Рука Всевышнего. Повесть - Миронова Людмила 4 стр.

– Мне уже известно, что происходит в стенах гимназии. Остается прояснить следующее – начал он, – прежде всего, меня интересует, почему о беспорядках не было доложено в управление Харьковского учебного округа? Насколько я знаю, г-н Шапалинский, это была ваша обязанность.

– Я бы не назвал происходящее беспорядками, скорее недопонимание между профессорами.

– Недопонимание не становится делом государственной важности.

– Если это кому-то на руку, становится.

– Кто прав, а кто виноват, г-н Шапалинский, разбираться уже не вам. Мне доложили, что у гимназистов была изъята запрещенная литература, и она находится у вас, Николай Григорьевич?

– Да.

– Сегодня же передадите мне изъятые книги и бумаги. Теперь, по поводу…

– Я не буду этого делать, – перебил Белоусов.

– Что?!

– Я имею некоторые основания удерживать их у себя.

– Какие еще основания? – в недоумении воскликнул Ясновский.

– Веские.

– Да у вас тут балаган какой-то!

Наступила напряженная пауза.

– Г-н младший профессор Белоусов, вы главный обвиняемый по делу о вольнодумстве. Читали лекции по естественному праву в восьмых и девятых классах. Правильно я понимаю?

– Лекции читал, но виновным, да еще главным, себя не считаю.

– Объявляю, что отныне помимо профессоров и преподавателей к следствию привлекаются ученики старших классов. Приказываю изъять у них тетради и записи, касающиеся естественного права и передать мне. Я внимательно изучу собранный материал, после чего будет проведен допрос некоторых гимназистов. Вести допрос буду лично я.

Билевич не скрывал своего удовольствия.

– Стоит ли прибегать к крайним мерам, – не выдержал Шапалинский.

– Моя цель навести порядок, а для достижения цели все средства хороши. Это политика, Казимир Варфоломеевич, никаких личных интересов.

Дело близилось к развязке. В течение шести дней в присутствии всех членов конференции были допрошены девять учеников, среди которых Нестор Кукольник, Николай Гоголь-Яновский и Александр Новохацкий.

– Г-н Кукольник, скажите, г-н Белоусов читал лекции по своим записям или по учебнику? – спросил Даниил Емельянович и, сложив руки за спиной, зашагал по залу.

– И по учебнику и по записям.

– А в основном?

– В основном не знаю. Не обращал внимания, – безразлично ответил Нестор.

– А может быть, вы все-таки припомните, – вмешался Билевич.

– Бесполезно, у меня память плохая.

– Г-н Кукольник, я думаю, вам следует быть посговорчивее. У нас есть все основания обвинять вас в вольнодумстве. Взгляните-ка, что нам любезно предоставил профессор Моисеев, – Ясновский протянул Нестору лист бумаги, – Узнаете? Это ваше письмо к Николаю Прокоповичу от 29 июля 1825 года с загадочной подписью РБШ.

– Я почти уверен, что речь идет о некоем братстве, – заявил Билевич.

– Все намного проще. РБШ расшифровывается, как Разбойнику Билевичу шиш!

– У вас хорошее чувство юмора, молодой человек, – Ясновский подошел к столу и стал рассматривать лежавшие на нем книги.

– При обыске в ящике вашего письменного стола были обнаружены философские труды Канта и Монтескье. Вы не могли не знать, что в стенах гимназии подобная литература недопустима.

– «Nitinur in vetitium semper, cupimusque negata.» Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного.

– Овидий, – заметил Ясновский.

– Человек от природы наделен разумом, чем и отличается от животного. Поэтому необходимо этот разум применять и всесторонне развивать. Тот же, кто этого не делает, не дальше ушел от свиньи или, например, курицы.

– Латынь вы знаете. Логически рассуждать тоже умеете. А вы мне нравитесь, г-н Кукольник.

– Благодарю.

– А какие стихи пишет, – вмешался Билевич, явно недовольный тем, что Нестор расположил к себе Ясновского, – зачитал бы все, да, к сожалению, у нас не литературный кружок, поэтому остановлюсь на следующем:

– Это не мое! Это гимназиста Новохацкого, – воскликнул Нестор, – Он часто отдает мне свои стихи. Два дня назад он передал мне несколько листков, и я не успел их прочесть.

