Во время драки, случившейся в гипермаркете «Джой», было попорчено товаров на сумму 17.577 рублей. Из них три товара (рязанская сметана «Гей, славяне», свиной фарш мясокомбината «Весенняя свежесть» и рыбные консервы завода «Милое подгорье») оказались просроченными.
Также было:
1. Сломано стёкол: 1шт.
2. Произнесено слов: 1233 (из них 109 на литературном языке)
3. Выбито зубов: 23 шт. (3 шт. с кариесом)
4. Оторвано пуговиц: 59 шт. (11 шт. металлических)
5. Сорвано накладных ресниц: 2635 шт.
6. Поломано костей: 28 (перелом стопы гражданки Перелесовой, случившийся за пять секунд до потасовки, в счёт не берётся)
Кроме того. Во время драки растаяли 22 кг искусственного снега, задохнулись 15 рыб, были разбиты 2 судьбы, наметился 1 развод. Шесть человек решили начать жизнь по-новому. В исполнении плюшевых медведей прозвучали 3 песни из советских мультфильмов. Серенаду Трубадура из «Бременских музыкантов» медведи повторили 11 раз. Какое количество людей участвовало в потасовке – статистике, равно как и рассказчику, неизвестно.
ПРИЗРАКИ ДЕМОКРАТИИ
Гарантируется свобода массовой
информации. Цензура запрещается.
Конституция РФ. ст.29 п.5
В помещении было прохладно – вовсю работал кондиционер. Упрямо и раздражающе тикали настенные часы. Генеральный директор телекомпании «Истина 2» Андрей Андреевич Холопов сидел за рабочим столом, уставленным наградными статуэтками, и нервически грыз ногти на ухоженных руках. По его раскрасневшемуся, взмокшему лицу, обходя блестящие капельки пота, шмыгала надоедливая муха.
– Зараза! – процедил Холопов и хлопнул себя ладонью по лбу. Увёртливая муха ушла от удара и прицепилась к потолку.
Андрей Андреевич был не в духе. Но отнюдь не муха стала причиной его раздражения. Не более пяти минут назад гендиректор имел приватный телефонный разговор, во время которого услышал резкое, категорическое «нет». И он хорошо знал, что на вопрос «почему?» не получит никаких разъяснений. Будучи человеком опытным и сообразительным, Андрей Андреевич всё понимал, но внутренне протестовал.
Холопов вскочил из-за стола, откинул коленом стул и принялся беспокойно расхаживать по кабинету. Муха отделилась от потолка и закружила над его головою.
– Такое событие! Такое событие! – бормотал он, отчаянно ломая себе пальцы. – Ну почему она не могла сказать что-нибудь другое? Ну поздоровайся, спроси: как дела? Расскажи про развитие, подъём, инновации. Расскажи про нерест сомов на Волге. На худой конец, поругай нерадивых футболистов. Но что же ты сразу в больное место бьёшь? Зачем? И ведь сколько же на свете есть воров: и в Европе, и в Америке, и средь диких племён крадунов не счесть. Ну назови какого-нибудь там Смита, Мюллера, Гонсалеса. Что тебе стоит? Но нет же! У неё Ветрушкин вор! Ветрушкин! А кто такой Ветрушкин? Кто?
На этот вопрос ответ искал ни один Холопов.
– Вот они мне говорят: нельзя, – продолжал сам с собою Андрей Андреевич, в запальчивости стуча себя по ляжкам. – А почему нельзя? Да потому что не знают, где ниточка и куда приведёт, если найдётся. Вот в чём дело. Коль уж рыба в России о воровстве заговорила и цифрами заметала, то…
Холопов не довёл мысль до конца – побоялся.
Обида гендиректора понятна. Сенсация, о которой нельзя говорить публично, мучительна для журналиста. Андрей Андреевич знал: когда придёт время, ему объяснят, о чём говорить, как говорить и кто виноват, и он, покорствуя, всё выполнит в соответствии с указаниями. Но нетерпение и обида не давали ему покоя.
И вдруг в мозгу Андрея Андреевича что-то сверкнуло, в его груди вместе с сердцем забилась минутная смелость. Подойдя к книжному шкафу, заполненному исключительно справочной литературой, он взял с полки подарочный том Брокгауза и Ефрона и, отдуваясь от приставучей мухи, начал листать.
