– Когда-то я хотел жениться на тебе, Пен.
Сердце Пенелопы наполнилось горечью, и она со вздохом проговорила:
– Хотел, когда считал, что сможешь вылепить из меня все, что тебе угодно. Причем это было до того, как Питер, разорившись, окончательно запятнал и без того небезупречное имя нашей семьи, – разве не так?
Пенелопа затаила дыхание в ожидании ответа; ей ужасно хотелось, чтобы Кэм опроверг это ее утверждение. Однако он конечно же этого не сделал. Он ни за что не стал бы ей лгать, и она одновременно и уважала, и ненавидела его за это.
– Из леди Марианны получится безупречная герцогиня, – сказал он, немного помолчав.
Сердце Пенелопы болезненно сжалось при мысли о том, что Кэм никогда не смог бы сказать того же самого о ней – даже до того, как она начала вести богемный образ жизни.
– Ты ее любишь?
Кэм наконец-то выпустил руку Пенелопы и неодобрительно поджал губы – так случалось всегда, когда кто-то начинал рассуждать о любви.
– Пен, ты ошибаешься, считая любовь залогом счастливого брака.
– А ты ошибаешься, полагая, что это не так.
– Мои родители были влюблены друг в друга, но очень недолго.
– Твои родители навсегда остались детьми, – возразила Пенелопа.
Гневно посмотрев на нее, герцог тихо сказал:
– Ты заговорила на опасную тему…
– Почему же? – Пен пожала плечами. – Ты ведь говоришь со мной откровенно. – Немного помолчав, она продолжала: – Кэм, мне это знакомо… Влечение сулит неприятности, но в этом нет ничего удивительного. Мы с тобой – здоровые взрослые люди и находились бок о бок сутки напролет. Было бы странно, если бы мы не проявили друг к другу интереса.
Губы Кэмдена изогнулись в горькой улыбке.
– Какое простое объяснение…
На какое-то мгновение их взгляды встретились, и Пенелопа вдруг поняла, что Кэм вспоминал, как она стояла перед ним совершенно нагая.
Но потом его лицо вновь стало непроницаемым, и Пенелопа почувствовала себя так, словно Кэм поманил ее к себе, – а затем захлопнул дверь прямо у нее перед носом. И все же она была благодарна ему за то, что он умерил свой пыл. Было бы сущим мучением слышать его признания в том, что он якобы безумно ее желал.
Словно сговорившись, они оба повернулись к морю, которое завтра станет их дорогой домой. Где-то там, внизу, стояла на якоре яхта Кэмдена. И если подует попутный ветер, то они причалят к берегам Англии уже через несколько недель.
Надолго воцарилось молчание. Сначала оно было тягостным и напряженным от едва сдерживаемой страсти, но потом превратилось в нечто более спокойное и милосердное. И таким же спокойным и милосердным стал голос Кэмдена, когда он снова заговорил:
– Пен, почему ты так стремишься отправиться в изгнание? От чего ты бежишь?
«От тебя», – ответила она мысленно. Да, все последние девять лет она пряталась от мужчины, которого любила. Пряталась от того, кто не мог ответить ей взаимностью. Так что следовало признать: несмотря на свою любовь к приключениям, несмотря на роль богемной интеллектуалки, которую ей приходилось играть, она, Пенелопа, ни к чему не стремилась. Такое вот горестное признание…
– Я вовсе не бегу, просто мне нравится такая жизнь, – заявила Пен, пожимая плечами.
Кэмден пристально взглянул на нее.
– Думаю, тебе понравится и в Лондоне.
– Ох, сомневаюсь… – Она покачала головой. – Люди там более консервативны, чем здесь. Английское общество вряд ли примет меня с распростертыми объятиями.
– Я приму.
Не удержавшись, Пенелопа рассмеялась. Только смех этот больше походил на рыдания. Но если она расплачется, то Кэмден сразу все поймет…
– Нет, Кэм, я не брошусь в твои объятия ни при каких обстоятельствах, – сказала она, изобразив улыбку.