– Вы утверждаете? – настороженно спросил Ясновский.

– Да, да. Честное слово.

– Пригласите сюда Новохацкого, – скомандовал Даниил Емельянович.

В зал вошел Александр, он был заметно встревожен.

– Г-н Кукольник утверждает, что два дня назад вы передали ему свои стихи, это правда?

Новохацкий окинул взглядом всех присутствующих и виновато опустил глаза:

– Нет, я не передавал ему своих стихов, – заикаясь, ответил он.

– Зачем ты врешь? Ведь ты…

– Помолчите, г-н Кукольник, – огрызнулся Билевич.

– Не передавали? – переспросил Ясновский.

– Нет, – повторил Новохацкий.

– Вы свободны.

Новохацкий ушел.

– Да, он просто трус. Жалкий трус и обманщик.

– Я склонен вам верить, г-н Кукольник.

– Зря вы так лояльно относитесь к этому юноше, Даниил Емельянович, – не отступал Билевич, – Его отец вольнодумец.

– Не смейте так говорить о моем отце.

– Я ведь был близким другом покойного Василия Григорьевича Кукольника.

– Неправда. Вы всегда искали повода оклеветать его.

– Он был хорошим человеком, но потерял разум. Бедняга сошел с ума. Помешался на идеях свободы, равенства и братства.

– Гнусная ложь!

– Дошло даже до того, что он стал замышлять бунт и хотел покуситься на самого…

– Подлец! – Нестор порывисто вскочил с места и ударил Билевича по лицу.

– Сын своего отца, – отчеканил Билевич, краснея. Он провел рукой по разбитой губе и потянулся в карман за платком.

– Допрос окончен, – огласил Ясновский.

Эпизод с пощечиной обернулся большим скандалом. Кукольника решено было наказать по всей строгости. Заступаться за него приехал старший брат, Павел Васильевич, но смягчить «приговор» не сумел. Указом Ясновского Нестор был лишен золотой медали, гражданского чина XII класса, а вместо аттестата получил лишь справку о прослушивании курса. Настало время снова возвращаться в Вильну. Роскошный парк, окружавший гимназию, постепенно скрылся из вида. Нежин, вместе со своими горестями и радостями, уходил в прошлое. О том, что ждет впереди, Нестор не думал. Но чем дальше уносился экипаж, тем сильнее его сердце трепетало от предчувствия чего-то нового и неизведанного. Дорога, такая же извилистая, как и судьба человека, вела его во взрослую жизнь, предрекая крутые повороты, ухабы, подъемы и падения.

Часть вторая

Карл Брюллов «Портрет писателя Н.В.Кукольника», 1836 год

I

В Вильне Кукольник занялся преподаванием русской словесности в одной из местных гимназии, и на основе приобретенного опыта сумел составить и издать практический курс русской грамматики на польском языке. Неутомимый и упорный, он сразу обратил на себя внимание начальства и даже удостоился благодарности от самого великого князя Константина. Трудился Нестор не только на общественном поприще, но и на литературном. Мечтая о славе поэта, он написал заново отобранную у него в гимназии драму «Торквато Тассо», посвященную великому итальянскому поэту XVI века. Но судьбе было неугодно, чтобы Кукольник связал свою жизнь с Вильной. В конце ноября 1830 года вспыхнуло польское восстание, и через несколько месяцев восторженный и полный надежд Нестор вместе со своим братом Платоном отправился искать счастья в Петербург, город счастливого и беззаботного детства. Здесь юного поэта ждало первое испытание. Его драма «Тартини», проданная за бесценок, вскоре появилась на театральных афишах, но автором значился вовсе не он, а совсем другой человек. Отчаиваться было не в его правилах. Кукольник сразу же взялся за написание новой драмы. Денег не хватало, приходилось зарабатывать на жизнь. В качестве секретаря комиссии по учреждению Медико-хирургической академии он был вынужден ненадолго покинуть столицу. Вернувшись уже с оконченной пьесой, Нестор отправился прямиком в Александринский театр.

Заведующим репертуаром русской драматической труппы императорских театров на тот момент был Рафаил Михайлович Зотов, романист, драматург и театральный критик. Семнадцатилетним юношей он отличился в Отечественной войне 1812 года, принимал участие в сражении под Полоцком, где получил тяжелое ранение. Зотов был настоящим человеком чести, ставящим гражданские интересы выше личных.

– Нестор Васильевич, – он нахмурился, – я прочитал вашу пьесу «Рука Всевышнего Отечество спасла» и вынужден вас огорчить: она нам не подходит.

– Но почему? – воскликнул Нестор, доселе уверенный в своем успехе.

– Талант у вас определенно есть, г-н Кукольник, – Рафаил Михайлович не любил отказывать, но понимал, что это было неотъемлемой частью его работы, – Драма написана свежо. Все дело в том, что я слишком хорошо знаю сегодняшнего зрителя. Поймите, ему нужны легкие комедии, водевили, не требующие большого эмоционального и умственного напряжения. А у вас я нахожу множество длинных грузных монологов, пусть и нелишенных смысла. Только представьте, если на зрителя, уже привыкшего и ожидающего юмора, песен и танцев, вдруг обрушится поток, а у вас не просто поток, а я бы сказал целая лавина слов и мыслей, он просто-напросто заснет.

– Вы говорите о зрителях, как об однородной массе. Но ведь в театре собираются люди разных слоев общества, разных поколений и вкусы у них тоже разные.

– Г-н Кукольник, поверьте моему опыту. Ваша драма не выдержит ни одного представления. Ее ждет полный провал. Вас постигнет разочарование, а нас бессмысленная трата казенных средств.

– А если я откажусь от вознаграждения, – не терял надежды Нестор.

– Бесполезно.

– Я не понимаю, Рафаил Михайлович, почему вы не хотите пойти на риск. А если люди устали от водевилей, если они хотят чего-то нового. Разве театр не должен меняться.

– Театр никому ничего не должен, г-н Кукольник. Мы существуем за казенный счет, и не стоит об этом забывать. Вы все приходите к нам со своими драмами, трагедиями, комедиями и требуете, чтобы мы их ставили и никому не отказывали. А чтобы поставить пьесу, нужны деньги и немалые. Печатного станка своего, к сожалению, у нас нет. Сколько нам из казны положено средств, столько нам и выделяют. А дальше как хотите, так и живите.

– Что же мне делать?!

– Не знаю, – Зотов глубоко вздохнул, – Напишите комедию. Вот уже не первый год на сцене нашего театра с аншлагом идет пьеса Александра Грибоедова «Притворная неверность». Милый перевод с французского. Непринужденно и весело. Искусство оно вообще должно быть для зрителя, а не зритель для искусства. Так что поверьте моему слову, «Рука Всевышнего Отечество спасла» успеха иметь не будет.

– Вы ошибаетесь, Рафаил Михайлович. Я не отступлюсь и докажу обратное.

– Все так говорят, г-н Кукольник.

Нестор был сам не свой. Он не спеша вышел из театра и побрел по заснеженному тротуару. Стоял ноябрь. Ледяной ветер беспощадно дул в лицо и раздувал полы его пальто. В какой-то момент он не успел придержать цилиндр, и тот, слетев с головы, покатился по улице. Нестор настиг его у самых дверей театра. Раздосадованный еще больше, он хотел было идти, как вдруг двери отворились, и из них «выпорхнули» две укутанные в шубы «пташки»:

– Мари, – «защебетала» одна, – ты слышала, у Каратыгиных завтра вечер. Я непременно буду. Как раз надену свое новое платье с розовым бантом. Оно так чудно шуршит. Пьер говорит, что не поедет, но я его уговорю. Он у меня такой душка.

– Charmant1, – подхватила другая. – Говорят, у Каратыгиных обычно собирается весь свет.

– Да, кого там только не встретишь.

Кукольник взволнованно поглядел им вслед.

Вечером следующего дня сани резво несли его по мостовой. Мимо мелькали желтые фонари, вторя своим свечением далеким звездам, которые от мороза казались еще ярче и прекраснее. Прохожие сутулились, поднимали воротники и дышали белым паром. «Я – чиновник канцелярии Министерства Финансов лезу в чужой дом, не имея ни приглашения, ни знакомств. Да меня сейчас выставят за дверь, и дело с концом», – крутилось в голове у Нестора.

– Эй, извозчик, останови, – крикнул он.

– Чего изволите, барин? – извозчик натянул поводья.

– Поворачивай.

– Так приехали почти.

– Поворачивай, говорю.

– Как скажите.

Проехав с полверсты, Кукольник снова приказал остановиться, вышел из саней, машинально сунул извозчику деньги и пошел пешком.

– Вот чудак, – извозчик покачал головой и спрятал целковый в карман.

С противоположной стороны улицы было видно, как к подъезду дома Каратыгиных то и дело подъезжали экипажи, из которых выходили господа, одетые по последней моде, и дамы, укутанные в дорогие меха. Набравшись смелости, Кукольник стремительно перешел дорогу и вошел в сени. Толстый швейцар преградил ему дорогу:

– Вы приглашены? – спросил он.

– Я Кукольник, – произнес Нестор, но от сильного волнения дыханье его перехватило так, что он больше ничего не смог выговорить.

Швейцар поглядел на него с укоризной и воскликнул:

– Сколько можно повторять, артисты кукольного театра проходят через черный вход.

Нестор опешил.

– Ну что вы стоите как вкопанные. Не мешайтесь здесь, – злился швейцар.

Не веря своему счастью, Кукольник вбежал по черной лестнице наверх и очутился в просторном зале. В шумной толпе на него никто не обратил внимания. Он стал оглядываться по сторонам и в какой-то момент взгляд его упал на мужчину, стоявшего у большого белого камина. Это был блистательный актер Александринского театра Василий Андреевич Каратыгин, которому рукоплескал весь Петербург, и перед талантом которого преклонялся сам император Николай I. В его громадной фигуре было что-то монументальное, он держался прямо с чувством собственного достоинства. Не раздумывая ни секунды, Нестор подошел к нему.

– Добрый вечер, Василий Андреевич.

– Добрый вечер, – Каратыгин окинул Кукольника равнодушным взглядом, – Что-то я вас не припомню. Вы приглашены?

– Нет.

– Нет?! Почему тогда швейцар пропустил вас?

– Я назвался Кукольником, и меня приняли за артиста кукольного театра. А Кукольник – это моя фамилия.

– Поклонник?

– Нет. В смысле – да. Дело в том, что я написал драму и хотел бы попросить вас ее прочесть, – Нестор протянул Каратыгину пьесу.

– Отдайте ее в театр г-ну Зотову, он прочтет.

– Я уже был у г-на Зотова, но получил отказ.

– Тогда ничем не могу вам помочь, г-н…

– Кукольник.

– У меня совершено нет времени.

– Василий Андреевич, я в отчаянии. Поймите меня.

– А вы меня.

Каратыгин хотел уйти, но тут к ним «подлетела» удивительной красоты молодая женщина, одетая на французский манер. Ее черные кудрявые волосы были собраны наверх и только несколько локонов кокетливо и чуть небрежно спускались до плеч. Это была Александра Михайловна Каратыгина, жена Василия Андреевича, тоже актриса.

– De quoi parlez vous?2, – спросила она, поглядев сначала на мужа, а потом на Кукольника в лорнет.

– Это г-н Кукольник. Он предлагает мне прочесть свою пьесу.

– Пьесу!? C’est intéressant!3 А о чем она? – Александра Михайловна была крайне воодушевлена.

– Об освобождении Москвы Мининым и Пожарским, – поспешил ответить Нестор.

– Parfait!4 Ты же любишь геррроические темы, mon cher. Почему ты отказываешься?

– Но у меня…

– Вздоррр, – сильно картавя, перебила она мужа, – Ты можешь сыгрррать Пожарррского. Ведь ты всегда мечтал?

– Я думаю…

– А я думаю, что ее можно будет поставить в твой бенефис. Comment?5

– Но…

– Никаких но. Тебе пррросто необходимо прррочесть. Этот как ррраз твое амплуа.

– Когда…

– Вот именно, когда тебе еще пррредложат такую ррроль. Pourquoi gardes-tu le silence, mon cher?6

– Хорошо, я прочту, – Каратыгин взял пьесу.

– Monsieur7…, – обратилась Александра Михайловна к Нестору.

– Кукольник.

– Oui. Oui. Excusez-moi. La soirée est admirable, n’est pas, monsieur Kukolnik?8 Голова кругом идет. А как вы попали сюда? Мне кажется, вы не пррриглашены, – затараторила Каратыгина.