– А больше ты ничего не хочешь?
– Коль, да дай ты ему, – сказал сержант Тихомиров, – поржем, что он там напишет, все равно скука-то какая.
– Ладно, сейчас принесу.
– На вот, писатель, – и охранник передал листок и ручку в окошко камеры. Димка взял ручку и бумагу, сел на кровать и, положив листок на стул, стал писать:
Строчки шли из самой глубины его души. Он ничего не придумывал, он еле успевал за ходом своей мысли и писал дальше. Помилуй грешного раба, Я не могу тебя забыть, И у меня нет сил грустить. Крещение меня постигло Небесной сказочной любви. Апостол Павел любил Бога, А я забыл Его – все ты. Йисусов крест тянущей болью Грудь слабую мою сдавил, Я никого так не любил, В душе я много слез пролил. Любовь моя – ты боль моя. Я не могу быть без тебя, Я передать хочу тебе, О том, как плохо, плохо мне. В зеркальном отраженьи зла Любовь растоптана моя.
Закончив писать, Димка положил листок на пол возле кровати.
– Я не хочу больше спать! – повторял Димка вслух.
Вдруг он увидел еще кого-то в дальнем углу камеры в черном плаще с длинным капюшоном на голове. И внезапно возникший в его сознании голос произнес:
– Что, Дима, покоя захотелось? Ты сильно устал, я так давно жду тебя. У тебя есть только один выход отсюда, он очень трудный, но реальный – приди ко мне. Я жду тебя, мой мальчик, – тихо и настойчиво шептал в ухо Сатана.
Димка, поддался искушению.
А голос все шептал: «У тебя есть сорок дней, потом я приду за тобой».
Димка увидел свое тело со стороны, и мрак ужаса пронзил его грешную душу.
***
К приезду следователя прокуратуры место происшествия уже было оцеплено сотрудниками милиции. Около сарая стояла машина «Скорой помощи».
– Пригласи понятых, – бросил следователь оперу Петрову.
– Да где их взять-то, кругом ни души, – ответил Петров.
– Петров, ты что, в первый раз что ли? – удивился Виктор Николаевич, – выйди на шоссе и останови какую-нибудь машину. Всему тебя учу, а ты все никак не научишься.
– Анатолич, – обратился к эксперту Михайлову следователь Кузнецов – может, пару снимков на память?
– А ты все шутишь. Нет уж! Где-где, но на свалке я еще не фотографировался, – ответил он.
– Виктор Николаевич, по рации только что сообщили, что задержанный в пятницу Степанов умер в камере предварительного задержания, труп обнаружили сотрудники КПЗ.
– Как умер, когда? – спросил он сотрудника.
– Не знаю, подробностей не сказали.
– Так, спасибо. Петров за старшего. Я уехал.
– Виктор Николаевич, мы задержали человека. Находился рядом с трупом.
– Приведите! – сухо скомандовал следователь, – только быстро!
– Товарищ следователь, я вас давно уже дожидаюсь, – кричал сквозь слезы Вадимыч, – когда мы увидели убитого, то я остался, а он сказал, что вызовет милицию. Я вас ждал, а меня схватили ваши… – причитал бомж Вадимыч.
– Стоп, стоп, стоп! Все заново, и по порядку. Во-первых, как вас зовут.
– Меня? Вадимыч, ой – Олег Вадимович Журавский. Я здесь с корешом своим, Хмырем, то есть с Михаилом, проживал. А вот отчество и фамилию я его не знаю.
– Во-вторых, кто это мы? – задал вопрос следователь.
– Мы с другом, с Хмырем, то есть с Мишей, девчонку на свалке всю избитую нашли. Так я вот ее родителям звонить побежал, а Хмырь остался с ней. Потом они приехали, и мы с ними, вернее, я с ними, пришёл в сарай, а он, он, он мертвый, – отвечал Вадимыч сбивчиво. – Не убивал я его, гражданин начальник. Он же друг мой!