Однако Кэм не улыбнулся. Напротив, он казался взволнованным и даже разгневанным. Атмосфера вновь стала тягостной и напряженной, и Пенелопа со вздохом подумала, что так во время их общения будет всегда.
– Пен, я изо всех сил пытаюсь не забывать о том, что я – человек чести, – заявил Кэмден.
Пенелопа молча пожала плечами. Ох, как же ей хотелось – пусть даже и ненадолго – заполучить этого мужчину. И конечно же она могла бы сейчас шагнуть к нему и прижаться губами к его губам. Если она знала мужчин – а в свои двадцать восемь лет она неплохо их изучила, – этот поцелуй сломил бы волю Кэмдена.
– Да, к сожалению, пытаешься не забывать, – прошептала Пенелопа, глядя прямо ему в глаза.
Воздух вокруг них сгустился до такой степени, что, казалось, наполнился гулом, заглушавшим все остальные звуки.
А потом Кэмден вдруг сделал шаг назад и, отвесив поклон, заговорил все с той же прохладной вежливостью, к которой Пенелопа уже успела привыкнуть за время их долгого путешествия.
– Пен, я не стану уподобляться грубиянам и также не стану делать глупости, ведь на кону – репутация моей семьи. Уложив тебя в постель, я докажу, что все мои попытки очистить семейное имя от грязи были напрасны.
Пен прекрасно это знала, но все же его слова причинили боль. Она опустила глаза, чтобы он не заметил, какую глубокую рану нанес.
Тут на террасу вышла еще одна пара, и в голосе женщины послышалась радость – как если бы она увидела хорошую знакомую. Причем говорила она как представительница высших слоев английского общества.
– Мисс Торн, какая приятная и неожиданная встреча…
Глава 9
Прескотт Плейс, Уилтшир, март 1828 года
Она вышла к нему из молодой зеленой листвы – подобно лесной фее. Хотя в женщине, которую Гарри заключил в объятия, не было ничего сверхъестественного, обычная и земная, она источала тепло и страсть.
Он целовал Софи до тех пор, пока у обоих не сбилось дыхание. Наконец, чуть отстранившись, проговорил:
– Тебе все-таки удалось вырваться…
Это его замечание заставило девушку улыбнуться.
– Но ведь ясно, что удалось, – ответила она.
На этой неделе Софи гостила в поместье одного из политических соратников Лита. Несмотря на все его старания, Гарри не удалось сохранить в тайне свои попытки ухаживать за сестрой маркиза, поэтому Лит решил увезти Софи подальше от Лондона, дабы оградить от слишком уж настойчивого внимания молодого мистера Торна. Переправленная же через служанку Софи записка весьма поспособствовала осуществлению этой тайной встречи.
Гарри вновь поцеловал девушку, и та охотно ответила на его поцелуй; Софи все еще действовала не очень-то умело, но было очевидно, что она уже кое-чему научилась.
– Дорогая моя, как же сильно я по тебе скучал, – срывавшимся от волнения голосом проговорил Гарри, подкрепляя каждое слово очередным поцелуем.
До сего момента они поцеловались лишь раз, и желание сделать это снова лишило молодого человека сна и сделало весьма раздражительным. Они ухитрились трижды встретиться в Гайд-парке и дважды потанцевать на балу. А здесь, в полдень, в парке сэра Бертона, им никто не должен был помешать. Гарри поклялся, что не будет терять голову, но после первого же взгляда на возлюбленную забыл о своей клятве.
– И я ужасно без тебя скучала, – прошептала Софи, поглаживая любимого по плечам.
– После нашей последней встречи прошла целая вечность. – Гарри принялся покрывать поцелуями шею и плечи девушки.
Софи тихонько вздохнула и пробормотала:
– Вообще-то – всего неделя.
– Ты с такой легкостью говоришь о моей боли, – прошептал Гарри, не отрывая губ от плеча девушки.
