Но желание докопаться до правды теперь росло во мне. Оно давило изнутри, как перегретый пар в котле. И я знал, что не смогу просто так жить с этим.
Прошло две недели с того момента, как я очутился в больнице. Я уже мог самостоятельно передвигаться по палате, правда, с помощью костылей. Врачи говорили мне, что дня через три-четыре меня выпишут. Это меня сильно обрадовало: больничный режим и вся обстановка уже успели мне осточертеть.
Но Пётр Арсеньевич куда-то пропал. Я с нетерпением ждал его очередного визита до того, как покину больничные стены, но тщетно. Он словно забыл обо мне. Или ему действительно было пока не до меня?
За пару дней до выписки я спросил медсестру (её звали Катерина), с которой уже успел хорошо познакомиться и даже подружиться:
– Катерина, а вы не знаете, где Пётр Арсеньевич? Он ведь ещё собирался ко мне зайти.
Женщина уставилась на меня, в её глазах застыло недоумение:
– Какой Пётр Арсеньевич?
– Ну, психотерапевт. Который приходил ко мне по вечерам. Трижды приходил. Занятия проводил со мной, помогал всё вспомнить.
– Слава, ты шутишь, что ли? – усмехнулась Катерина. – Нет у нас в больнице никакого психотерапевта. Тем более никакого Петра Арсеньевича.
Я опешил.
– Так может он, это… из другой какой-нибудь больницы приходил?
– Да что ты, – засмеялась она. – Кто там будет к тебе приходить? И насколько я знаю, никто к тебе вечерами не ходил. Тебе это, наверное, приснилось.
Ей было забавно, но у меня в горле пересохло, а кровь горячо прилила к лицу и болезненно застучала в висках.
– Как это никто? Я что, выдумал это? Катерина, ну давайте позовём лечащего врача, он-то должен знать!
Вид у меня был, наверное, испуганный, потому что медсестра восприняла мою реакцию всерьёз. Она вышла и через несколько минут вернулась в сопровождении хирурга Валентина Михайловича, который наблюдал моё состояние, пока я лежал.
– Валентин Михайлович, ну вы-то знаете психотерапевта, который бывал у меня? – обратился я к нему в надежде, что сейчас недоразумение рассеется. – Петра Арсеньевича?
Врач и медсестра переглянулись.
– Психотерапевт? Пётр Арсеньевич? – озадаченно переспросил он.
– Ну пожилой такой, седой, в очках, с бородкой! Он ещё жилетку носит, и часы у него такие старинные, на цепочке!
– Слава, ты что-то путаешь, – после паузы произнёс хирург. Взгляд его стал настороженным. – Нет у нас в больнице такого специалиста. Вообще нет из персонала никого по имени Пётр Арсеньевич.
Они оба уставились на меня. Я стоял, как идиот, и тоже пялился на них, чувствуя, как в голове включается безумная карусель, а земля уходит из-под ног.
– Ты уверен, что это было? – спокойным тихим голосом осведомился Валентин Михайлович. – Может, тебе это приснилось?
– Слушайте, но это же легко проверить! – с отчаянием чуть ли не выкрикнул я. – Ведь в регистратуре есть журнал посещений, там всё отмечается!
– Ну что ж, сейчас и посмотрим, – кивнул врач.
Он вышел и вскоре вернулся с толстым журналом в руках.
– Вот смотри, – Валентин Михайлович развернул журнал передо мной. – Все визиты к тебе зарегистрированы. У нас с этим строго. Никто просто так в палату не пройдёт.
Я вперился в страницы, где были вписаны все посещения больного такого-то, то есть меня, с даты поступления до сегодняшней включительно. Я просмотрел всё тщательно.
Да, там была отмечена матушка, мои друзья, знакомые, родня, и Витька был, и Жора.
Петра Арсеньевича не было.
Меня будто кто-то огрел дубиной по голове.
– Да как же так, – пробормотал я.
Ноги у меня мгновенно ослабли, и я плюхнулся задницей на койку.
– Ничего, это бывает, – успокаивающе сказал врач. – Посттравматический синдром. Ложные воспоминания и тому подобное. Ты не беспокойся, со временем пройдёт.
Они с медсестрой немного постояли, сочувственно глядя, и вышли.
Значит, это у меня были галлюцинации? Я схожу с ума? Психотерапевт и всё, что он говорил – не более чем плод моего больного воображения? И всё, что я вспомнил – тоже?
