Вдруг мой Казбек резко вскинул голову и, прыгнув воду, мгновенно оказался на той стороне, где моментально настиг в кустах какого-то зверя. Дремавший полуденный зной качнулся и взорвался неистовым рычанием и визгом, черно-желтый клубок шерсти взвихрился и покатился по прибрежным травам.
Вскинув ружье, я бегал вдоль берега, пытаясь высмотреть в траве зверя, с которым схватился мой Казбек, но ничего толком не мог разглядеть.
– Назад, Казбек, назад! – кричал я, вскидывая ружьё в сторону клубка и пытаясь выцелить светлое пятно в этом вихре. Но Казбек не слушался меня.
На мгновенье желто-серая сторона зверя оказалось в прицеле, и я нажал курок. Выстрел грянул и раскатился над водой. Казбек взвизгнул и, мгновенно отпрыгнув в сторону, ринулся в травы. На месте сражения остался лежать убитый зверь.
Быстро раздевшись, я перешел на тот берег.
Попал зверьку прямо под лопатку, наповал. Такого хищника я никогда не видел. Размером с маленькую собаку, но похож на кота, шерсть красивая и пушистая, хвост приплюснутый и тоже пушистый. Не то рысь, не то кот…
Взяв зверя, я попытался раскрутить его над головой и метнуть на другой берег Борзянки. Но силёнок не хватило, тушка плюхнулась и погрузилась в воду. Пришлось нырять за ним, ведь может унести течением. Нашёл я его на дне с пятого или шестого раза.
Переправив добычу, я стал звать Казбека, но он взвизгивал и отбегал от меня. Возле усов на собачьей морде видны были раны и кровь. К тому же он прихрамывал. Смотрел укоризненно. Наконец, я подозвал ставшую недоверчивой собаку, осмотрел. Понял, что в лапе у него сидит дробинка. Попала всё-таки… Надо как-то выковыривать.
Уставший, но гордый, я добрался до стоянки. Увидев мою добычу, старики ахнули: манул! Шкурой этого зверя буряты оторачивают воротники зимних шуб. Редкий и красивый зверь. Исчезает, совсем уже не встречается.
Я загоревал. В неизъяснимой печали стал лечить своего Казбека.
О ружье забыл…
Сегодня манул в почёте. Занесён в Красную книгу. Его охраняют. Он на многих буклетах и плакатах, красуется на обложках красочных изданий. Хищные и пугливые глаза смотрят прямо на меня. Вздувается красивая шерсть. Неустрашимый, он бежит в жестокую стужу, в летнюю жару, в грохочущие ливни и снежные бураны по моей степи и в свисте ветра мне слышится иногда: «Ты помнишь?»
Помню, всё помню. Прости меня манул!
Бег Чирка
Сегодня везде и всюду говорят о здоровом образе жизни, как будто до этого имели нездоровый образ. И вот очнулись. Ещё немного и – перейдут черту, за которой начинается здоровый образ жизни. Не переходят.
Лично я считаю, что всегда был в здоровом образе, жил здоровым образом, несмотря на оставшиеся в прошлом вредные привычки и болезни. Это сейчас, засев за компьютер и окунувшись в интернет, я попал в самый нездоровый образ, где губительно буквально всё: от рекламы до гиподинамии. Когда я думаю об этих двух явлениях, то в памяти у меня возникает Коля Филинов, водитель машины нашего райкома комсомола. Он весил, наверное, не более пятидесяти килограммов и, естественно, кличка его – Чирок… Самый настоящий здоровый образ.
Здравствуй, Коля Чирок!
Помнишь, как ты подъезжал к редакции и бибикал, вызывая меня. И мы мчались в командировку по всему району. Особенно уважали наши реки – Онон, Борзянку, Ималкинку, озера – от Торейских до самых богатейших рыбой, что возле пограничного села Буйлэсан – Цага-Нор, Баин-Цаган.
Это для кого-то диво, а для нас Буйлэсан – это дикий абрикос. Пусть кто-нибудь другой от слова Борзянка давится дурацким хохотом, а для нас – Родина, неохватные взглядом просторы, гомонящая на воде разная птица, бегущие кони, стада коров и отары овец. И кто-нибудь из наших обязательно добавит: «И огромные сазаны!».