– Демифон… Демодок… Демокед… Демократия. – Глаза Холопова благоговейно застыли на последнем слове; ему почудилось, что буквы засветились; на своём лице гендиректор ощутил приятное дуновение: это был призрачный ветер свободы, равноправия и гуманизма.
Услышав слово «демократия», муха сложила крылья и взглянула с потолка в раскрытую энциклопедию. Холопов проглотил застывший в горле ком и стал читать:
– Слово Д. происходит от греческих δημος и κρατία – буквально народовластие… Народовластие… – радостно повторил Андрей Андреевич; в его глазах зарябило от всё возраставшей смелости.
– …власть принадлежит народу… интересы народа стоят на первом плане… – Холопов с восторгом захлопнул книгу и сказал: – Я – народ! Я – власть!
На потолке прозвучало одобрительное «вз-з». Андрей Андреевич хотел было протянуть руку за Конституцией, чтобы подкрепить свою смелость положениями 29-й статьи. Он хотел крикнуть: «Нет цензуре! Нет пропаганде! Свобода мысли! Свобода слова!» Но тут сквозь смелую грёзу гендиректора, сквозь иллюзорные облачка демократической пыли стали стремительно прорисовываться рубиновые звёзды Московского Кремля, кирпичные зубчатые стены и всевидящее око незаменимого гаранта Конституции.
«Ты зарвался, Холопов! – прозвучал в голове чей-то громовой голос. – Знай своё место!»
Картина рисовалась так живо, так реалистично, что Холопов не на шутку струхнул. Он положил на полку книгу, с видимым спокойствием сел на место и, красный, уже не от гнева, а от стыда, как прилежный школьник, сложил руки на столе. Муха, прощально прожужжав, скрылась в вентиляции.
– Говорящая рыба… подумаешь… – неубедительно утешался Холопов.
Тут он взглянул на торчавший из стены гвоздь и покраснел ещё больше: ему стало стыдно не только за свои дерзновенные мысли, ему стало стыдно, что он вновь не повесил на стену президентский портрет, хотя после ремонта, произведённого в его кабинете, прошло уже два дня.
В этот день вместо сюжета о говорящей рыбе и потасовке, связанной с её появлением в гипермаркете «Джой», телеканал «Истина 2» рассказал трогательную историю о дружбе одноглазого лесника с таёжной белкой.
Телеканалы «Правда 1», «РусБосс» и «Купол-ТВ», уступив интернету роль прославителя чудо-рыбы, поступили сходным образом.
НА «ВАЛЬГАЛЛЕ»
Нет ничего лучше хорошего обеда, хорошего вина и чуть-чуть испорченной женщины.
Неизвестный автор
Было совершенное безветрие. В небе вяло покрикивали сонные чайки. Быстроходная яхта «Вальгалла», спустив якорь, покачивалась на лёгких волнах под томительными лучами тропического солнца, далеко от берега, в каком-то океане, на пересечении какой-то параллели с каким-то меридианом. Одним словом, где-то далеко, очень далеко от Русской Земли.
Катя Лиман (по паспорту Мозжечкова), ничего не понимавшая ни в мореходстве, ни в географии, но когда-то «что-то такое слышавшая», свесив молодые груди за борт плавучего судна, глупо таращилась в безбурную воду в ожидании чуда и поскабливала хищными красными ноготками свежую корабельную краску.
Увидев в интернете видеозапись с говорящей рыбой, Катя тут же решила, что наступило время, когда каждой рыбе есть о чём рассказать. Эта неожиданная мысль наполнила её небывалым трепетом. Недолго думая, она с весёлым визгом выскочила на палубу, склонилась над тихой волной и стала выжидать. Девушка ждала долго. Но, увы, на поверхности не появлялись даже молчаливые рыбы. Катя задумчиво вздыхала, всё активнее работала ноготками и продолжала смотреть – а вдруг?
Не считая Кати, на палубе «Вальгаллы» находились ещё пять девушек, пять подруг, похожих на Катю. Девушки были молоды, большеглазы, узкоплечи, где надо – прямолинейны, где надо – округловаты. Подобно Кате, свесив грудки за яхтенный борт, они ожидательно таращились в подвижную океаническую массу и задумчиво вздыхали.
