Ростопчину было, наверно, неприятно узнать, что А.Г. Орлов-Чесменский в 1806 году был назначен командующим милицией области, в значительной степени сформированной на средства его и дочери, за что он был удостоен благосклонного рескрипта Александра I и ордена Святого Владимира I степени
169
Не думаю, что особенно приятны были Ф.В. Ростопчину известия о том, что брат его лондонского приятеля, А.Р. Воронцов, считал наилучшей партией для сына Семена Романовича, Михаила, А.А. Орлову-Чесменскую
170
171
Наконец, сам граф Орлов – мужественный человек, силач, умница, хлебосол, благотворитель, истинно русский человек, несомненно, затмевал Ростопчина, постоянно говорившего о своей русскости и критиковавшего склонность к иностранному. «Самое худое то, – писал Федор Васильевич в августе 1803 года С.Р. Воронцову, – что мы перестали быть русскими, купив знание иностранных языков ценою дедовских нравов»
172
Приложения
Приложение I
Письма Петра Федоровича
Письма Петра Федоровича, находящиеся в составе ропшинских документов, содержат не меньше тайн и загадок, чем и письма А.Г. Орлова. Впервые эти документы, как говорилось выше, увидели свет в XII томе академического издания сочинений Екатерины II в 1907 году
173
174
До издания писем Петра Федоровича к Екатерине II большинство исследователей считали, что было всего два его письма (точное содержание их не известно), одно из которых привез вице-канцлер князь А.М. Голицын, а другое генерал М.Л. Измайлов (о них мы подробно поговорим ниже)
175
Нам представляется важным исследовать следующие вопросы:
1. В каком порядке писались подлинные письма Петра Федоровича?
2. Где они писались?
3. Их отношение к СВ.
4. Отношение писем Петра Федоровича к письмам А.Г. Орлова.
5. Их отношение к упомянутым двум письмам, доставленным Голицыным и Измайловым.
Начнем с выяснения вопроса о содержании двух последних писем.
Предание о двух письмах Петра Федоровича
Впервые эти письма упомянуты в так называемом «Обстоятельном манифесте», появившемся 6 июля 1762 года. Там от имени Екатерины II говорилось: «Но не успели только мы выступить из города, как он (Петр Федорович. – О. И.) два письма одно за другим к нам прислал; первое чрез вице-канцлера нашего князя Голицина, в котором просил, чтоб мы его отпустили в отечество его Голстинию, а другое чрез генерала майора Михаила Измайлова, в котором сам добровольно вызвался, что он от короны отрицается и царствовать в России более не желает, где при том упрашивает нас, чтоб мы его отпустили с Лизабетою Воронцовою да с Гудовичем также в Голстинию». По словам Екатерины II, оба письма, «как то, так и другое письмо, наполненные ласкательствами»
176
Весьма примечательные подробности сообщила об этих письмах Екатерина II в справке для Сената от 29 июня 1762 года: «…Уведомление о нашем к нему приближении столь много отвагу его поразило, что убежище он немедленно возымел к раскаянию, почему, и прислал к нам два письма, первое чрез вице-канцлера князя Голицына на французском языке, в коем просил помилования, а другое чрез генерал-майора Михаила Львовича Измайлова своеручное ж, писанные карандашом, что была б только жизнь его спасена, а он ничего столько не желает, как совершенно на век свой отказаться от скипетра Российского и нам оный со всяким усердием и радостью оставить готов торжественным во весь свет признанием…» (курсив наш. – О. И.)