О них и речь.
В начале лета сазаны и вся рыба Онона заворачивала на нерест в Борзянку, которая разливалась по всей долине. Вся ширь между грядами сопок рябила серебром и медью воды. Пахло рыбой, сенокосом. Никакой магазинной отравы и в помине не было, а о глупых речах или рекламе и говорить неприлично, не было их.
Помнишь, Коля, как однажды вечером, поставив на чабанской стоянке машину и там же взяв остроги, мы пошли к разливам Борзянки колоть рыбу. Уже темнело, по всей долине одна за одной, вспыхивали фарами огни. Такие же, как и мы, браконьеры с фонарями и острогами, таща за собой щиты из досок, бродили по долине, заполненной водой и рыбой.
Машины рыбнадзора и милиции мы, конечно, прозевали. Молодые и здоровые ребята неожиданно оказались за нашими спинами. И, естественно, грянул неожиданный крик:
– Руки вверх! На берег, мужики!
Мы, конечно, бросили остроги и ринулись вперёд, в темноту залива, а когда сблизились друг с другом, ты быстро шепнул: «Дуй в камыши, я уведу их». И я, оторвавшись от Чирка и милиционеров, нырнул в камыши. А Чирок замедлил бег, подпуская к себе погоню…
Это была чрезвычайно забавная игра. При лунном сиянии я наблюдал как маленькая и юркая тень то стремительно отдаляется от погони, то внезапно, притворяясь уставшей, замедляет бег, подпуская милиционеров почти до зоны досягаемости. Они думали, что вот-вот схватят изнемогшего беглеца, который бежал настолько вяло, что казалось ещё немного – и он упадёт замертво. И в тот самый момент, когда думалось, что они его возьмут, Чирок стремительно отрывался от них…
По всему разливу потухли огни. На этом берегу слышались брань, смех, громкие разговоры. Некоторые быстро заводили машины и мотоциклы и спешили уехать, кого-то уже арестовали и вели в милицейский «уазик», кто-то затаился на воде или в камышах.
А Чирок уводил погоню всё дальше и дальше, пока четыре фигурки не скрылись за сопкой… Луна заливала долину зеленоватым светом, рябила серебристая дорожка от камышей, где я сидел, до самого берега. Но вот захлюпала вода, послышались разговоры, показались три силуэта, устало бредущие по воде. Возвращалась погоня.
– Кто это был? – громко и зло спрашивал один из них.
– А чёрт его знает! Но такого шустрого в первый раз встречаю.
– А где его напарник?
– Наверное, шустрее того! – рассмеялся кто-то из милиционеров.
Они не узнали Николая Филинова, Колю Чирка, который много раз становился чемпионом области по бегу на длинные дистанции.
И все мы тогда не знали, что у нас самый настоящий здоровый образ жизни. А сегодня я вытаскиваю свою тушу из-за компьютерного стола, выныриваю из одуряющего виртуального мира, и шагаю в степь. Каждый день. Я должен оторваться от погони века, где реклама и гиподинамия, отрава магазинов и отупляющие речи.
Взлёт возможен только против ветра, истоки всегда против течения.
Я должен вернуться туда, где бежит Чирок.
Там земля боржигинов. Там здоровый образ жизни.
В армию
6 мая 1973 году меня забрали в армию.
Служили в те времена по два года в сухопутных, по три – в военно-морских частях. Старшие, которым довелось служить по 3—4 года, ещё и посмеивались над нами. Но мы отвечали, что в царской России XIX века крестьяне служили по 25 лет.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
В начале 1970-х годов военкомом в нашем районе был майор Стружкин. Вот он и снимал стружки со всех директоров школ. Тогда начальная военная подготовка в системе образования была обязательным предметом. На сборы ездили, начиная с 8 класса. Военно-патриотическая игра «Зарница» – обязательная игра. Ещё до призыва в армию мы назубок знали уставы, не глядя разбирали и собирали общевойсковое стрелковое оружие, прошлись по всем обязательным маршрутам бегом, пешком, на брюхе. Напрыгались, наскакались, наподтягивались на турнике. Я сейчас таких накачанных и жилистых ребят вообще не вижу, это какая-то карикатура и олицетворение всей отравы фаст-фуда. А тогда никакой отравы, витамины в организме – все, наличие их демонстрируется на всех конкурсах и соревнованиях.
