Тут дверь в палату открылась, и вошёл незнакомый мне человек. Это был худой, сутулый мужчина в годах, немного, пожалуй, выше среднего роста. У него была аккуратная седая бородка и усы, волосы тоже изрядно посеребрённые сединой, на носу сидели очки в старомодной роговой оправе. На вид ему было лет семьдесят. Одет он был в потёртые вельветовые брюки, рубашку с коротким рукавом и жилетку, поверх которой был накинут, как положено посетителям, белый халат. Он приветливо улыбнулся мне, подошёл и сел рядом на табурет.
– Здравствуй, молодой человек, – сказал мужчина приятным мягким голосом. – Я психотерапевт. О твоём случае знаю. Моя задача – помочь тебе восстановить память.
Было в его манере говорить и во всём облике что-то успокаивающее. Пчела, которая всё еще сердито жужжала рядом со мной, оставила меня и принялась витать уже над ним.
Я перевёл дух и с трудом выговорил:
– Здравствуйте…
– Что, Слава, не по себе? – он, еле заметно усмехнувшись, показал глазами на пчелу.
В том, что он знал моё имя, не было ничего странного. Было удивительно, что он сразу догадался о моём отношении к этим насекомым. Может быть, потому, что вид был у меня напряжённый и испуганный.
Я попытался улыбнуться ему в ответ, но улыбка вышла жалкой и неубедительной.
– Пчёл бояться не стоит, они не опасны, – произнёс он размеренным, убаюкивающим тоном. – Люди бывают гораздо опаснее… Будем знакомы, меня зовут Пётр Арсеньевич.
Я приветственно покивал головой и просипел:
– А как вы помогать-то мне будете?
– Ну, методы есть разные… – задумчиво ответил Пётр Арсеньевич, пристально глядя на меня через толстые стёкла очков. – Я думаю, в нашем с тобой случае лучше всего подойдёт регрессивный гипноз.
Тут у меня внутри мелькнуло смутное чувство, что всё-таки этого человека я уже видел. Но где, когда – совершенно не было никаких даже намёков из глубин памяти.
– Гипноз? – переспросил я озадаченно.
– Да, мы с тобой попробуем под гипнозом погрузиться в провалы твоей памяти. И извлечь оттуда то, что от тебя скрыто.
– Ну, не знаю… – неуверенно пробормотал я. – Никогда не погружался.
Признаться, такое испытание было для меня внове. Я даже не был уверен, хочу ли узнать, что было в том тёмном промежутке, который выпал из моей жизни.
– Знаешь, Вячеслав, – мягко, но убедительно ответил психотерапевт, – это нужно может быть не только тебе. Ведь и другие люди хотели бы восстановить картину того, что с тобой случилось. Твои близкие, например.
– Ну, давайте попробуем, – выдавил я. – Но я не уверен, что получится.
– Уверенности ни у кого быть не может, – улыбнулся Пётр Арсеньевич, – но попробовать всё равно стоит. Согласен?
Я кивнул.
– Вот и хорошо, – удовлетворённо промолвил мой немолодой собеседник. – Одного раза, скорее всего, не хватит, поэтому сеансов у нас будет несколько. Если ты готов, можем начать прямо сейчас.
Я задумался. Пчела продолжала назойливо гундеть где-то под потолком.
– Хорошо, – проговорил я с трудом, – но давайте сначала пчелу выгоним. Пока она тут, я не смогу.
– Конечно, – опять усмехнулся в свою бородку психотерапевт.
Он подошёл к окошку, распахнул его полностью.
Пчела, как будто повинуясь его приглашению, через пару секунд вылетела из помещения. Пётр Арсеньевич прикрыл окно.
– Вот и всё, – сказал он с улыбкой, вернулся к моей койке и снова сел рядом, испытующе глядя на меня. – Ну что, начнём?
***
Пётр Арсеньевич достал из кармана жилетки часы на цепочке с откидной крышечкой. Похоже, старинные. Я отметил про себя, что как раз такие часы, а не наручные, лучше подходили к его облику.
– Вот, Слава, смотри, – он взял цепочку за конец, повёл взад-вперёд, и часы стали раскачиваться на цепочке, как маятник. – Сосредоточь взгляд на часах и следи за их движением. Одними глазами, головой вертеть не надо. И внимательно слушай, что я говорю. Задача ясна?
