Теперь уже известно, насколько скоро – определение это закономерно на фоне предыдущего доисторического развития, когда в некоторых местах эволюция требует несколько тысяч лет – глубокое взаимное проникновение и взаимодействие начинают влиять на темпы и направления перемен. Задолго до того, как эти процессы в некоторых областях исчерпали себя, уже появились первые цивилизации. Специалисты по доисторическим временам человека, случалось, спорили о том, распространялись ли новшества из одного-единственного источника или появились спонтанно, самостоятельно в различных местах. Однако из-за сложности доисторического фона все эти споры стали казаться пустой тратой времени и эмоций. Оба взгляда, сформулированные людьми неосведомленными, представляются далеко не убедительными. Говорить, будто в каком-то одном месте, и только в нем, существовали все условия для формирования новых явлений и что они затем просто переносились в другие места, так же неуместно, как заявлять, что при совершенно неодинаковых обстоятельствах с точки зрения географии, климата и культурного наследия те же самые изобретения якобы снова и снова подбрасывались людям. Зато все говорит о том, что на Ближнем Востоке в сосредоточенном виде существовали факторы, в силу которых в некий решающий момент этот район превратился в неподдающийся оценке активный и важный центр новых разработок. При этом не следует отрицать, что подобные отдельные разработки могли произойти в другом месте: первую глиняную посуду, как оказывается, изготовили в Японии приблизительно в C веке до н. э., а сельское хозяйство возникло в Америке, допустим, в L веке до н. э. вне какой-то связи со Старым Светом.
Выходит, что доисторический период рода человеческого завершается в каком-то рваном, неопрятном виде; в очередной раз четкой разделительной линии с историей отыскать не удается. В конце доисторической эпохи и накануне первых цивилизаций перед нами предстает мир человеческих обществ, отличных друг от друга больше чем когда-либо прежде, зато в покорении природы и искусстве выживания они добились до сих пор невиданных успехов. Некоторые из этих сообществ войдут в историю. Уже на протяжении прошлого века на севере Японии исчез народ айнов, унеся с собой стиль жизни, как считают, сложившийся еще 150 веков назад. Англичане и французы, отправившиеся в Северную Америку в XVI веке, обнаружили там охотников-собирателей, жизненный уклад которых вряд ли отличался от уклада жизни их собственных предков, отстоявших от них на 10 тысяч лет. Представьте себе, Платон и Аристотель жили и умерли еще до того, как доисторический период в Америке сменился великой цивилизацией майя Юкатана, а для эскимосов и австралийских аборигенов история началась только в XIX веке.
Никакая грубая разбивка хронологии поэтому не поможет расшифровать настолько хитрый эволюционный узор. Но самая важная его черта просматривается достаточно ясно: к LX или L веку до н. э., по крайней мере, в двух областях Старого Света сложились все существенные слагаемые цивилизованной жизни. Их глубинные корни ведут на сотни тысяч лет дальше в прошлое, в века господствовавшего медленного ритма генетической эволюции. На протяжении эпохи позднего палеолита поступь перемен ускорилась многократно в силу постепенного повышения важности культуры, но по сравнению с тем, что случилось дальше, это было ничто. Цивилизация должна была вынести сознательные попытки на совершенно новую высоту, с которой можно было бы управлять людьми и организовать среду их обитания. Она послужила построению основ совокупных умственных и технических ресурсов, и результаты ее собственных преобразований еще больше ускоряют процесс перемен. Затем предстоит ускоренное развитие во всех областях, в техническом контроле над окружающей средой, в формировании мысленной схемы восприятия мира, в изменении общественной организации, в накоплении богатства, в росте населения.
Представляется важным правильно оценить наши перспективы в этом деле. Носители некоторых современных точек зрения считают столетия европейского Средневековья периодом затянувшегося оцепенения. Ни один специалист по истории Средних веков не согласился бы с ними, конечно, но человек XXI века, находящийся под впечатлением стремительности происходящих на его глазах перемен и знакомый с относительной неподвижностью средневекового общества, должен признать, что искусство, развившееся из романтики Ахена Карла Великого до уровня пышности Франции XV века, претерпело коренные изменения за 5 или 6 веков; за период приблизительно в десять раз продолжительнее первое известное искусство Европы позднего палеолита испытало для сравнения совсем незначительные стилистические изменения. В более глубокой древности темп развития был еще медленнее, о чем говорят долгое время сохранявшиеся в неизменном виде образцы орудий труда. Еще более коренные изменения постичь нам гораздо сложнее. Насколько нам известно, за последние 120 веков не отмечено ничего нового в человеческой физиологии, сопоставимого с колоссальными преобразованиями раннего плейстоцена, зарегистрированными для нас в горстке реликтовых окаменелостей в виде нескольких экспериментов природы. Причем на них ушли сотни тысяч лет.