Тогда почему Жора приходил ко мне с угрозами?
Ответа не было.
***
Через два дня меня выписали. Я вышел из здания больницы, опираясь на костыль. Ещё немного я хромал – сросшаяся кость всё же побаливала. Но в целом я чувствовал себя вполне сносно. На выходе меня уже ждали мать и такси, которое она вызвала.
Вырваться из больничного плена и вернуться домой – какая же это радость!
Следующие три дня я занимался в основном тем, что пересказывал многочисленным гостям свою историю падения в шурф и того, как я выбрался через пещеру. Во всех подробностях. Разумеется, начиная с того места, когда я очнулся на дне ямы. Все выражали сочувствие напополам с восхищением – мол, какой ты, Славка, молодец! Вот так и надо – никогда не сдаваться! Но всё же надо быть осторожнее, чтобы не попадать в такие переделки. Иначе ведь, сам понимаешь… И далее в таком духе.
Но главного никто не знал.
Я по-прежнему хранил молчание относительно того, что привело к данной ситуации. Я уже и сам не был ни в чём уверен. Как я мог положиться на свои воспоминания, если частью этих воспоминаний был фантом, образ, рождённый моим воображением?
Однако желание установить правду росло во мне с каждым днём.
И когда я почувствовал, что могу передвигаться без подпорки, я попросил Витьку о встрече. Дескать, дружище, есть важный разговор. Домой к нему идти не хотелось – вдруг там окажется Жора. А я бы много отдал, чтобы больше никогда не увидеть его физиономию.
Поэтому мы договорились встретиться в кафе, где частенько зависали компанией.
Витька согласился без особого энтузиазма в голосе. Я его понимал. О чём ещё важном между нами могла идти речь, кроме как о тех событиях?
Тем не менее, он пришёл. Когда мы уселись на наше излюбленное место – столик в углу возле окна – и заказали себе по кофе с мороженым, я решил сразу перейти к делу.
– Слушай, Витька, ты мне друг? – спросил я без обиняков, глядя ему в глаза.
– Ну, друг, – ответил он, чуть помедлив.
– Я не буду тебя снова спрашивать, как я оказался в шурфе. Чёрт с ним! Ты мне расскажи, что там случилось, по дороге с пасеки?
– Ты меня за этим позвал? – Витька опустил взгляд себе в чашку и стал размешивать ложечкой сахар.
– Да, за этим.
Я решил, что отступать уже ни к чему.
– Да ничего там особенного не случилось. Ты чего, Славка? – Витька хлебнул кофе и поднял на меня глаза, стараясь выглядеть невозмутимо. Но в его голосе задрожала беспокойная предательская нотка.
– Вить, я понимаю, что этот упырь тебя зашугал конкретно, – как можно спокойнее сказал я. – Я и сам его боюсь, честно тебе скажу. Он мало что здоровый, но к тому же совершенно безбашенный. Но и на него можно управу найти. Мы сможем, понимаешь?
Витька тяжело вздохнул.
– Ты чего от меня хочешь, Славка?
– А ты что, не понимаешь? Если он что-то такое сделал… он же ответить за это должен. Нам надо в полицию заявить. Или ты его думаешь покрывать?
– Что сделал? Что он там, по-твоему, сделал? – Витька уже заметно занервничал.
– Ну, например, человека задавил, – продолжал нажимать я.
– Какого хрена ты несёшь, Славка? – Витька зло усмехнулся. – Чего ты выдумываешь? У тебя что, крыша от сотрясения поехала?
Я смотрел на него несколько секунд. Витька покраснел – это был видно невооружённым глазом. И молча глядел на меня с рассерженным и ошарашенным видом, будто я ни с того ни с сего съездил ему по морде.
Мне стало понятно: ничего он мне не скажет. И на мою сторону добровольно не станет. Страх перед Жорой был сильнее.
И ведь я знал, знал, что ничего от него не добьюсь. На кой же чёрт я затеял и эту встречу, и этот разговор? Никому лучше от этого не стало, это уж точно.
Витьку мне трудно теперь считать другом, подумал я. И хорошо, если он Жоре ничего не скажет о нашем разговоре. Иначе тогда плохо может стать мне.
– Ладно, Вить, не хочешь – не говори, – я положил рядом с недопитой чашкой деньги и встал, собираясь уходить. – Но я всё равно так или иначе узнаю, что там было.
