Затем, Монро переменит свой тон с насмешливого – на заботливый:
– Может, тебе вызвать такси? Отправишься домой?
А после – музыка начёт умолкать. Постепенно, ты выйдешь из-под её магического влияния; и ответить на вопрос русского:
– Да, было бы неплохо. Но я надеюсь, что мы с тобой ещё увидимся в будущем.
– Столкнёмся ещё как-нибудь, – кивает Монро, будто совсем не захмелел, – хоть это и не точно. Будущее, друг мой – та ещё стервозная штука.
Уже стоя на улице под свежими каплями дождя, Монро поцелует тебя в щеку и скажет:
– В моём мире – простой люд закидал бы меня камнями.
Ты едва сможешь стоять ровно сам. Но, не смотря на это, ты скажешь, сквозь туман в своих глазах:
– Путь погибнет, провалившись в сортир – ваш загадочный русский мир.
После этих слов – русский повернёт к тебе голову; он будет смотреть на тебя с жалостью – с гневом и пониманием. В голове у тебя пронесётся мысль, что тебе следует поторопиться – и что ты с большим удовольствием никогда в жизни не встретишься с этим извращённым русским, испортившего свою жизнь и бизнес дорогими развлечениями.
Ты подумаешь: «А что будет дальше?». Просто приедет такси и заберёт тебя? А что, если те люди, что будут гнаться за тобой – знают, где ты живёшь?! Что будет, когда они придут к тебе? Но ты решишь, что в любом случае – уже ничего не сможешь изменить – классическая стратегия для… Ты подумаешь: «Во что превратилась моя жизнь?». Но какой она могла бы быть? Скоро – приедет такси. Ты снова погрузишься в свою реальность – ведь у тебя ещё будут дела.
– Пока, Монро, – скажешь ты.
Он лукаво улыбнётся.
– До встречи, – скажет, – но только – не в этом баре. Всё равно – здесь баров больше, чем в старом-добром токийском Синдзюку.
Он будет махать тебе рукой, пока его образ не сольётся с каплями дождя, падающими на машинное окно перед глазами маленького, двадцатисемилетнего тебя – ещё совсем мальчика, которому предстоит жизнь.
– Куда едем? – донесётся из далека голос водителя.
Ты назовёшь ему адрес.
– А-а, – спросит, – оплатить-то ты сможешь?
Ты достанешь две добротные купюры из большой пачки и скажешь:
– Сдачи не надо!
– Понял, шеф, – он отдаст тебе честь и добросовестно начнёт исполнять свою работу.
В этом районе – баров действительно будет больше, чем в токийском Синдзюку, в котором тебе – не удастся побывать никогда. Город будет грязным, величественным. В нём – всё уродство преисполнится немыслимого достоинства. К тому моменту – ты не посетишь ни один другой город – ни разу не убежишь дальше десяти километров от черты своего дома. Но ты мог бы сказать тогда: «Я был во всех городах мира». Потому что не останется ни одного места на Земле, до куда не доползли бы щупальца твоего города – и которое он не смог бы впитать в себя. Дворцы и трущобу – одноэтажная империя на семи северных холмах; и шестидесятиэтажные жилые небоскрёбы в южных низинах. Старый центр в архитектурном стиле, как будто срисованном с купюры в двадцать евро. Двадцать тысяч рабочих, которые будут мыть дороги жидким мылом – и всё равно не смоют и десятой доли грязи. И население – которое будет равно всему славному румынскому народу – в черте одного города.
Куда бы ты ни поехал – ты всё равно попадёшь домой. Монро скажет: «Это твоё проклятие». Ты захочешь всё понять – и не поймёшь ничего. Для этого – я здесь. Отдаю себя в заточение лесу и снегу, чтобы писать о тебе и о городе внутри тебя – внутри каждого жителя, как бы далеко он от него ни ушел. Ты поймёшь всё только тогда, когда все твои злоключения приведут тебя ко мне. И перед самой смертью – ты почувствуешь настоящую жизнь.
Ты захочешь, что бы мир был таким: что бы в нём – не пришлось ничего доказывать. Но будет так – как и всегда – смотря на него, ты ничего не сможешь понять. Этот дождливый пейзаж за окном – будет как листок с записью о содержании сна, увиденного в одну безымянную ночь полтора десятилетия назад. Ты не узнаешь ни слов оттуда, ни образов. И тебе покажется, что этот город да и ты сам – снился не тебе. А ты – всего лишь свидетель, который ничего не может изменить в его картине. Поэтому – ты станешь художником – потому что не сможешь не сражаться с этим миром до самого конца.