Задолго до повестки нас вызывали в районный военкомат, где какой-нибудь лейтенант дотошно расспрашивал судьбу и родословную каждого из нас, потом проверяли врачи.
С медосмотром часто получался смех. В некоторые кабинеты надо заходить голым, иногда даже задний проход показывать, а там девчонки чуть постарше тебя… Вот и стоишь весь напряженный, сжатый всеми мышцами, согнуться не можешь, хоть доской клади куда угодно. А она в белом халате, тоже пунцовая вся, не знает с какой стороны обойти, пока не подойдет уткой толстая пожилая врачиха или врач и не согнёт тебя железными руками как и куда надо, заглянет в нужные отверстия, а потом выдаст: «Хоть в космонавты, Следующего подавай!»
Во время беседы и врачебно-санитарной проверки уже иногда слышатся: «В танковые, в сухопутные, связистом пойдёт… Этот слухач, а тот – водила… А вот и гренадёр, в десантники подходит. Ничего – прыгнет. Так… метр с кепкой, пусть растёт. Где палец оторвало? Остальное на месте? С девками балуешься? Ишо нет? Кто „ишо нет“?».
Нас взвешивают, измеряют, простукивают, слушают. Мы ещё не знаем, что впереди у нас ещё много самых разных проверок, экзаменов, тестов.
Проводины в армию в сёлах были, как свадьбы. С народными гуляниями, баянами, гармошками, пластинками, танцами и долгими застольями до утра. Но перед гулянкой – в клуб, где собирается всё село. Торжественное собрание. Выступают – председатель, парторг, профорг, комсорг, ветераны, учителя, сами призывники, родители, друзья.
Говорят фронтовики. У всех боевые ордена и медали. Ряженых нет и быть не может.
Случай торжественный и волнующий. Ты – человек, защитник, на которого возлагается огромная честь и святая обязанность. Не знаю, где и как происходили проводы в армию, но у нас только так.
И останется в памяти навсегда!
Уже поздно вечером, после торжественного собрания – гулянка в доме призывника. Тоже всем селом. Вовсю играет баян Журавлёва, Горюнова, Лихачёва, Степанова, стрекочет кинокамера Халзаева. Ведь у нас была своя киностудия. Водка – ящиками, от еды ломятся столы, от фруктов разбегаются глаза. Всего вдоволь, всласть и на дорогу. Танцевали и плясали до рассвета. Случались иногда и драки. Как же без них.
Деревенская знаменитость, дурачок Володя Шангарапов – весь в значках и медалях, у него полосатая дубинка «гаишника» и милицейская фуражка. Всех тормозит, все останавливаются и отдают честь.
С рассветом, ещё не протрезвевших призывников, собирает колхозная машина. 6 мая 1973 года в 10 часов утра мы были возле районного военкомата. Сегодня – день майора Стружкина. Подтянутый, усатый он обходит призывников из всех сёл района, человек двадцать-тридцать, командует, наставляет.
До сих пор не пойму – зачем мы брали все эти вещмешки и чемоданы, а кто-то даже запасную одежду?
И вот команда на посадку в военный грузовик с будкой-кунгом, дверь – сзади, с борта свисает маленькая железная лестница. Сел, устроился, дверь захлопнулась, машина тронулась. Ты ещё протрезветь не успел, но уже чувствуешь, что не принадлежишь себе.
На сборный пункт военного округа…
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Однажды на встрече одноклассников наш земляк, года на два младше меня, не заметив, что я нахожусь в толпе, рассказывал:
– Пригнали нас в Братскую учебку, рота ЗАС. Слышу, на плацу мощно поёт батальон:
Что такое учебка,
ты поймёшь погодя,
В этом солнечном Братске
ждём всё время дождя.
Пересуды без толку,
Топчем цемент и грунт.
А сержанты, как волки,
«Выше ногу!» – орут.
Пролетело полгода,
Раскупили купцы,
А комбат на прощанье
Нам сказал «Молодцы!
– Витька наш написал, – гордо сказал он. – В Южное Гоби оттуда ушёл. Китайский ядерный полигон слушать. ЗАС. А песня осталась.