– Да, постараюсь, – ответил я.
В принципе, я представлял себе, как это будет происходить. Помнится, я однажды присутствовал на выступлении эстрадного гипнотизёра. Он вводил в транс прямо на сцене разных желающих из зала на счёт «десять». И потом они под общий восторг и хохот вытворяли разные забавные штуки. Да, это было интересное зрелище.
– Итак, – продолжал Пётр Арсеньевич, – я буду считать от одного до десяти. Когда я произнесу «десять», ты погрузишься в гипнотическое состояние и начнёшь вспоминать всё, что с тобой произошло. Начинаем!
Я сфокусировал глаза на тускло блестевшем серебристом диске часов. Он мерно качался на расстоянии вытянутой руки от моего лица.
– Один, – послышался голос психотерапевта. – Ты спокоен и расслаблен. Все мысли улетели. Лоб чувствует приятную прохладу. Два… Дыхание глубокое и размеренное. Хочется спать, только спать. Три… Веки тяжелеют. Руки и ноги медленно-медленно наливаются свинцом…
Я слышал его голос, и по мере того, как он говорил, моё зрительное восприятие мира стало сужаться. Исчезла больничная палата, исчез мой собеседник, исчез потом и я сам. Осталось только это мерное движение туда-сюда мерцающего диска перед глазами. И голос, который погружал меня в зыбкую, вязко обволакивающую темноту.
Когда он дошёл до семи, слова стали долетать до меня откуда-то издалека, но я продолжал отчётливо воспринимать их. Даже не ушами, а странным образом всем своим существом. Они как будто передавались мне через некую вибрирующую струну, туго натянутую между мною и их источником. Эта вибрация отдавалась где-то глубоко внутри, превращаясь в смысл.
– Ты погружаешься в сон, всё глубже и глубже… – говорил мне голос, захвативший и направлявший моё сознание. – Десять! Ты погрузился на дно. В самую глубину своих воспоминаний. Ты слышишь меня?
– Да, слышу, – механически ответил я.
Голос мой доносился тоже как бы со стороны, будто принадлежал другому человеку. Но меня это не удивляло: не было вообще никаких эмоций. Всё происходящее я воспринимал отрешённо, будто происходило это с кем-то мне незнакомым.
– Ты должен вспомнить то, что случилось с тобой после того, как вы поехали с пасеки и перед тем, как тебя нашли. Вспоминай!
Эта команда разверзла передо мной гулкую космическую черноту. Там не было… не было ничего.
– Вспоминай, – настойчиво повторил голос. – Вы сели в машину и поехали с пасеки. Что было потом?
Только кромешная темнота продолжала клубиться в моём сознании, и я прошептал:
– Ничего не помню, ничего…
Потом вдруг что-то словно бы подтолкнуло меня изнутри, и я вымолвил:
– Пчела!
– Что было связано с пчелой? – продолжал допытываться тот, кто говорил со мной.
– Она залетела в машину, пред тем как мы поехали, – деревянным голосом произнёс я. – Я сильно испугался. Жора её раздавил. Дальше не помню…
– Хорошо! – Слово упало как капля с большой высоты. – Попробуем с другого конца. Тебя подобрали без сознания возле известнякового месторождения. Там поблизости пещеры. Что было до того? Как ты там оказался? Вспоминай!
Перед моим внутренним взором замелькали смутные образы, как кадры фильма при ускоренном прокручивании киноплёнки.
– Да, там были выходы… Я выбрался оттуда. А потом мне стало плохо, и я упал… потом очнулся уже здесь. В больнице.
– Как выбрался? Как ты там оказался? – продолжал допрашивать голос.
Он был похож солнце в пустыне, от которого никуда не деться. Это солнце беспощадно, яростно буравило лучами глухую и чёрную, как шунгит, толщу моей памяти.
И там, в той непроглядной тёмной глубине, на самом дне, что-то зашевелилось, удушливо и болезненно.
– Кажется, вспоминаю… – прошептал я.