Я дам тебе разгадку: умный – смотрит на то, что спрятано под тенью этих слов. Так или иначе – ты найдёшь ответ. Но в каждой твоей жизни – он будет разным. Ты найдёшь свой ответ на все вопросы, когда настанет время. И уж поверь – оно настанет вовремя, и ни минутой раньше.
У тебя будет этот город: огни, неон, бары, бордели, трансвеститы, сутенёры, бездомные и бандиты; вот этот голый мальчик, полицейские, пробки, магазин, ещё один, скорость – двадцать миль в час, теперь тридцать – снова двадцать. Уличный волшебник, сумасшедший и проститутка, будут курить за гаражами. Сотни тысяч машин и сорокаэтажные дома – всё это персонажи одной и той же книги. И всё это – окажется у тебя за спиной. «Персона» – означает «лицо в маске». И тебя ждёт ещё много масок, которые нужно будет снять; и главное – не умереть после этого от страха. «Осторожно – чудовище» – будет гласить дорожный знак. Поэтому – всё нужно делать постепенно. Время у нас есть. И нам действительно – некуда спешить.
Ну, а потом: у тебя будет этот город. Ты поплывёшь по нему как яхта в море. Только это – море мрака.
Перед твоими глазами: будут мелькать жизни незнакомых тебе людей. Ты станешь наблюдателем их судеб. Ты не узнаешь: как это началось и чем это закончится. Люди будут кричать, целоваться, драться, играть, обниматься. Это – их жизни – их не будет смущать бедность. Душевно – они, как и твой автор – навсегда останутся бездомными.
Тебе будет казаться, что ты уже снял одну маску – я не стану тебя в этом разубеждать. Когда настанет время – посмотри на это лицо внимательнее; загляни ему в глаза. Ты увидишь тёмный город твоей души. Ты увидишь всю ослепительную яркость его извращённой, бунтарской души. Ты сможешь потрогать. Даже почувствовать; нарисовать – ты ведь будешь художником. Тебе захочется это изобразить. Ты достанешь блокнот и будешь работать – до того предела, пока не отточишь своё мастерство копировать образ; до того предела, когда человек становится богом.
Таксист обернётся. Затем – снова возвратит глаза дороге; он будет бубнить что-то на непонятном тебе языке. Ты подумаешь: «У него явно не всё хорошо с документами». Ты обратишь внимание, как он смотрит на частые полицейские патрули. Подумаешь: «Наверняка, он живёт в постоянном страхе». А значит у него проблемы – и с жильём, и с деньгами; а значит – и с долгами. Тебе станет жаль его. Перед тобой будет мелкая часть жизни одного человека, прочитать которую, однако – возможно даже по малейшему её фрагменту: одному случайному взгляду, жесту, намёку – как голограмму.
– Останови здесь, – скажешь ты ему.
– Но мы ещё не приехали.
– Всё равно – здесь.
– Как скажешь, шеф.
Перед тем, как уйти навсегда – ты спросишь:
– Откуда ты?
Он гордо ответит:
– Из свободной республики Каталонии. Я родился в Барселоне в 2001 году и мог видеть, как самая красивая и славная в мире страна отважно сражается за свою заслуженную независимость с проклятыми еспаньолс (испанцами – каталанский) в Барселоне, Мадриде, Брюсселе и…
– Но что ты тогда делаешь здесь?
Он пожмёт плечами в ответ на твой вопрос и скажет только:
– Времена…
Каталония – далеко не счастливая страна.
Дождь к тому моменту – давно пройдёт. Ты будешь идти по мокрому асфальту по одному тебе известной дороге, на которой, поделай ты – ни одна душа не найдёт тебя. Но цель у тебя будет одна – дом – только домой. И самое время будет из одного мира очутиться в другом. Потому что твой дом – тот ещё притон. И вдыхая бензиновый ветер – ты остановишься у порога общежития фрау Мушкель. И, улыбаясь, высоко подняв подбородок – богатый бедный художник – ты войдёшь в свой дом.
Надрыв Первый
Кто сможет сказать, что ты не любил свой город?