– Разберемся. Я вас должен задержать как подозреваемого. Проводите гражданина, – скомандовал он.
– Пройдемте, – сказал милиционер, беря Вадимыча под руку.
– За, что? За что? – кричал Вадимыч. – Я ведь не убийца, я не убийца! Я же вас здесь ждал! Я вас ждал!!!
Сотрудники милиции дотошно осматривали место происшествия.
– Отпустите! – уже из желтого «козла» кричал Вадимыч. – Я не виноват!
– Если будешь орать, – сказал водитель милицейской машины, – я тебя пропесочу вот этой самой палкой по ребрам, – произнес водитель, показав резиновую дубинку задержанному.
– А, менты поганые! – возмутился Вадимыч.
– Дело пришить хотите, да только не выйдет! Не убивал я его!
Водитель вышел из машины, открыл заднюю дверь, где сидел Вадимыч, размахнулся дубинкой.
– Ой! – застонал Вадимыч от удара резиновой палкой. Но кричать перестал.
– Неоспоримый аргумент, – произнес мент с довольной ухмылкой, закрыв дверь машины, за которой остался стонущий Вадимыч.
– Виктор Николаевич, взгляните-ка, – сказал опер Петров, подзывая следователя.
– Анатолич, это тебя касается!
– Что? Что-то нашли? – спросил эксперт Михайлов.
– А вот посмотри туда, – сказал следователь.
– А, очень примечательный вещдок, – сказал эксперт, осторожно опуская в полиэтиленовый пакетик кусок ткани, вынутый из руки трупа.
– В правой руке трупа обнаружен тканевый лоскут светлого цвета, в виде оторванного короткого рукава платья с частью ткани, приходящейся на верхнюю часть тела, всего примерно площадью двадцать на сорок, – диктовал вслух Петров сотруднику милиции, описывающему место происшествия.
– Когда результаты экспертизы будут?
– В четверг.
– О’кей, – согласился следователь Кузнецов.
– Так, ну вроде все, – подытожил Кузнецов.
– Петров, не забудь дать понятым расписаться в протоколе осмотра места происшествия, да собери и отправь на экспертизу предметы кухонной утвари, которые есть в сарае. Меня интересует котелок, кружка железная, ну и еще что-нибудь, что часто используется в обиходе, для дактилоскопического исследования.
– Да уж не волнуйтесь, Виктор Николаевич, не забуду, – съязвил Петров.
– Поехали, – сказал следователь, садясь в машину. – Странно.
– Что странно?
– Да чего-то не хватает. Не пойму, – сказал следователь.
– Бомж не орет, – со смехом ответил водитель, заводя машину.
***
– Привет, Емелин, – сказал следователь дежурному. – Кто обнаружил труп Степанова, пусть зайдет ко мне. Я у себя, – крикнул на ходу Кузнецов, поднимаясь по лестнице.
Через двадцать минут в дверь следователя постучали.
– Разрешите войти?
– Входите.
– Мы сегодня – младший сержант Котельников и сержант Тихомиров – около шести часов утра обнаружили Степанова, – приступил сразу к докладу пришедший.
– В каком виде вы его обнаружили? – спросил следователь.
– Мертвого на кровати, – ответил Котельников.
– В своей рубашке, – добавил Тихомиров.
– Вот он записку еще написал, – сказал Котельников, протянув следователю последние стихи Димки.
Следователь внимательно оглядел листок бумаги – это был вырванный листок из блокнота с Димкиными стихами.
А в конце их было написано твердой рукой, четким почерком: «Я люблю тебя, Света».
– …А листок этот вы ему дали? – спросил следователь.
– Нет, – соврал сержант Тихомиров.
– Хорошо, вы свободны.