– Я думала о тебе каждую минуту. – Руки Софи скользнули под сюртук молодого человека.
– А я думал о тебе, любимая.
Гарри увлек девушку под тенистое дерево – и тут уж дал волю рукам. Однако же, памятуя о ее невинности, он все-таки не стал прижимать ее к своей возбужденной плоти. Каково же было его удивление, когда Софи, прижав ладони к его ягодицам, подалась ему навстречу.
Гарри вздрогнул от неожиданности и почувствовал, что вот-вот окончательно лишится самообладания. Он смотрел на девушку сквозь подернувшую его глаза поволоку. Страсть окрасила кремовую кожу Софи очаровательным румянцем и затуманила ее прекрасные голубые глаза. Она казалась сейчас необычайно податливой и совсем не походила на робкую златовласую дебютантку, которую он впервые встретил в ночном парке. На Софи было прогулочное платье цвета кобальта, украшенное на груди элементами гусарского костюма. Высокий же ворот платья был уже отчасти расстегнут стараниями Гарри.
Прижавшись лбом ко лбу девушки, Гарри вдыхал исходивший от нее аромат. А пахло от нее и впрямь восхитительно – так пахла ранняя весна, пробуждавшая к жизни цветы и все деревья вокруг. И она, эта красавица, сама того не осознавая, пробудила к жизни и его, Гарри…
– Гарри, что с тобой? – В голосе Софи послышалось замешательство.
Молодой человек поднял голову и пробормотал:
– Милая, я пытаюсь вести себя как джентльмен.
Софи улыбнулась, и Гарри заметил, как припухли ее влажные губы.
– В этом нет необходимости.
Гарри глухо застонал. О, неужели ему не удастся сохранить хоть каплю чести и достоинства?
– Конечно, есть необходимость… – проговорил он хриплым шепотом.
Улыбка Софи стала еще шире, а вспыхнувшие в ее голубых глазах огоньки осветили все вокруг чудесными яркими красками.
– Любимая, я должен сдерживаться… – пробормотал молодой человек – и снова впился в губы девушки страстным поцелуем.
Сердце Гарри едва не разбилось о грудную клетку, когда Софи прижалась к нему всем телом и прошептала:
– Но я не хочу сдерживаться. – Она опять вцепилась в его плечи.
Дрожащими пальцами Гарри расстегнул еще несколько пуговиц на вороте ее платья. Он решил, что продвинется чуть дальше, но потом остановится. Оставалось лишь вымаливать у Всевышнего сил, чтобы сделать это.
Однако самообладание едва не покинуло молодого человека, когда лиф платья Софи, спустившийся вниз, явил его взору бусины розовых сосков, натянувшие тонкую ткань сорочки. Гарри со стоном наклонил голову и коснулся губами одного из сосков. Сдавленный крик девушки эхом отозвался у него в ушах. Зная, что приближается к точке невозврата, молодой человек принялся поглаживать грудь девушки. Она громко застонала, и Гарри, повинуясь порыву, потянул вниз кружевной ворот сорочки, обнажая нежную плоть. Реальность оказалась гораздо привлекательнее снов и фантазий. Гарри и днем, и ночью мечтал о нагой красоте Софи с тех самых пор, как обнаружил ее, плакавшую, в саду возле дома лорда Олдхейвена. Он немного отстранился, чтобы насладиться чудесным зрелищем.
– Ты такая красивая… – Гарри с благоговением провел пальцами по молочно-белой коже, затем стал целовать изумительные груди.
Дыхание Софи сделалось прерывистым, и она пробормотала:
– Я всегда чувствую себя красивой рядом с тобой. Такого со мной прежде не бывало.
И сейчас она казалась такой беззащитной и такой беспомощной, что сидевший внутри Гарри голодный зверь тут же был укрощен. Разочарованный и вместе с тем благодарный провидению за помощь, Гарри вздохнул и сделал шаг назад. Он любил эту девушку и поэтому сказал правду:
– Ты заслуживаешь того, кто лучше, чем я.