Кто сможет сказать, что ты не любил свой родной дом – да почти все, кто хоть немного поговорит с тобой. Но это будет ошибкой – ведь почти все твои слова нужно понимать с точностью до наоборот, не так ли? Ты искренне будешь любить место, в котором ты провёл много лет твоей независимой жизни; хоть и больше всего – ты будешь хотеть увидеть этот дом в огне.
Стоит тебе только переступить порог, как тебя встретит хозяйка.
– Здрасьте, – скажешь, притворно поджав губки.
– Снова припёрся! И снова без денег, мерзавец. Очи мои век тебя не видели бы, бандит ты эдакой – подлец вонючий засранец!
Ты не скажешь ни слова – вместо этого, ты отсчитаешь пять счастливых купюр со своей пачки и протянешь хозяйке, которая станет:
– Ах, как бы я жила без тебя родной! Иди – иди сюда, сладкий – поцелую! Поцелую, зайчик мой родненький-ий-ий-ий!
Именно станет, потому что каждое её слово – каждый звук будет подчёркнут действием, полным такой искренней любви (а временами – ненависти).
Тебе не захочется обниматься с ней – разумеется, зная её внешний вид! Эта женщина – сможет одеваться и получше. Но она знала: свои доходы – всегда нужно держать под истинно королевской тайной. И тайну эту она будет держать так хорошо, что никто так и не узнает, было ли у неё десять долларов в тайниках, или десять миллионов – я не знаю, абсолютно всё может быть. Зачем тогда нужны ей будут деньги – а почему они не должны быть нужны ей?! Ведь истина денег – в их сакральной сохранности; и никакого другого предназначения сеньора Мушкель в них не увидит никогда.
Мадам будет жить у всех на виду: говорить, что думает; делать, что хочет – ведь это будет её дом! Работать, ходить, танцевать, пить ракию и чачу со всеми десятью взрослыми и волосатыми членами её семьи, среди которых – она будет первый муж и генерал, чьё слово – закон; а неповиновение ей – смерть. Её нельзя будет жалеть – ею можно будет восхищаться. Она будет защищать слабых – её нужно будет бояться. И всегда: хороший человек – сможет ей доверять.
– Никак банк ограбил, Ван Гог ты наш.
– Удачный заказ.
– Не теряй таких клиентов.
Ты ничего ей не ответишь – только улыбнёшься сам себе, вспомнив, как «такой клиент» сам потерялся, разрывая твой холст пополам.
Тебе захочется чашечку чаю с жасмином – и ты, безусловно, будешь иметь на неё право.
Ты пойдёшь за ним на кухню, где застанешь за работой босоногого писателя, что-то усердно строчившего на обратной стороне потерявших свою стоимость деловых бумаг.
– Сокращай свою речь до смысла! – крикнешь ты ему вместо привета.
– Тогда – никто бы не писал романов, – пожелает доброго здоровья и он тебе.
Он быстро соберёт свои бумажки и убежит в другую комнату, продолжая писать на ходу, что-то бубня себе под нос.
Ты будешь не очень разговорчивым; зато – у тебя будут кучи друзей повсюду. Проблема в том, что спроси кто-нибудь: «Кого из всех этих людей, которые зовут тебя другом, назовёшь другом ты?» – ты ничего не сможешь ответить и будешь – только молчать.
К тебе придут двенадцать апостолов и четыре волхва в придачу – они принесут с собой сто сорок шесть доказательств того, что мир плоский. Но наша маленькая планета – так и останется сплюснутым шаром, поскольку ты, как всегда, не будешь их слушать. Ты выставишь их за дверь и дашь денег, чтобы те не приставали к тебе хотя бы ночью.
Ты заваришь себе чай с жасмином; этот напиток – всегда поможет тебе заделать надрыв во враждебной реальности. Таким образом – ты всегда сможешь гарантировано быстро и бесплатно направить свою жизнь в лучшую сторону, не тратя лишних средств. Как сделать это в условиях ночной кухни съёмной (коммунальной?) квартиры, где туда-сюда бродят орды сомнамбул и пьяниц? Очень просто: ты начнёшь любить всё, что ходит и дышит; ты будешь наслаждаться всем, что тебя окружает и видеть в каждом пыльном углу – красоту. Поэтому: ты – будешь художником.
Мир будет шумным. Ты будешь слушать эту музыку и вдыхать аромат стен. Одни люди станут любить ближних своих; другие – не очень. Но у всех них есть будет одна общая черта – никто из них больше не сможет прятать свои чувства. У них будет смелость сказать другим, что думают о них. И тут снова два варианта: либо начинать драться, либо – раздеваться.