177
карандашомНаконец, тема упомянутых писем возникает в известном письме Екатерины II к Ст.-А. Понятовскому от 2 августа 1762 года. Правда, сказано о них очень кратко: «Я выступила таким образом во главе войск, и мы всю ночь шли в Петергоф. Когда мы подошли к небольшому монастырю на этой дороге, является вице-канцлер Голицын с очень льстивым письмом от Петра III…За первым письмом пришло второе, доставленное генералом Михаилом Измайловым, который бросился к моим ногам и сказал мне: “Считаете ли вы меня за честного человека?” Я ему сказала, что да. “Ну так, – сказал он, – приятно быть заодно с умными людьми. Император предлагает отречься. Я вам доставлю его после его совершенно добровольного отречения..”» (курсив наш. – О. ГГ.)
178
Примечательно, что Екатерина II вернулась к этой теме в отдельной небольшой записке, для которой она, по-видимому, использовала свое письмо Понятовскому, несколько его расширив. Императрица пишет: «Шли всю ночь и под утро прибыли к небольшому монастырю – в двух верстах от Петергофа, куда князь Голицын, вице-канцлер, доставил императрице письмо от бывшего императора, а немного погодя генерал Измайлов – с таким же поручением». Потом она прибавляет, что после неудачной поездки в Кронштадт Петр Федорович вернулся в Ораниенбаум, «где он лег спать и на следующий день написал эти два вышеупомянутые письма: в первом из них он просил, чтобы ему позволили вернуться в Голштинию со своей любовницей и фаворитами, а во втором – он предлагал отказаться от империи, прося лишь о [сохранении ему] жизни»
179
Возникает естественный вопрос: почему Екатерина дает различные варианты упомянутых писем? Неужели она не могла при написании последней записки воспользоваться подлинниками? Или ей было неприятно брать вновь эти документы после всего, что случилось? Остается сделать осторожное предположение, что среди ропшинских документов находится хоть одно из двух упомянутых писем (о чем пойдет разговор ниже).
Следует также предположить, что ряд писем Петра Федоровича был написан уже в Ропше. Так, в цитированном выше письме к Ст.-А. Понятовскому Екатерина II говорит: «Попросил он у меня, впрочем, только свою любовницу, собаку, негра и скрипку, но, боясь [произвести] скандал и усилить брожение среди людей, которые его караулили, я ему послала только три последние вещи»
180
181
Обратимся теперь к воспоминаниям людей, которые близко стояли в то время к Екатерине II и могли знать кое-что об этих письмах: княгини Е.Р. Дашковой и графа Н.И. Панина. Дашкова сообщает, что Петр Федорович написал «два или три письма своей августейшей супруге. В одном из них в очень ясных и точных выражениях содержался отказ от права на корону. Петр III просил императрицу назначить для пребывания с ним нескольких названных им человек; не забыл он упомянуть перечень нужных ему припасов, и в первую очередь бургундское, трубки и табак» (курсив наш. – О. И.)182.
Читая этот текст, невольно задумываешься: к чему относится предложение, начинающееся словами «Петр III просил императрицу»? К другому письму или к тому, что содержало отречение? Видела ли сама Дашкова эти письма, читала ли их? Или она пересказывает то, что услышала от самой Екатерины, а может быть, и от других людей? По-видимому, гордость очень честолюбивой княгини, не желавшей точно сказать, что ее «подруга» не дала ей читать письма супруга, к сожалению, не позволила внести в этом деле полную ясность.
Что касается «очень ясных и точных выражений», то подобное заключение можно было сделать, прочитав «Обстоятельный манифест», как и узнать из него о том, что отречение было в форме письма. К чему это привело, можно лучше увидеть из другого перевода этого места в «Записках» Дашковой в издании Н.Д. Чечулина, появившемся в 1907 году (переизданном в 1985 году): «Он написал два или три письма своей августейшей супруге. Я упомяну только то из них, в котором он ясно и определенно формулировал свое отречение от престола. Затем, указав несколько лиц, которых желал бы видеть около себя, он просил императрицу назначить их состоящими при нем и не забыл переименовать, какие припасы хотел бы иметь, между прочим бургундского вина, трубок и табаку»[41] (курсив наш. – О. И.)