***
…Мне было действительно тяжело и душно. Я не видел ничего, но ощущал, что не хватает воздуха, всё тело сковано непонятно чем и дьявольски ноет. Боже, как больно!
Я зашевелился и понял, что нахожусь в какой-то тесной яме, и вдобавок засыпан сверху чем-то твёрдым и сыпучим. Господи, что же со мной случилось? Ведь я упал куда-то… Да, точно, упал в ту яму. А сверху на меня насыпалась порода.
Я пошевелился сильнее, высвободил голову из-под кусков и крошки известняка. Взметнувшаяся пыль тут же запершила у меня в дыхательных путях, и я зашёлся приступом мучительного кашля. Когда прошло, я осмотрел ловушку, куда меня угораздило.
Да, я лежал в скрюченной позе на дне того шурфа, к которому так неосторожно приблизился. Разбитые очки валялись рядом. Надо мной, на высоте этак второго этажа, синел круг вечернего неба. Я глубоко вдохнул, заорал, насколько хватило силы в лёгких. Раз, другой. Никто мне не ответил. Меня охватили страх и отчаяние. Выбраться самому отсюда было нереально. Я и пошевелиться-то еле мог.
Но где же Витька, почему он не отзывается? Он же был со мной! А те двое? Может, они все поехали за помощью? А что если они меня просто бросили? А если меня тут не найдут? Или найдут, только когда от меня останется один скелет?
Опять на меня накатила волна панического страха. Я ещё несколько раз крикнул, превозмогая боль в голове и во всём туловище. Но скоро понял, что вопить бесполезно: никто меня не слышит.
С другой стороны, я не разбился сразу. Известняк, слава богу, – мягкая порода. Вот если б это был, скажем, гранит, я бы при падении с такой высоты мог и не очнуться больше никогда. Да ещё за плечами рюкзак, он немного удар смягчил. Главное, я уцелел. Осознание этого придало мне немного сил, и я успокоился. Пока я жив, сдаваться рано. Надо хотя бы попытаться что-то сделать.
Я стал ворочаться так и этак, стеная от боли, пронизывающей тело во всех направлениях при каждом движении. Но что мне ещё оставалось делать?
Понемногу я высвободился из кучи обломков, в которой находился. Достал из кармана сотовый, надеясь на чудо, но тщетно. Мобильник, в отличие от владельца, при падении не пострадал и был исправен. Но, разумеется, никакого сигнала здесь не ловилось.
Ободранными ладонями я стал ощупывать стены. И в одном месте она показалась мне влажной. Я пригляделся – так и есть: здесь порода была более тёмной. Я напряг память, вызывая из неё то, что читал про геологию родного края. Там, глубже, мог бить подземный родник. Или, скорее, какое-то скопление грунтовых вод, и влага просочилась в пористой породе досюда.
Я выбрал обломок потвёрже и стал стучать им в стену моей западни по тому месту. Потом вспомнил: ведь в рюкзаке есть прихваченный с собой геологический молоток. Его мне выдали во временное пользование в кружке, где я занимался. Да, сразу не вспомнил, потому что от удара головой соображал плохо.
Если бы я только знал перед поездкой, зачем этот молоток мне понадобится!
Я кое-как вытащил его и начал по мере сил орудовать острым концом. Дело пошло легче. Где-то я читал, что по шкале твёрдости известняк не превосходит человеческий ноготь. Сейчас я убеждался, что так оно и есть.
Мне повезло: порода легко крошилась, и, главное, становилась всё более сырой. Это обстоятельство меня обнадёживало. Измельчённый минерал приходилось отгребать назад, места было мало, и я понимал, что долго это продолжаться не может. Но мне ничего не оставалось, как с упорством дятла долбить и долбить. Сейчас я мог надеяться только на себя.
Я трудился с перерывами три часа и сумел проделать в стене узкую нишу глубиной где-то полметра и примерно таким же диаметром. Известняк в этом месте уже сочился влагой: где-то недалеко был источник воды. Я с удвоенной силой стал колотиться в стену, и ещё через полчаса работы мои усилия были вознаграждены. Обломки стены обрушились куда-то в пустоту. Передо мной зияло чернотой отверстие, из которого тянуло холодной сыростью.