В известной степени с такого противопоставления мы как раз и начали изложение нашего повествования: двигателями перемен для нас выступают Природа и Человек. Человечество упорно выбирает, и даже выбирало в доисторические времена, путь перемен, то есть сложный путь сознательной адаптации. Итак, выбор такого пути сохранится на протяжении исторических времен, причем придерживаться его человечество будет еще упорнее. Именно поэтому самым главным в судьбе человека следует назвать попытку осознания действительности; когда давным-давно с помощью сознания удалось переломить медленный марш наследственной эволюции, перед человеком рухнули все преграды. С момента выделения первых черт человека порядок его эволюции определяется окружающей природой и условиями взращивания; предположим, разделить их не удастся никогда, однако перемены все больше решаются созданной человеком культурой и сложившимися в его обществе традициями.
Ради уравновешивания этого бесспорного факта следует тем не менее учесть два замечания. Прежде всего, у представителей нашего биологического вида с самого ближнего палеолита практически не отмечено усовершенствования врожденных способностей. Сложение человеческого тела существенно не менялось все последние 400 веков или около того, и удивительно, если бы то же самое случилось с примитивными человеческими умственными способностями. Настолько короткого периода времени едва ли достаточно для генетических изменений, сопоставимых с теми, что произошли в предыдущие эпохи. Стремительность, с которой человечество достигло столь многого с доисторических времен, можно обосновать вполне просто: среди нас все еще можно найти многих из тех, за счет чьих талантов человечество тянется вверх, к тому же, что еще важнее, человеческие достижения представляются плодом сложения усилий всех причастных к ним. Они опираются на наследие, само накапливающееся в силу, как всегда, общего составного интереса. В запасе у первобытных сообществ накопилось намного меньше наследственных преимуществ. Поэтому мощь их величайших шагов вперед выглядит тем более поразительной.
Если все это считать умозрительным предположением, тогда второй тезис представляется предельно конкретным: генетическая наследственность человека разумного не только позволяет ему осуществлять сознательные изменения, идти по пути невиданного рода эволюции, но к тому же его контролирует и ограничивает. Нелогичность событий XX века указывает на узкие пределы нашей способности к сознательному выбору своей судьбы. В этом смысле наша судьба остается заранее предопределенной, мы еще не пользуемся полной свободой выбора, по-прежнему остаемся принадлежностью природы, которая послужила источником наших уникальных качеств, приобретенных, прежде всего, исключительно в ходе эволюционного предпочтения. Данную сферу нашей наследственности точно так же нелегко отделить от эмоционального клише человеческой души, сложившегося в процессе ее эволюции. Данное клише все еще находится глубоко в основе всей нашей эстетической и эмоциональной жизни. Человеку приходится жить с врожденной двойственностью его натуры. Примирение с нею служило целью сторонников большинства великих философских учений, служителей религий и проповедников мифологий, при которых мы сегодня существуем, но их формирует сама наша жизнь. При переходе из доисторических времен во времена исторические нам главное не забывать, что ее определяющее воздействие все еще представляется намного более стойким любому контролю, чем те слепые доисторические факторы географии и климата, которые удалось так быстро преодолеть. Тем не менее на пороге открытия все той же истории нас уже встречает знакомое нам существо – человек, определяющий перемены.
Книга вторая
Человеческие цивилизации
Физические очертания нашего мира 10 тысяч лет назад практически ничем не отличались от сегодняшних очертаний. Контуры континентов выглядели по большому счету так же, как известные нам теперь, а главные естественные барьеры и транспортные каналы с тех пор остались прежними. По сравнению с потрясениями сотен тысячелетий, предшествовавших завершившемуся последнему ледниковому периоду, климат тоже на это короткое время сохраняется относительно постоянным; с тех пор историку остается разве что учитывать его мимолетные колебания. Впереди лежит эпоха (в которой мы как раз живем), испытывающая перемены, устраиваемые по большому счету человечеством.