183
Из этого перевода более наглядно следует, что, написав отречение, в том же письме Петр Федорович упомянул о лицах, которых он желал видеть около себя, а также припасы – вплоть до табака и трубок. Выходит как-то мелочно и глупо даже для умственного уровня свергнутого императора. Кажется, этого эффекта и стремилась достигнуть княгиня Дашкова, сообщившая к тому же (правда, оговариваясь в данном случае: «мне рассказывали»), что в Петергофе Петр Федорович пообедал с аппетитом и, как всегда, пил свое любимое бургундское. А вот Шумахер с других слов рассказывает, что свергнутый император попросил себе стакан вина, смешанного с водой, «и больше ничего не ел и не пил»
184
Тут же возникает и другой вопрос: кого Петр Федорович просил «назначить для пребывания с ним» и где? Комментаторы издания 1987 года считают, что речь идет о докторе Людерсе, камердинере Тюмлере и «арапе» Нарциссе. Но может быть, в столь важном письме (с отречением) речь шла прежде всего о Елизавете Воронцовой и Гудовиче, которых желал видеть рядом с собой Петр Федорович, о чем и говорится в «Обстоятельном манифесте»?
Путая последовательность событий, вероятно, из-за того, что писала свои воспоминания через 40 лет, Дашкова говорит сначала о письме, привезенном Измайловым: «Оттуда (из Ораниенбаума. – О. И.) император послал генерала Измайлова с изъявлением покорности и обещаниями сложить корону». Далее Дашкова рассказывает, что императрица направила к Петру Федоровичу Измайлова, «заклиная убедить его в необходимости сдачи, дабы избежать многочисленных несчастий, предотвратить которые, в случае отказа, будет невозможно»[42]. Княгиня Екатерина Романовна тут же сообщает следующую любопытную подробность: «Императрица уверяла, что считает своим долгом сделать жизнь Петра приятной в любом удаленном от Петербурга им самим выбранном дворце и что, насколько будет в ее власти, она исполнит все его пожелания»
185
Несколько другую картину событий сохранил для нас барон А.Ф. Ассебург, записавший не позднее 1765 года следующий рассказ Н.И. Панина. «По дороге из Петербурга в Петергоф, – сообщает он, – часто встречались голштинские гусары, которых Петр высылал, чтобы выследить движения государыни, о чем он уже имел сведения; их всех захватывали, равно как и всех лиц, которые находились при Петре и покинули его в ночь его поездки в Кронштадт. В числе этих лиц был вице-канцлер князь Голицын, посланный Петром к Екатерине с письмом, в котором император отдавал себя в ее волю. Голицын в открытом поле принес присягу Екатерине… Между тем Екатерина прибыла в Петергоф, откуда и отправила Петру ответ на его письмо, присланное с вице-канцлером Голицыным. Екатерина потребовала от Петра формального акта отречения от престола, каковое и было им написано собственноручно. Она указала ему самые выражения, которые следовало употребить. Петр написал акт своею рукою и был препровожден из Ораниенбаума в Петергоф в одной карете со своею любимицею Воронцовой и еще с двумя другими лицами»
186
Есть еще одно воспоминание о письме Петра Федоровича. Правда, оно выглядит скорее как легенда. Принадлежит воспоминание современнику событий грузинскому архиерею, рассказавшему о вступлении на престол императрицы Екатерины И. Все, конечно, священник выдумать не мог, поэтому интересно узнать о слухах, которые существовали в то время. «Когда императрица прибыла в Петербург, – пишет он, – она получила письмо от мужа, чрез Адама Васильевича. Сам он лично писал так: “Великая государыня! Истинно я много виновен пред Богом, пред вами и Российской Империею. Умоляю, не убивай меня смертью. Ради Бога прости меня. Вспомни наше венчание и помилуй меня. Я сам знал, что с тобой я плохо поступал, я не был способен ни к тому, чтобы быть царем. Я ныне свидетельствую тебе об этом собственноручною подписью, свидетельствую, что даже помыслом ничего против тебя не возымею”»