– И что ты намерен делать? – спросил Витька с ехидцей.
Вот тут бы мне, наверное, лучше было промолчать и оставить его со своим страхом. Но я помимо воли, будто некто другой шевелил моим языком, сказал:
– Я поеду туда. На то место, где всё случилось. А там что-то скверное случилось. И сам всё вспомню.
– Ну давай, дерзай, – ухмыльнулся Витька. – Только я тебя туда не повезу.
– Обойдусь как-нибудь без твоей помощи, – бросил я и пошёл на выход.
***
По дороге домой, перемалывая в голове неприятный разговор с Витькой, я успел сто раз пожалеть о том, что в запальчивости выдал ему свои намерения. Но отступать уже не хотелось. Да, он может передать Жоре, как уже делал. Но я надеялся, что Витька не придаст моим словам такого уж большого значения. Типа, если я до сих пор ничего не вспомнил, то и не вспомню уже никогда.
А кроме того, меня охватило какое-то злое упрямство. Наверное, мне хотелось доказать, прежде всего себе самому, что я не так уж боюсь Жору. И в своих поисках пойду до конца, чего бы мне это ни стоило. Хотя я понимал, что он запросто может свернуть мне шею и, если что, не остановится.
В полицию обращаться за помощью было бы глупо. Кто бы мне поверил, если у меня ничего, кроме воспоминаний, не было? И охрану от Жоры ко мне бы никто не приставил. Помощников у меня тоже не было, оставалось действовать в одиночку.
Получалось одно из двух: или мои воспоминания ложны, или Жора действительно сбил пасечника. Никто о том точно не знает, кроме них троих: Жоры, Витьки и Даши. Но ни Витька, ни Даша не подтвердят, если что-то и было. И пока я сам не вспомню, это останется тайной.
Мне обязательно надо вспомнить, хотя бы для себя. И единственный способ вспомнить – поехать туда, где всё случилось. Или ничего такого не было.
Интуитивно я был уверен: там всё выяснится.
В конце концов, я ведь могу поехать на пасеку. И, если старик-пчеловод окажется там жив-здоров, на том и успокоиться. Мне было бы этого достаточно.
Матери я ничего не рассказал о своих то ли воспоминаниях, то ли видениях. И о подозрениях своих тоже молчал. Не хотел её зря тревожить и расстраивать.
Ещё через несколько дней я дождался хорошего прогноза на завтра, и решил: пора.
Матушке сказал, что хочу съездить на велосипеде туда, к пасеке. Я уже ежедневно и подолгу разъезжал по округе. Ибо лечивший меня врач рекомендовал побольше двигаться после длительного лежания в палате. Так, мол, организм быстрее восстановится после травм.
На её обеспокоенный вопрос, что я там забыл, ответил, что мне в прошлый раз там понравилось, места очень красивые. Узнав, что я собираюсь ехать один, она взяла с меня слово, что не поеду на то чёртово месторождение, где чуть не разбился. Я пообещал, что меня там не будет, и что вообще буду предельно осторожен.
Как потом выяснилось, после того, как я собрался, сел на велосипед и уехал, мать всё же позвонила Витькиным родителям. Она хотела уточнить, не поехал ли Витька или ещё кто-нибудь из наших общих друзей со мной. Так, на всякий случай. Она не могла знать ни о том, что с Витькой я прекратил общаться после разговора в кафе, ни тем более о причинах нашей с ним размолвки. О моей поездке сразу же узнал и Витька, потому что был в тот момент дома.
А я тем временем крутил педали и мчался на своём двухколёсном транспорте по краю шоссе. Я следовал маршрутом той роковой поездки, которая едва не стоила мне жизни.
За два часа я добрался до места назначения. Недалеко от того самого поворота.
С одной стороны от узкой грунтовой дороги простирался зелёный цветущий луг, где-то в полукилометре от дороги поблёскивало небольшое озерцо. И ещё я разглядел в том же направлении, поближе, такие же сооружения, как на пасеке, похожие на большие почтовые ящики. Их было пять штук. Да, это были ульи, которые пчеловод поставил здесь. Возможно, я тогда не обратил на них внимания, или видел их мельком, но забыл.
А с другой стороны грунтовки высился сосновый лес, в километре позади дорога отворачивала и ныряла в его тёмные недра. И где-то далеко за бесчисленными деревьями маячила знакомая верхушка известнякового месторождения.
Да, если это и вправду случилось, то здесь. Сомнений не было.
