, хотел стать агентом Теневой Службы, но его желание обрубили, его выкинули из общества защитников. Люди, на которых он смотрел с восхищением, не приняли его в свое общество. Ему суждено быть обычным рабочим, обычным гражданином Республики. И теперь его ревность перерастает в нечто другое, в антимечту, он становится тем, от кого хотел защищать свою родину, своих близких.