Так выпьем за это чашечку чая! Над океаном человечества – ты будешь лодкой. Твой живот наполнится теплотой жасмина – ты заслужишь его уже тем, что прожил этот день. Ненависть и любовь – пройдут. Останутся только двое:
– Красота и извращение! – скажешь ты вслух.
Ты увидишь, поджав колени к груди, совсем других существ. Они насладятся друг другом; враги – станут друзьями. Любовники – все станут призраками. И ты черпаешь у них силы – из их жизней – чтобы жить дальше самому, работая на полувечном двигателе извращений.
Ты будешь пить жасминовый чай: всегда с одним и тем же вкусом – всегда совершенный. Ты будешь учиться, набираться опыта, понимать вкус этого чая. Ни один тибетский лама не найдёт в глубинах мудрости тибетских гор ту истину, которую ты найдешь ночью, на общей кухне съёмной квартиры – она живёт рядом с людьми.
Ты научишься понимать вкус жизни. Но стоит подождать – пройдёт ещё немало времени.
– Эй, – крикнешь ты девушке, которую увидел здесь впервые и которая зайдёт на кухню, – хочешь чая?
Видимо, это – будет новая квартирантка.
– Угу, – легко, одними губами, улыбнётся она.
Она сядет за стол. Ты увидишь, что на ней не будет лифчика. Ты нальёшь её в чашку остатки третьей заварки чая.
– А сахар? – обиженно спросит она.
– Этот чай – пьётся без сахара. Попробуй.
– На вкус – как вода в ванной.
– Жизнь часто имеет вкус ванной или кухни. Наверное, потому что часто – это самые приятные места в домах, – мысленно добавишь: «Но чаще: жизнь – имеет вкус гостиной и туалета», – тебе нравится?
– Угу. Только у нему нужно ещё привыкнуть.
Она спрячет свои глаза и уставится ими в пол.
– Ты – новенькая?
– Да, – резко оживится она, – я ещё не со всем освоилась.
– Почему ты здесь? – и поспешишь добавить, – в смысле: это – не лучшее место для красивых девушек. Сама видишь – и должна понимать.
Она кивнёт.
– Я недавно приехала в этот город. У меня не много денег. Я хотела бы сначала найти работу – а потом уже думать о более достойном жилье.
– Из ада в чистилище?
– Простите?!
– Да так – ничего.
– А почему ты здесь?
– Я?! – ты подумаешь: «Действительно!», – у меня нет другого выбора. Я – художник; а мы – не часто много зарабатываем.
– О-о! Так ты – художник?! – заулыбается она во все зубы, – а нарисуй меня!
Ты возьмёшь первый попавшийся клочок бумаги и плохо заточенным карандашом проведёшь на нём линию, а рядом – нарисуешь кружочек.
– На, – ты протянешь ты ей свой рисунок, – это ты.
Она саркастически посмотрит на тебя, повернув к тебе твой же рисунок.
– Что?! – только и скажет она.
– Мы плохо знакомы. Пока, я вижу тебя – такой.
Она только нахмурится. «Да, художники – не лёгкие люди» – подует и она, и ты одновременно.
Она ещё много о чём будет тебя спрашивать. Больше всего – о жизни в городе и о жизни художника. Жасминовый чай – заставляет некоторых зевать и мечтать об одеяле с подушкой; некоторым – наоборот – развязывает рот и убивает ночь.
А если ты выглянешь в окно: то увидишь чёрное солнце мёртвых, которое будет светить ярче, чем солнце живых – особенно, для художников. Особенно – ищущим свой путь.
– Я никогда не жил в деревне, – скажешь ты, – я видел их – но давно и совсем не много. На что это похоже?
– Ну-у-у, – затянет он, – знаешь, это как везти повозку лунной ночью по безлюдной тропе. Ближайший от тебя человек – разбойник; и тот – за двадцать километров. И красиво – ведь звёзды; и страшно – ведь в лесу волки. И поговорить можно только со своей старой клячей. Да и говорить – совсем не охота. Потому что ты должен работать, чтобы двигаться вперёд. Ведь ты, почему-то знаешь – не знаешь, откуда, но знаешь наверняка, что если остановишься – умрёшь. Это – совсем нелегко. Кому-то нравится – у кого-то нет выбора. Многие не понимают. Кажется, я тоже мало очень понимаю… А как это – быть горожанином?