Я остановился и некоторое время размышлял, что дальше: ехать на пасеку или оставаться тут. Да, я ведь хотел туда съездить… Но по-прежнему мысль о пчёлах, которых там полно, вызывала у меня дрожь.
Наконец я набрался решимости и покатил к пасеке. Это было нужно сделать. Иначе весь путь мог оказаться напрасным.
Мне повезло: хозяйка оказалась дома. Но выглядела она совсем не так, как месяц назад, когда мы вчетвером заявились к ней. Её взгляд был потухшим и скорбным. И мне сразу, как я её увидел, показалось, что она ещё больше постарела.
Как ни странно, она помнила и меня, и всех остальных. Она, как и в прошлый раз, сразу усадила меня за стол и стала потчевать чаем с мёдом. Я без предисловий поинтересовался, где хозяин, как он, здоров ли.
– Пропал он, милок, – со вздохом ответила старушка. – Аккурат в тот день, когда вы приезжали. Поехал ставить ульи и не вернулся.
У меня внутри всё похолодело. Худшие мои опасения подтверждались.
– Так его… и не нашли до сих пор? – с замиранием сердца спросил я.
– Не нашли, – она уголком платка вытерла слезящиеся глаза. – Ульи стоят на лугу, и машина наша с прицепом была там недалеко. А сам как сквозь землю провалился. Милиционеры-то приезжали, расспрашивали всех в округе, искали его, да всё зря. Я уж все глаза проплакала…
У меня так защемило сердце от жалости к ней, что я сам еле удержался от того, чтобы не зареветь. И мне уже становилось всё ясно.
Но что-то говорить определённо было рано. Что я ей мог сказать?
Я сглотнул болезненный ком, стоявший у горла, и с трудом выговорил:
– Я догадываюсь, что случилось. И я сделаю всё, чтобы найти его.
Она подняла на меня выцветшие, окружённые паутиной морщинок, серо-голубые глаза:
– Как ты его, сынок, найдёшь? Всё уж обыскали без тебя.
Я подумал, что лучше ответить, и выдавил:
– Дело в том, что я его видел перед тем, как он… пропал. То есть мы, все мы видели… Только понимаете, мне нужно ещё немного времени. Я к вам вернусь и всё расскажу. Обязательно!
– Ну, Бог тебе в помощь… – она опять тяжело вздохнула, и я видел, что не особо она верит в то, что я сказал.
Я встал, наскоро попрощался и вышел из дома. Сел на велосипед и поехал обратной дорогой. По пути я отметил, что несколько пчёл вьются надо мной, и припустил что было мочи. Скоро они отстали.
Когда я подъезжал к повороту, меня вдруг охватила мелкая дрожь. Как будто некий толчок, идущий изнутри, заставил меня остановиться. Следуя изгибу дороги, я завернул за деревья и остановился. Да, вот оно, то самое место, где в моём воспоминании был сбит машиной старик-пчеловод. В том, что наша машина сбила именно его, у меня уже не осталось ни капли сомнения.
Так куда же он подевался?
Я походил туда-сюда по пыльной дороге, по примятой траве. Точно, вот здесь стоял его автомобиль с кузовом на прицепе. А вот тут рядом стоял он сам, когда Жора наехал на него.
Господи, подумалось мне, какая нелепая жестокость судьбы! Сделав своё дело, он встал здесь, непонятно зачем, и никто никогда уже этого не узнает. Может, что-то ремонтировал, а может, просто наслаждался видом или думал о чём-то своём. И смерть настигла его здесь в виде мчащегося с сумасшедшей скоростью джипа.
В том, что старика не было в живых, я тоже был уверен.
Он ведь должен был слышать звук быстро приближающегося автомобиля. Почему же не отошёл в сторону? Может, он был глуховат? Но ведь он и так стоял не на дороге, а на обочине. Откуда ж он мог знать, что джип не проедет мимо, а понесётся прямо на него? Что за рулём пьяный детина, который почти не управляет машиной?
Наверняка это место менты потом тщательно осмотрели, когда искали пропавшего человека. Тут уже не было ничего, что бы напоминало о трагедии. «Уазик» пчеловода с прицепом отогнали. Возможно, догадывались, что тут произошло. И знали наверняка со слов старушки, что мы были у неё. И наверняка ведь установили, кто именно был, и всех разыскали и допросили. Но ничего установить следствию не удалось.