«Да, глубокие стихи. Как с жизнью прощался, сильно ведь любил ее парень. Но почему же он это сделал? И в армии прослужил до дембеля – все перенес там. И почерк твердый, следовательно, писал спокойно, целенаправленно. И, судя по допросу, я бы не сказал, что парень неуравновешенный. Даже после убийства им Чичена он не волновался, а тут за пару ночей решился на такое. Да и повесить его не могли, – допускал и такую возможность следователь. – Ведь в наше время, бедности и зависти, деньги открывают все двери. Но остались бы телесные повреждения, свидетельствующие об этом, а на вскидку явных повреждений на теле Степанова, мне кажется, не обнаружится. Да если и будут, то надо еще установить время их нанесения, т. к. какие-нибудь повреждения могли быть получены им в драке с Чиченом. Убить Чичена мог только очень сильный и ловкий человек, – продолжал рассуждать следователь. – Конечно, придерживаться версии самоубийства я не могу только на основании одних своих предположений, но, думаю, и Анатолич, кроме как следов удушения, другой причины смерти не найдет, хотя…. Как знать? А вот листок из тетради явно дали ему сотрудники. И почему Котельников соврал мне? Ведь мог бы и правду сказать: что попросил, мол, я и дал ему. Что-то здесь не то», – думал следователь.
– Алло, дежурный?
– Да, Емелин слушает.
– Как только приедут наши с происшествия, передай Мише Михайлову – эксперту, что есть для него работа. Пусть ко мне поднимется.
***
– Звал? – спросил Михайлов.
– Звал, – садись. Сроки меняются. Твои заключения по сегодняшним происшествиям нужны мне сегодня в шесть, – строго сказал следователь Кузнецов. – Я вот написал тебе интересующие меня вопросы по факту суицида Степанова.
Следователь зачитал вслух:
1. Что явилось причиной смерти гражданина Степанова?
2. Есть ли какие-либо телесные повреждения? Давность их нанесения до момента смерти и каким предметом.
3. И еще, направь на криминалистическую экспертизу вот этот листок со стихами на предмет выявления на нем каких либо иных скрытых, вдавленных текстов, цифр, знаков, которые не видны невооруженным глазом. Вот, напиши мне, пожайлуста, сегодня заключение, – и на порыв в глазах эксперта добавил, – налью.
– Заключение будет к 18—00.
– Верю и жду, – ответил следователь.
***
В окно форточки нежными летними потоками вбивался воздух. Удушливая атмосфера кабинета следователя не располагала к беседе в нем, что было следователю на руку, так как это действовало угнетающе на психику допрашиваемого, информируя подсознание человека о несвободе его действий. Человек хочет открыть окно пошире, жаждет свободы, хочет выйти отсюда, а не может, а в тюрьме еще хуже, и он понимаеть, что для того, чтобы выйти отсюда, он должен сделать то, что от него хочет следователь.
– Приведите ко мне задержанного, – сказал в телефонную трубку Кузнецов, решив провести первый допрос, так сказать, по горячим следам.
– Слушаюсь, – ответили на другом конце провода.
Через несколько минут дежурный привел Вадимыча.
– Присаживайтесь, – указал рукой следователь на стоящий перед столом деревянный стул.
– Спасибо, – ответил Вадимыч, и тут же начал: – За что вы меня арестовали, я ведь не убивал Мишу! Я же не убийца! Я вас ждал…
– Так, тихо! – твердо сказал следователь. – Расскажите все с самого начала.
– С утра?
– С чего все началось, как вы обнаружили труп и с кем? – начал допрос следователь.
Вадимыч, запинаясь, путаясь в словах, с горем пополам восстановил картину произошедших событий.
– Так вы говорите, что девушку нашли?
– Да, да, девчонку. Молодая совсем, она осталась с Хмырем, а я пошел звонить по телефону.
– Как ее имя? – продолжал спрашивать следователь.
– Светой ее зовут, – ответил Вадимыч.
– Что вы делали дальше?
– Она дала нам номер телефона, и я побежал звонить из автомата в город. А когда дождался приезда ее родителей, то мы с ними пришли в наш сарайчик и увидели все.
Примечания
1
Настоящий роман, будет написан, примерно, в 20-ти книгах (возможно больше). Прим. авт.