В качестве ускорителя такого рода перемен выступает человеческая цивилизация. По мнению одного историка, прослеживается зарождение как минимум семи цивилизаций. Этот ученый муж исходит из того, что у него имеются основания назвать по меньшей мере семь примеров, когда в распоряжении человека находились необходимые навыки и конкретные стечения естественных фактов, обеспечивающие условия для построения нового уклада жизни, основанного на использовании природы в своих интересах. Притом что все эти начинания приходятся на промежуток времени протяженностью приблизительно 3 тысячи лет (всего лишь момент на фоне доисторического существования планеты), протекали они далеко не одновременно и закончились по-разному успешно. Все они значительно отличались друг от друга: некоторые из цивилизаций стремительно неслись к сохранившимся в веках достижениям, в то время как другие быстро приходили в упадок или исчезали, пусть даже пережив некоторый период поражающий впечатление расцвет. Тем не менее все они символизировали повышение уровня и масштаба изменений, представляющихся радикальными в сопоставлении со всеми достижениями человечества в прежние времена.
Некоторые из этих ранних цивилизаций все еще служат безоговорочным основанием нашего нынешнего мира. Между тем другие в наше время сохранили незначительное влияние или никакого следа не оставили. Хотя когда на глаза нам попадаются редкие реликвии, дошедшие до нас с тех времен, у нас может разыграться воображение или возникнуть некие эмоции. Как бы там ни было, древние цивилизации по большому счету определили культурную карту мира, существующую в наши дни, в силу традиций, сложившихся у их народов, достижения которых в области философии, общественной организации или технической мысли давно забыты. Зарождение древнейших цивилизаций, случившееся между приблизительно XXXV и V веком до н. э., служит отправной точкой для проведения главного хронологического деления всемирной истории.
1
Жизнь людей при древнейших цивилизациях
На протяжении всего известного нам времени в Иерихоне постоянно бьет родник, до сих пор питающий крупный оазис. Этот источник живительной влаги служит несомненным объяснением того факта, почему люди жили там с некоторыми перерывами на протяжении около 10 тысяч лет. В конце доисторических времен вокруг этого оазиса образовались поселения земледельцев; численность его жителей могла составлять 2–3 тысячи человек. Жители оазиса приблизительно в XVI веке до н. э. соорудили громадные емкости для воды, предназначавшиеся, осмелимся предположить, для масштабных хозяйственных нужд, предположительно, для орошения. К тому же сохранились следы массивной каменной башни, входившей в состав тщательно продуманной системы оборонительных сооружений, давно ждущих капитального ремонта. Так получается, что жителям оазиса было что защищать; то есть они располагали определенным состоянием, которым дорожили. Итак, Иерихон заслуженно считается важным местом.
При всем этом говорить о началах цивилизации пока еще не приходится; слишком многого еще ей недоставало, да к тому же на заре самой цивилизации стоит задуматься над тем, что мы в ней вообще ищем? Здесь все как с проблемой определения времени появления первых человеческих существ. Существует некая туманная область, где, как нам известно, происходит нужное нам изменение, но до сих пор идут споры по поводу конкретного пункта пересечения таинственной линии. Во многих местах как в Западной, так и Восточной Азии приблизительно в L веке до н. э. в поселениях земледельцев появился избыток сельскохозяйственной продукции, на основе которого, в конечном счете, могла возникнуть цивилизация. Жители некоторых из них оставили после себя свидетельства сложных религиозных обрядов и верований, а также глиняную посуду с искусной раскраской, представляющей собой один из самых широко распространенных видов искусства в эпоху неолита. Примерно около LX века до н. э. в Чатал-Хююке на территории Турции внедряется строительство зданий из обожженного кирпича, а ведь это поселение считается совсем не намного моложе Иерихона. Однако под цивилизацией мы обычно подразумеваем нечто большее, чем обряд, творчество или конкретные технические приемы, тем более нечто большее, чем простое скопление человеческих существ в каком-то одном месте.
Все дело напоминает разговор о «грамотном человеке»: при встрече с таким человеком ни у кого не возникнет сомнения в его статусе, но не всех грамотных людей признают таковыми все без исключения встреченные ими люди, не служит необходимым или безошибочным показателем наличие у такого человека официального документа о получении образования (университетского диплома, например). Словарные определения тоже не дают точного значения слова «цивилизации». Определение из «Оксфордского словаря английского языка» считается бесспорным, но дается оно до того расплывчатым, что представляется бесполезным: «развитое или передовое состояние человеческого общества». Остается только составить представление о том, насколько развитое, до какой степени передовое состояние и в каких направлениях.