Читателю, наверное, интересно узнать, кто же такие Катя Лиман и её подруги и что они делали в безветренный день на яхте «Вальгалла», в каком-то океане, на пересечении какой-то параллели с каким-то меридианом. История Кати, поспешу сказать, для кого-то окажется малоприятной, для кого-то – назидательной, а кто-то (есть и такие) без отлагательств внесёт её в катехизис для отчаянных карьеристок.
Как ни странно, для Кати всё началось с морей и океанов. Как-то в восьмом классе на уроке географии она услышала роковую фразу, от которой люди, уже будучи взрослыми, просыпаются по ночам в ледяном поту.
– Мозжечкова, к доске! – тоном тюремщика произнесла учительница. Катя послушно поднялась, встала перед классом, взяла покрытую меловой пылью указку и, рассеянно теребя пшеничную косицу, уставилась в физическую карту мира.
– Покажи нам Карибское море, – попросила учительница.
– Я там купалась, меня папа возил, – похвалилась Катя.
– Замечательно, – с завистью отозвалась учительница, которая там точно не купалась. – Значит, у тебя не возникнет никаких сложностей. Ну и где же, Мозжечкова, у нас на карте находится Карибское море?
Мозжечкова знала верно, где находится табачный киоск, ночной клуб и затхлый подъезд для подростковых тусовок, но вот насчёт Карибского моря у неё были сомнения; она долго размышляла, шелестя указкой то в Персидском заливе, то возле берегов Патагонии. В конце концов она сделала выбор и остановилась на Бенгальском заливе, чем несказанно обрадовала учительницу, которая, повторюсь, никогда не купалась в Карибском море.
Жизнь несчастной девочки осложнилась, когда её заставили искать Северный Ледовитый океан. Северный под улюлюканье одноклассников Катя отыскала в Средиземном море, Ледовитый обнаружился в Южном полушарии. Какое полушарие мозга заставляло Катю принимать такие решения, определить сложно. Но можно сказать точно, что она ещё никогда так умственно не напрягалась.
Получив неуд, Катя поняла, что чего-то она не знает, и это понимание стало поворотным в её жизни; она твёрдо сказала себе, что науки существуют не для неё и что успехов она добьётся и без знания морей и океанов.
Однако уроки географии не прошли бесследно: единственное научное слово, запомненное Катей и вынесенное ею из школы, оказалось слово «лиман»1. Правда, Катя не помнила значение этого слова, что не помешало ей впоследствии использовать его в качестве псевдонима. Дежурная фраза «это мы проходили» была вынесена Катей из школы вместе с «лиманом». Больше выносить было нечего.
Перестав быть школьницей, Катя не стала институткой, а сделалась содержанкой; она решила брать за́мки благополучия телом и нахрапом. Благо и тело обольщало, и генератор наглости работал без перебоев.
Первым богатым полюбовником восемнадцатилетней гражданки Мозжечковой стал директор молочного комбината «Великий надой». Катя пришла к нему в кабинет жаловаться на низкий процент жирности сметаны, поставляемой его предприятием в отечественные магазины, и уже через месяц прыткая красотка вторично омывалась в ласкающих водах Карибского моря.
Кате ничего не мешало, любя директора молочного комбината, любить и содержателя подпольного казино, и начальника главного управления ветеринарии Московской области, и руководителя десятка сельскохозяйственных ферм «Пищроттрест». Никто из них не спрашивал Катю, куда течёт Волга и какова максимальная высота Карпатских гор, что лишний раз убеждало её, что счастье не в знании географии.
Когда Катиных спонсоров пересажали, она их разлюбила. Не удостоив разнесчастных утешительной открыткой «люблю-скучаю», Катя пошла дальше по карьерной лестнице и дошла до кабинетов, в которых, шумя и расплёскиваясь, кипят котлы большой политики. Как водится, от такого рода кабинетов до яхт, скользящих по мировым морям, идти недолго. Так Катя Лиман очутилась на «Вальгалле», далеко от берега, в каком-то океане, на пересечении какой-то параллели с каким-то меридианом. Сходный путь проделали и Катины подруги.
Когда Кате наскучило ожидание чуда, она оторвала взгляд от океанических вод, вытянула из-за борта наливные груди и покинула палубу быстроходной «Вальгаллы» походкой уморённой солнцем цапли. Катя спустилась в полутёмную каюту, где, выпив стакан освежающей газировки, устало растянулась на поскрипывающем кожей диване, достала из розового чехольчика новейший смартфон и, складывая по-разному губки, стала себя фотографировать.
В углу, в прохладительной каютной тени, как бы нарочито укрывающей лица, за столом, в мягких ореховых креслах сидели двое, фамилий и должностей которых рассказчик, памятуя о хваткости и беспрецедентной длине верхних конечностей упомянутых персон, оглашать не будет. Эти двое – назовём их Первый и Второй, – несмотря на долгожданный отдых, вели серьёзный, деловой разговор; присутствовавшая при этом Катя, представлявшаяся обоим не более чем биологической куклой для удовлетворения биологических потребностей, не вызывала у многосильных господ ни подозрительных мыслей, ни возражений.
– Ну что, нашли? – нетерпеливо спросил Первый.
– Ищут, – отозвался Второй. – Тут дело непростое. И потасовка, и свет пропал, и свидетелей нет. Никто ничего не видел, одни домыслы. Всё как-то запутано, неясно.
– Неясно, – фыркнул Первый. – Так выясни, коль неясно, выясни. Зачем, скажи, твоих нюхачей на деньги налогоплательщиков содержать, если они поганой рыбёшки сыскать не могут?
– Так рыба – не слон, ушла в воду – и ищи-свищи. В стране водоёмов до черта. Да она, может быть, сейчас в какой-нибудь луже плавники полощет.
– Так найди эту лужу и того, кто её в эту лужу запустил, не пешком же она из магазина вышла. Кто знает, что она ещё наговорила, кому и какой умник всё это заснял. Ты пойми, человеку можно не поверить: мне, тебе, папе римскому, даже президенту, а вот в россказни говорящей рыбы верится охотно, народ поверит, уже поверил. Ты погляди, чего эти грамотеи в интернете понаписали. «Рыба врать не будет». «Устами рыбы – устами младенца». «Говорящий сом – совесть России». Тьфу! Читать тошно. А если эта рыбина сейчас где-нибудь всплывёт и о коррупции запоёт, о митингах, о национальных интересах, о народном богатстве, о конституционных правах? Допустим, скажем: ложь, провокация. А на кого свалим? Опять на Госдеп, на «пятую колонну», на вечных врагов отчизны, да? Нет, брат, не выйдет, не та история. – Первый качнулся в кресле и издал сердитый хрип.
– Отчего ж не выйдет? – возразил Второй. – Можно и на Госдеп свалить, можно и «пятую колонну» приплести. Не забывай о Пробойном и оппозиции, это ведь тоже вариант. Ты верно сказал, человеку можно не поверить; а сознательно говорящая рыба – уже немного человек. Стало быть, можно не верить и рыбе, и не поверят, если за дело возьмётся профи. Слава богу, такие профи у нас есть, и ты их знаешь, и по щелчку они сделают что угодно. Всё просто, надо только щёлкнуть. – Второй выглянул на свет, неторопливо запалил сигару и снова откинулся в уютную тень.
– Что там по Ветрушкину? – спросил Первый.
– Ищут… цифры проверяют… В стране порядка шести тысяч Ветрушкиных. Чёрт знает, который из них наш…
– Если этот Ветрушкин действительно что-то спёр, об этом следует говорить прокурору, а не какой-то там рыбе или дяде Васе-сталевару…
Первый недовольно цыкнул и резким движением открыл бутылку янтарного курвуазье; налив коньяк в бокал, он рассмеялся.
– Ты чего? – удивился Второй.
– Я представил, как бы мы помытарились, если бы эта рыбина назвала не Ветрушкина, а Иванова. Ха-ха-ха…
Второй поддержал Первого солидарным похохатыванием.
Засмеялась и Катя, но только о своём: ей было смешно, что в скором времени она выложит в соцсетях этот интересный разговор, который втайне записала посредством камеры своего новейшего смартфона.