Теперь во взгляде Софи было смятение.
– Я тебе противна?
Сердце Гарри болезненно сжалось, и он в отчаянии воскликнул:
– Господи, Софи, конечно, нет! Ты восхитительна. Само совершенство. Нет, ты ангел.
Дрожащими руками девушка пыталась поправить лиф платья, но замысловатые застежки не поддавались.
– Ангелы не позволяют мужчинам раздевать их, – прошептала она, потупившись.
– Ты как ангел, Софи, но ты – живая женщина. – Греховно сожалея о том, что не мог продолжить начатое, Гарри помог девушке привести платье в надлежащий вид.
– Слишком уж живая, – пробормотала Софи со вздохом.
– Милая, не будь так строга к себе. В желании нет ничего постыдного, ничего противоестественного.
Было слишком рано для громких слов. Ведь они знали друг друга всего несколько недель, а их короткие и нечастые встречи каждый раз грозили обернуться скандалом. Но Софи следовало знать, что он с ней не играл.
– Желание – одна из составляющих… любви, и поэтому… – Девушка внезапно умолкла, и глаза ее широко распахнулись. Глядя ня Гарри так, словно впервые увидела, она спросила: – Так ты действительно любишь меня?
Проклятье, неужели она ему не верила?! Заглянув девушке в глаза, Гарри твердо и уверенно проговорил:
– Конечно, я люблю тебя, Софи.
К ужасу молодого человека, любимая не улыбнулась. Более того, она молчала, и от ее молчания на душе у Гарри стало еще тревожнее.
«Неужели я в ней ошибся? – с тоской подумал Гарри. – А может, Софи просто со мной флиртовала? В конце концов, это ее первый сезон, а лесть и комплименты всегда нравятся девушкам. Кроме того… Возможно, Софи коллекционировала разбитые сердца». При этой последней мысли Гарри едва не сделалось дурно.
Молчание стало невыносимым, и он в отчаянии воскликнул:
– Скажи хоть что-нибудь, дорогая!
И тут Софи оттолкнулась от ствола дерева, о который опиралась спиной, и, вскинув подбородок – теперь выглядела, как и подобает юной аристократке, – проговорила:
– Я люблю тебя, Гарри.
Несколько мгновений молодой человек в изумлении смотрел на стоявшую перед ним красавицу. Мог ли он оказаться таким счастливчиком? Но девушка ведь явно не шутила…
Гарри снова заглянул ей в глаза. Господи, она действительно не шутила! Ему почудилось, что сотни ангелов принялись отплясывать в его душе гавот.
Что мог сделать молодой человек, когда обожаемая им девушка признавалась ему в любви? Разве что подхватить ее на руки и слиться с ней в неистовом поцелуе.
В какой-то момент, вынырнув из пучины всепоглощающей радости, Гарри вдруг обнаружил, что лежит на траве поверх возлюбленной, запустившей пальцы в его волосы.
– Нам нужно остановиться, – пробормотал он.
Девушка надула губки и с некоторой досадой ответила:
– Поверить не могу, что в обществе тебя заклеймили как отъявленного ловеласа. Знаешь, я разочарована…
Гарри рассмеялся, приподнимаясь на руках.
– Должен ли я пообещать, что буду вести себя как ловелас лишь наедине с тобой и до тех пор, пока смерть нас не разлучит?
Софи замерла, и озорные искорки в ее глазах мгновенно погасли.
– Что… что ты хочешь этим сказать?
Гарри медлил с ответом. Теперь он ужасно занервничал. Судорожно сглотнув, он пробормотал:
Сноски
1
Porca miseria (итал.) – черт побери. Здесь и далее примеч. пер.
2
Mi dispiace (итал.) – мне очень жаль.
3
Poverina (итал.) – бедняжка.
4
Grazie (итал.) – спасибо.
5
Титул учтивости не давал права на членство в Палате лордов. Такой титул по обыкновению носили дети герцогов, маркизов и графов.