187
О «переписке» Петра Федоровича с Екатериной рассказывает и также безымянный человек из окружения гетмана К.Г. Разумовского, что особенно интересно. После неудачи в Кронштадте император будто бы решил припугнуть Екатерину и написал ей письмо, в котором говорилось: «Ежели подержится с своим намерением, то не увидут виселниц, кои-де от Аренбова до Петербурга будут поставлены виселницы…» Сама Екатерина II в «Обстоятельном манифесте» от 6 июля говорит, отмечая изменение позиции Петра Федоровича: «И как то, так и другое письмо (доставленные с Голицыным и Измайловым. – О. И.), наполненные ласкательствами, присланы были несколько часов после того, что он повеление давал действительно нас убить, о чем нам те самые заподлинно донесли с истинным удостоверением, кому сие злодейство противу живота нашего препоручено было делом самим исполнить» (курсив наш. – О. И.). В небольшой записке, посвященной событиям того времени, Екатерина II называет «убийц». Она пишет, что «приехали князь Трубецкой и фельдмаршал Александр Шувалов. Они были посланы удержать два первых гвардейских полка, шефами которых они были, и чтобы убить императрицу», но «они пали к ее ногам и рассказали ей о своей миссии и затем отправились принести присягу». А до них к Екатерине приехал от Петра Федоровича канцлер Воронцов, чтобы «высказать императрице упреки за ее бегство и потребовать от нее объяснений этого»
188
О том, что Петр Федорович хотел своей жене «свернуть шею», говорит, например, А. Шумахер
189
190
191
Совершенно очевидно, что Петр Федорович сам или по совету своего окружения сначала пытался запугать супругу и, не исключено, действительно хотел «свернуть ей шею»[43]. Но положение изменялось не в его пользу. На вызов супруга Екатерина II ответила жестко. Упомянутый человек из окружения К.Г. Разумовского пишет: «Напротиву того послано к ему, что ежели добровольно не отдаст себя в арест, то повелено будет поступить полкам и артиллерии действовать по военному и бонбмандировать. Государь, из особливаго уговору Фон Минниха, повторно [послал] к ее величеству с тем, что безспорно отдает себя в арест, и потому от ее величества командирован штаб-офицер в Аренбов с командою, которому государь отдал сам шпагу свою [и] кавалерию…»
192
Теперь перейдем к сведениям, которые сообщают иностранцы. Начнем с дипломатов. Сразу следует заметить, что у них слухи перепутываются (иногда сознательно) с добытыми из самых близких к главным действующим лицам сведениями. Кое-какой информацией они делились друг с другом.
Первая из известных нам депеш о письмах Петра Федоровича принадлежит саксонскому дипломату Прассе. 30 июня (11 июля) 1762 года он сообщал своему двору о том, что неподалеку от мызы Стрельна императрица получила от «смещенного императора» первое послание, в котором он раскаивался в своем варварском поведении по отношению к супруге, обещал измениться и предлагал полное примирение. На это последовал ответ, что уже слишком поздно говорить об этом и благо империи требует других решений. Движение войск на Петергоф продолжилось. И тогда Петр Федорович прислал жене второе письмо, в котором предавался на милость своей бывшей супруги (gewesenen Gemalin) и лишь просил разрешить быть с ним девице Воронцовой и генерал-адъютанту Гудовичу. К нему был отправлен генерал-майор Измайлов, который должен был сказать ему, что если он имеет истинно серьезные намерения сдаться, то он должен прибыть в Петергоф и там узнать свою дальнейшую судьбу. Петр Федорович согласился на это безо всяких противоречий и при прибытии туда сдал свою шпагу дежурному офицеру, ни в чем не возражая. У него были отобраны ордена, но не выполнена просьба о Воронцовой и Гудовиче