Судя по всему, я проделал вход в одну из многочисленных карстовых пещер. Эти полости вымываются в течение многих лет грунтовыми водами в известняковых породах. Они образуют длинные разветвлённые катакомбы, которые пронизывают толщу горы.
Похоже, мне повезло: шурф, в который я свалился, был проделан по счастливой случайности рядом с одной из таких пещер. Их отделяла перегородка толщиной не более метра, которую я смог разрушить.
Я расширил края отверстия настолько, что смог протиснутся в него. Потом пополз вперёд, волоча правую ногу, которая болела так, что хотелось выть во весь голос. Да и опираться на руки, а особенно на грудную клетку было почти так же больно.
Тем не менее, я потихоньку вылез из шурфа целиком и тут же плюхнулся в ледяную воду. Небольшое подземное озеро, вернее, глубокая лужа, – если бы стоял, уровень воды достал бы до колен. Соседнее «помещение», куда я попал, оказалось действительно одним из многочисленных ответвлений системы карстовых пещер. Здесь, куда я выбрался, оно заканчивалось тупиком. Это была подземная камера с низким потолком, – настолько, что можно было передвигаться только на четвереньках. Свет сюда почти не проникал – немного попадало только через тот лаз, который проделал я.
Было темно и жутко холодно. Я посветил вокруг, включив сотовый. Слава богу, хоть он работал, не успел промокнуть. Я разглядел, что отсюда уходит в темноту такой же коридор с низким известняковым сводом, с которого срывались и гулко падали редкие одинокие капли. И я, как раненый зверь, пополз туда, по воде, в эту мрачную глубину, время от времени светя по сторонам включенным мобильником.
Я принял решение ползти наугад не разумом (может, разумнее было оставаться в шурфе, кто знает), а инстинктивно. Я почему-то был уверен, что не заблужусь. Не может такого быть после того, как я чудом выбрался из ловушки. И что обязательно найду теперь выход на свет божий.
Эта уверенность придавала мне сил, и я уже не обращал большого внимания ни на обжигающе ледяную воду, от которой немели конечности (в любое время года плюс пять, не более), ни даже на адскую боль в ноге и рёбрах. В расшибленной голове пульсировала одна мысль: выбраться! Я обязательно должен выбраться из этого мрачного подземелья!
И даже здесь мне повезло: я почти не плутал в подземных лабиринтах, только ткнулся пару раз в какие-то боковые и короткие тупиковые ветки. Через полчаса повеяло слабое дуновение. Я воспрянул духом: значит, выход недалеко. К тому времени я насквозь продрог и выбился из сил. Я знал, что надолго меня не хватит. Поэтому радости моей не было предела, когда где-то впереди забрезжил слабый свет. Ещё минут десять отчаянных усилий – и я вылез наконец из плена известняковой горы через выход у самого подножия. Последние метры я преодолел уже на пределе возможностей своего естества. Я вылез мокрый, изломанный и не помнящий себя от усталости и боли. Это было похоже на рождение заново – из чрева горы.
Это путешествие через темноту вымотало меня настолько, что я тут же растянулся на траве. Меня разом покинули и силы, и сознание, как будто организм только теперь позволил им выключиться. Единственное, что я успел запомнить, перед тем как снова надолго впасть в беспамятство, – это то, что вылез я в неизвестном для себя месте. Это было совсем не тот участок месторождения, где мы с Витькой забирались наверх. И ещё – впереди в сотне метров начиналась стена соснового бора.
Потом всё вокруг заплясало, закружилось, будто затягиваемое в чудовищную вселенскую воронку… и снова провалилось в густой непроглядный мрак и тишину.
Только спустя целую вечность до меня донёсся голос, который считал от десяти до одного. И он повелевал мне вернуться из темноты в реальность, к которой я привык.
– Один! – сказал Пётр Арсеньевич, и я, вздрогнув, открыл глаза.
Психотерапевт сунул часы себе в карман.
– Ну как? Вспомнил? – он пытливо смотрел на меня через толстые стёкла.
– Да, кое-что вспомнил… – кивнул я. – С того момента, как очнулся в яме.
Я рассказал ему, как выбрался. Он внимательно слушал, не перебивая. Когда я умолк, он с удовлетворением в голосе констатировал: