Что ж пора искать ружье. Не стоит откладывать дело в долгий ящик. Мои мысли могут свести меня с ума, и я, честно говоря, боюсь, что тогда я превращусь в овощ, буду бродить по окрестностям и бормотать что-то себе под нос с пустыми глазами. Я боялся даже не столько такой участи, сколько того, что тогда я остался бы «безнаказанным».
Поиски на первом этаже не принесли успеха, я залез на чердак и начал разбирать горы различной одежды, садовой утвари и тому подобного. Тут в руки мне попала старая семейная фотография. На ней были моя мама, отец и я где-то пяти лет от роду, держащий на руках нашего кота. Естественно, данная фотокарточка разбудила во мне воспоминания о счастливом детстве.
Детство мое ни в чем не переходило рамки среднестатистического, у миллионов людей моего возраста оно было абсолютно таким же. Но когда мне было пятнадцать, мой отец основал свое дело. И дело быстро пошло в гору. Никаких особенных талантов за своим отцом я не припоминаю, наверно, он просто оказался в нужном месте в нужный момент.
Вскоре отец начал вести себя так же как это делают все внезапно ставшие обеспеченными люди. Он начал относиться ко всем, как к мешкам с навозом. В том числе и к нам с матерью. Он считал, что теперь он стал сильным мира всего и все ему обязаны. Начал чуть ли не домой водить своих «секретарш», при этом говоря, что мы должны вообще помалкивать.
Мне не пришлось это долго терпеть, я поступил в институт и сумел устроиться в общежитие. Отец требовал, чтобы я перевелся в тот институт, в который он хотел. Я не особо слушал его.
Мама тоже не стала это терпеть и вскоре ушла от него. Стала снимать квартиру и не хотела о нем больше слышать. Периодически он звонил нам и сообщал, что мы не благодарные и вот прямо завтра он перепишет завещание на первого встречного. Мы же ему обязаны всем. Сначала я просто пропускал это мимо ушей, потом однажды порекомендовал ему употребить все его деньги в виде клизмы. Он рассвирепел, прокричал, что я ему больше не сын, что за мной приедут, и мы поговорим.
Но никто не приехал, вечером позвонила мать и сообщила, что отца избили и он в больнице:
– Ты навестишь его? – спросила мать.
– Нет.
– Но он же твой отец.
– Нет, сегодня днем он сказал, что это не так.
– Может все-таки навестим.
– Навестим? Вместе?
– Да, мы же семья.
– У него есть куча денег, друзей и так называемых подруг. Они теперь его семья.
– Так нельзя говорить.
– Он так говорит.
Этот разговор я помню практически дословно. Через пару часов он сам мне позвонил и сказал, что ему очень надо меня увидеть, просил прощения, плакал.
Я не помню точно, что сказал ему тогда, но что-то вроде: «Ваш сын здесь больше не живет».
А ночью его убили. Прямо в больнице засунули в рот кляп и перерезали горло. Плохо помню похороны и все, что было потом. Завещание он, конечно, не поменял, он его вообще не составил. Поэтому его ушлые партнеры довольно быстро растащили наследство. Хотя нам все равно досталась крупная сумма. Я вообще не хотел иметь отношение к его деньгам. Но мама разделила их пополам и положила мою половину в банк. Сама она купила себе землю где-то недалеко от Байкала и теперь живет там, изредка присылая поздравительные открытки.
О деньгах, которые лежали на счете, я старался не думать. Я ни разу не снимал с него деньги и не собирался. Лина даже не знала об этих деньгах. Опять мои мысли вернулись к Лине, знакомые кошки заскреблись на душе.
Возможно, меня несколько оправдывает тот факт, что Лина променяла меня на, то, что я ненавидел всю свою жизнь. Видимо где-то в подкорке крепко спала ненависть к подобным ценностям, и когда мой любимый человек избрал для себя подобный образ жизни, я воспринял это как предательство. Хотя я не нахожу это оправданием, скорее мотивом. Нет, меня ничто не может оправдать. Когда эта мысль посетила меня я, наконец, нашел что искал.
Взяв ружье, я вышел на улицу, где потихоньку начинало светать. Небо было ясным, ни единого облачка, замечательная погода для последнего дня. Я подошел к брошенной посреди участка тележке с продуктами. Увидев продукты, я понял, что голоден настолько, что затряслись руки. Но еда мне больше не нужна. Я взял бутылку водки и выпил столько, насколько хватило сил. Из-за того, что я пил на голодный желудок меня чуть не вырвало. Но я удержал водку в желудке и еще несколько раз повторил процедуру. Когда сознание начало мутиться, я выкинул бутылки и отошел от тележки подальше.
Меня всего затрясло, из глаз текли слезы, сердце бешено стучало. Я запихнул дуло ружья себе в рот. Из-за того, что руки ходили ходуном я расцарапал себе все небо. Я никак не мог положить пальцы на курки, руки тряслись настолько сильно, что я скорее удушу себя дулом, чем смогу выстрелить. Но вот мои пальцы нащупали курки, я поставил пальцы так, чтобы выстрелить дуплетом. Руки продолжали трястись, слезы продолжали течь градом, а из горла доносился непонятный хрип вперемешку с всхлипами.
Как же страшно все-таки умирать. Ну ладно собаке собачья смерть. Я глубоко вздохнул, пытаясь не трястись. «Прощайте,» – сказал я в дуло, и нажал на спуск.
Ружье сухо щёлкнуло, но не выстрелило. Из горла вырвался хрип, в этот момент я кажется, обмочился. С большим трудом я достал дуло изо рта. С горем пополам я преломил стволы негнущимися руками, там не было патронов. Конечно, какому идиоту придет в голову хранить оружие заряженным.
Я упал на колени и отшвырнул ружье как можно дальше от себя. Потом я закричал. Я орал во весь голос так, как кричат новорожденные, неистово, неумолимо. Замолчал я только, когда воздух в легких закончился, и то я продолжал издавать сухой хрип. Желудок свело судорогой и меня начало рвать. Кроме водки в желудке ничего не было, но спазм продолжал сгибать меня даже, когда в желудке осталась только желчь. Я почувствовал, что теряю сознание, но все, что я смог сделать, это слегка изменить траекторию падения, чтобы не упасть в лужу с рвотой.
6
Очнулся я в ужасном состоянии, от росы вся одежда промокла, мне было очень холодно. Желудок крутило и вертело из-за интоксикации. Я попытался встать на ноги, но их сразу же свело судорогой. Кое-как ползком я добрался до крыльца, у входа меня снова вырвало, стало немного легче.
Тут сквозь гул в голове я услышал звук работающего мотора. Как будто кто-то ехал по дороге мимо моей дачи. Видимо, галлюцинации, немудрено, согласно моему плану, я уже должен был лежать в траве с разбросанными по округе мозгами. Я вовсе не собирался валяться с тяжелым алкогольным отравлением на крыльце и понимать, что рассудок медленно, но верно покидает меня. Тем временем шум стал громче. Я подполз к стене и сумел принять сидячее положение рядом с входной дверью, конечно, желудок сразу запротестовал против этого, но это было не важно. Видимо, вот сейчас мое сознание и покинет тело, и я буду бегать по округе, прячась от несуществующего автомобиля.
Гул все нарастал. Неужели так и сходят с ума? Что-то медленно забирается тебе в мозг, а потом твое сознание не выдерживает и разрушается? Так, например, есть люди, которые бегают от НЛО, интересно, как у них происходит «превращение»? Может быть, они сначала краем глаза где-то на периферии видят огоньки, потом пару раз неявно замечают очертания космического корабля. А потом их «похищают». И все: дальше шапочка из фольги и тому подобное.
Тем временем гул раздался прямо за забором. И в этот момент пролет забора буквально разлетелся в щепки, на территорию участка влетел старый армейский джип марки УАЗ. Он припарковался прямо около крыльца и из него вылетели пять человек. Четверо в полном военном обмундировании в балаклавах и шлемах и один в белом лабораторном халате.
Ну, вот и все, финита ля комедия, такого я от своих мозгов не ожидал. Двое с автоматами на изготовку вместе с «лаборантом» подбежали ко мне. Еще один пробежал мимо меня в дом, а последний подбежал к тележке перевернул ее, осмотрел содержимое, видимо, ему ничего не приглянулось и он принялся искать дальше по участку.
Из дома доносился грохот. «Лаборант» тем временем молча подбежал ко мне, приложил палец к шее видимо мерял пульс, посветил фонариком в глаза. После чего безмолвно отошел от меня. Я сидел и молчал. Разговаривать с галлюцинациями это лишнее.
Грохот внутри прекратился, оттуда вышел военный, показал остальным большой палец, вроде как «Все круто», и вернулся к машине. Тем временем к компании, собравшейся около меня, подошел тот, который что-то искал во дворе. Он нес в руках отцовское ружье.
– Вот и ружье твое, Петрович. Патронов нет, – военный с ружьем кивнул в мою сторону. – Видимо так расстроился, что даже ружье выбросил в траву.
– Ну и нах… спрашивается, мы так летели? – заорал тот, который стоял около машины. – Ну, нажрался он и что? От похмелья еще никто не умирал.
– Тихо! – взревел тот, кого звали Петрович. – Кто же знал, что у него патронов нет. В документах числится ружье и патроны. А если бы приехали попозже, а у него мозги вон на яблоне висят. Верно я говорю Аркадий Борисович?
– Да-да, все верно, – сказал в полголоса «лаборант» – Правда, отравление сильное.
– Ну и белка! – подал я голос.
– Что, простите? – спросил «лаборант» и начал жевать верхнюю губу.
– Он думает, что мы глюки! – сказал тот, что держал ружье и заливисто засмеялся.
Я взял первый попавшийся предмет и бросил его в Петровича. Это оказался кусок какого-то старого насоса. Он попал Петровичу точно в шлем.
– Это уже перебор.
После этой фразы Петрович подошел ко мне и двинул прикладом автомата в уже и без этого рассечённую бровь.
Очнулся я в каком-то помещении на кушетке. Помещение было маленькой комнаткой три на три метра, стены были выкрашены в голубой цвет, как в бомбоубежищах. Около кушетки стояла тумбочка, у противоположенной стены находился шкаф с зеркалом на одной из дверей. Завершали картину большие настенные часы висевшие так, чтобы лежащий на кровати их видел. Я с усилием встал с кровати и подошел к зеркалу. Выглядел я ужасно, но кто-то меня помыл и переодел. На мне были простые серые штаны из грубой ткани и такая же серая теплая шерстяная кофта без всяких узоров или рисунков.
На голове у меня красовалась аккуратная повязка, закрывающая один глаз, явно наложенная профессионалом.
Тут в комнату без стука зашел здоровый детина два метра ростом, просто груда мышц. Он был голубоглазым блондином и носил бороду, от чего был похож на былинного богатыря. Я инстинктивно отскочил в угол комнаты, ожидая скорой расправы.
– Доброе утро сонное царство, – по голосу я понял, что это был тот самый Петрович. – Почти сутки лежал, я уж забеспокоился, что тебя угробил. Все заглядывал, проверял тебя.
– Так ты все-таки не галлюцинация?
– Воооот, начинаешь что-то понимать. Я Муслин Евгений Петрович, капитан.
– А я Артем. Просто Артем. Что я здесь делаю? Кто ты? Зачем я…
– Подожди, пойдем, поедим. Торопиться не надо, спешка ни к чему. Тебя, конечно, Аркадий Борисович всякими лекарствами напичкал. Но завтрак тебе они не заменят. Ты это… Прости, – сказал Петрович, указав мне на глаз после чего удалился.
Я обулся в черные простые кожаные берцы, стоявшие тут же у кровати, и вышел из комнаты. Видимо, я и был в бомбоубежище. Дверь комнаты выходила в узкую длинную кишку, здесь с трудом могли разойтись два человека. В двух концах кишки были двери на подобие корабельных с колесом, которое надо было вращать для открывания и закрывания засова. А по бокам было пять дверей без засовов, просто с ручками, две с одной стороны и три с другой. Я вышел из двери как раз с той стороны, по которой было три двери. В соседней комнате раздавались голоса. Я решил отправиться туда.
Комната была такой же небольшой, как и та, в которой я очнулся. Только здесь, вместо кровати и шкафа, находился кухонный стол, придвинутый к стенке и что-то наподобие кухонной стенки с раковиной и электрической плиткой, на которой сейчас стояла большая кастрюля, присутствовали часы такие же, что и в той комнате, где я проснулся, только тут они висели над столом.
Сейчас в комнате находилось пять человек, они с упоением трапезничали. «Лаборанта» и Петровича я узнал сразу, а остальные, видимо, были братьями по оружию Петровича. Все они не смогли уместиться за маленьким столом, поэтому расположились кто где. Один из бойцов сидел, придвинув стул к кухонной стенке, другой просто на полу, держа тарелку на весу.
– О, проснулся наш белочник! – сказал сидящий на полу боец и звонко рассмеялся. – Ну что жить будешь? Или галлюцинации слишком больно бьются?
– Да нет терпимо! – замялся я, хотя, если честно, ничего не болело, в глазу были какие-то странные ощущения, но это было скорее пульсацией, чем болью. Да определенно глаз у меня не болел.
– Молодец казак, атаманом будешь, – сказал боец и вернулся к еде.
Какое-то время все стояли молча, а я неловко топтался в дверях.
– Так господа, надеюсь все успели отобедать. Надо освободить помещение у нас разговор с человеком. – сказал Петрович, указывая своей массивной ладонью на дверь.
Все кроме Петровича и «Лаборанта» встали, молча положили тарелки в раковину и вышли. Петрович указал мне жестом на стул, я сел.
– Покормите хоть человека, – впервые подал голос «Лаборант».
– Ой! Действительно, – Петрович неторопливо отправился сервировать мне на стол.
– Итак, здравствуйте. Я Аркадий Борисович, врач городской поликлиники.
– Я Артем…
– Да-да, я знаю, Артем, – перебил меня Аркадий Борисович. – Я думаю у вас очень много вопросов. А возможно вы до сих пор не верите в происходящее. Поэтому позвольте, я просто вкратце обрисую ситуацию, пока вы едите.
– Хорошо, – в этот момент Петрович поставил передо мной тарелку чечевичной похлебки, и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Вы следили за последними новостями? Нет, это некорректный вопрос, простите. Какое представление о мировой обстановке вы имеете?
– Устройства Станкича в каждой голове. Люди умирают от этого. Сам Станкич покончил с собой… Вот и все наверно.
– Что ж достаточно скупо, позвольте рассказать вам поподробнее.
После того как начался бум устройств Станкича, все только радовались. Все говорили об этом как о чуде, как о великом открытии, что, как я считаю, обоснованно. Но есть один нюанс. Пока устройство было дорогим, его покупали фактически только состоятельные люди, да и клиник в мире было открыто еще не так много. Люди не стесненные в средствах ночью исполняли во снах свои необычные желания и мечты, просыпаясь, могли себе позволить исполнение любых капризов, что для рядового жителя недоступно. То есть, то, что рядовой человек видит под действием устройства, для сильных мира сего обыденность. Устройство не сильно влияло на жизнедеятельность обеспеченных людей, как показывают исследования, в основном их сновидения заключались в чем-то крайне экзотическом, как например, кто-то отращивал крылья, а кто-то путешествовал к ядру земли. Но потом наступил переломный момент. Станкич сумел значительно упростить конструкцию, снизив ее стоимость. Теперь каждый мог позволить себе устройство.
Тут и скрывается опасность. Среднестатистические жители Земли, просыпаясь, не имели возможности предаться праздности. Когда люди пробуждаются, они видят серый мир, в котором у них есть куча проблем, неинтересная работа, ненавистные люди вокруг и тому подобное. Поэтому праздности они предаются во сне. И в какой-то момент они теряют желание жить в реальном мире и перестают просыпаться для будничной деятельности. Разбудить человека невозможно. И организм обмануть нельзя, он продолжает потреблять энергию, ему так же требуется еда и вода. Люди, особенно одинокие, начали гибнуть. Станкич ограничил производство и ввел предварительную фильтрацию в виде тестов. Но, как я ранее говорил, устройство вышло весьма простым в производстве, его скопировали. И теперь люди могли обходиться и без клиник Станкича.