Витька – это я. Полтора года проследив за запусками баллистических ракет китайцев из Шуанчензе до полигона Лобнор, прожжённый солнцем Южной Гоби, я вернулся домой 6 июня 1975 года.
Воображение всегда меня подводило. Тогда мне казалось, что я старый-старый человек, безнадёжно отставший от сверстников.
Иван Грозный и инженер-полковник Тренчик
На мне была новенькая форма и все прибамбасы дембеля-1975. До блеска начищенные ботинки, лихо заломленная фуражка, сержантские погоны, внутри которых какие-то пластины. На груди – бант значков от специалиста первого класса до «Отличника Советской армии». Блестит всё – лакированный козырёк фуражки, пуговицы, значки, ботинки, сам дембель и все его тридцать два зуба, один из которых отливает золотом. Шик и блеск! Брюки-хаки, конечно, веером – модный клеш.
Но выделиться не получилось: в коридорах института таких, как я, на каждом шагу и за каждой колонной. С некоторой долей недоумения, смешанной с опаской, на нас смотрят гражданские, шушукающиеся у окон, видно, что они года на три-четыре младше нас. Девчата, пробегающие стайками, обдают волнами кружащих голову запахов. Хихикают в сторону и демонстративно не замечают нас. До них ли, до всех этих суетящихся, когда решается судьба! Документы сданы, даты экзаменов известны.
Времени в обрез, даже рассматривать с набережной китайский город Хайхэ некогда. К тому же Амур рябит сплошной серебряной чешуёй.
В общежитии я скидываю форму и, собираясь отдохнуть на кровати, в сотый раз открываю учебник истории. И опять на странице, где смотрит на меня бессмертный мальчик из пещеры Тешик-Таш, реконструированный М. Герасимовым. Так и говорит глазами ехидно: «Не сдашь. Заупрямишься и не сдашь!»
Захлопнув мальчика, листаю дальше. Иван Васильевич, который Грозный. Опять реконструкции Герасимова. В этом месте вегда проваливаюсь в сон. Откуда-то издалека появляется инженер-полковник Тренчик похожий на Ивана Грозного и грозит мне пальцем: «Смотри у меня! О русском языке говорить не буду, немецкий ты немного знаешь, на историю налегай. На историю!»
Иван Васильевич Тренчик, когда прилетал к нам на точку в Южное Гоби на дежурство, всегда говорил мне, что поэзия никого ещё не прокормила, но если так милы гуманитарные науки, то лучше, конечно, стать историком. «Филология – дело женское. Мужиков там мало!» – назидательно изрекал сухощавый инженер-полковник и перед моим носом трясся его твердый, обкуренный и с желтизной, палец, – «Но филологи – первые помощники при написании научных работ хотя и получают совсем мало. Грамота – двигатель науки».
Мы стоим на ТО – техническом обслуживании. В это время за основную аппаратуру работает запасная, где-то в Казахстане. Основную чистим. Всю: от РЛС до ключей радистов. Мы – радиоэлектронная разведка, по всякому случаю нам выдают спирт. Техническое обслуживание – общий праздник, наш отдых, красная дата, не отмеченная в календарях.
Большинство офицеров части имеют учёные звания, а прапорщики – техники. Инженер-полковник занимается со мной историей. Вообще, он решил, что после дембеля мне надо обязательно поступать в институт.
Мальчик из пещеры Тешик-Таш давно пройден, но сержант Приходько всё время рассматривает его и кладёт книгу лицом мальчика на тумбочку. Некоторые буквы и нос мальчика на странице даже поистёрлись.
Сквозь сон слышу какое-то шелестение. Это, видимо, ребята с танцев пришли в общагу. Вот беспечные, завтра же экзамены… Погружаюсь, погружаюсь и снова оказываюсь на выносной, где мерцают экраны локаторов, огромная прозрачная карта-экран, испещрённая линиями и цифрами, за ней суетятся планшетисты, склонились над столами радисты, валяются чьи-то наушники. Пахнет спиртом, бензином, маслом.
Вся точка занята ТО. Голоса весёлые.
Своё техническое обслуживание в аппаратной ЗАС я давно сделал, щётки спиртом протёр, лампы проверил, клеммы прочистил. Часть спирта обменял на офицерские папиросы, часть оставил на вечер. Теперь слушаю полковника Тренчика.