Мегрэ подал знак официанту наполнить рюмки.
– Меня беспокоит реакция мадам Жослен, – продолжал доктор своим обычным доверительным тоном. – Скорее, ее отсутствие, полная безучастность к происходящему. За всю ночь я не смог от нее добиться ни единой фразы. Она смотрела на дочь, на зятя, на меня и словно нас не видела. Ни разу не заплакала. Из ее спальни слышно, что происходит в гостиной, и не нужно иметь богатое воображение, чтобы догадаться, что там происходит, – услышать, как щелкают фотоаппараты, как выносят тело. Я полагал, что хоть тут она как-то отреагирует, попытается броситься в гостиную. Она была в полном сознании, но даже не пошевелилась, даже не вздрогнула. Большую часть жизни она провела с мужем и вдруг, вернувшись из театра, узнает, что осталась одна… Не представляю, как она будет жить дальше…
– Полагаете, что дочь возьмет ее к себе?
– Это невозможно. Фабры живут в новом доме, там довольно тесные квартиры. Разумеется, мадам Жослен любит дочь, обожает внуков, но я плохо представляю, чтобы она смогла жить с ними постоянно. Впрочем, мне уже пора уходить. Завтра утром у меня больные… Нет, нет… Позвольте мне…
Он достал из кармана бумажник, но комиссар оказался проворнее.
Из соседнего кабаре выходили люди, группа музыкантов, танцовщицы, которые ждали друг друга или, попрощавшись, уходили, и было слышно, как стучат по асфальту высоченные каблуки.
Лапуэнт сел за руль рядом с Мегрэ. Лицо комиссара оставалось невозмутимым.
– Домой?
– Да.
Какое-то время они ехали молча, пока машина неслась по безлюдным улицам.
– Нужно, чтобы завтра утром, пораньше, кто-нибудь из вас отправился на улицу Нотр-Дам-де-Шан расспросить соседей по дому, когда они встанут. Возможно, кто-то из них слышал выстрел, но не насторожился, решив, кто лопнула шина. Мне хотелось бы еще узнать, кто входил и выходил из дома, начиная с половины десятого.
– Этим я займусь сам, шеф.
– Нет. Дай задание кому-нибудь из инспекторов, а сам иди выспись. Если Торранс будет свободен, пошли его на улицу Жюли, пусть зайдет во все три дома, куда, по словам доктора, он звонил в дверь.
– Ясно.
– Стоит также для очистки совести уточнить время, когда он появился в больнице.
– Это все?
– Да… И да и нет… Мне все время кажется, что я что-то забыл, и по крайней мере вот уже четверть часа пытаюсь понять, что именно… Это ощущение возникало у меня несколько раз за вечер… Мне вдруг даже что-то пришло в голову, но тут ко мне кто-то обратился, кажется, Сент-Юбер… Я ему ответил и сразу же все забыл.
Они приехали на бульвар Ришар-Ленуар. В комнате было темно, а окно по-прежнему открыто, как в гостиной у Жосленов после отъезда прокуратуры.
– Спокойной ночи, малыш.
– Спокойной ночи, шеф.
– Раньше десяти я вряд ли появлюсь.
Он тяжело поднялся по лестнице, погруженный в свои мысли, и увидел, что мадам Мегрэ в ночной рубашке уже открыла ему дверь.
– Очень устал?
– Нет… Не очень…
Это нельзя было назвать усталостью. Скорее ему было как-то не по себе, грустно, он был озадачен, словно драма на улице Нотр-Дам-де-Шан касалась его лично. Доктор с кукольным личиком сказал верно: «Трудно представить себе, что у таких людей, как Жослены, может произойти драма».
Он вспомнил реакцию разных людей: Вероники, ее мужа, мадам Жослен, которую еще не видел и даже не попросил разрешения повидать.
Во всем этом было что-то, что вызывало неловкость у окружающих. Ему, например, было неловко оттого, что он велел проверить показания доктора Фабра, словно тот был подозреваемым. Однако, если придерживаться только фактов, то именно его можно было подозревать. И помощник прокурора, и следователь Госсар, конечно, думали так же, и если они ничего не сказали вслух, то только потому, что это дело тоже вызывало у них, как и у Мегрэ, чувство неловкости.
Кто мог знать, что мать и дочь в этот вечер были в театре? Конечно, совсем немногие, ведь до сих пор еще никого не назвали.
Фабр приехал на улицу Нотр-Дам-де-Шан около половины десятого, и они с тестем сели за шахматы.
Затем ему позвонили из дому и передали, что нужно ехать к больному на улицу Жюли. В этом не было ничего необычного. Вероятно, его, как и других врачей, часто вызывали подобным образом.
И все-таки не странно ли, что именно в этот вечер прислуга плохо расслышала фамилию больного и направила врача по адресу, с которого его никто не вызывал.
Вместо того чтобы вернуться на улицу Нотр-Дам-де-Шан, закончить партию и дождаться жену, Фабр отправился в больницу. Но и в этом, судя по его характеру, не было ничего необычного.
За это время только один жилец вошел в дом и, проходя мимо консьержки, назвал свое имя. Та проснулась чуть позже и утверждает, что больше никто не входил и не выходил.
– Ты не спишь?
– Нет еще…
– Тебе непременно нужно встать в девять?
– Да…
Мегрэ долго не мог заснуть. Он мысленно представлял себе худого педиатра в мятом костюме, особый блеск в глазах, как у человека, который регулярно не высыпается.
Чувствовал ли тот, что его подозревают? Пришло ли это в голову его жене или теще?
Обнаружив Жослена убитым, они, вместо того чтобы вызвать полицию, стали звонить на бульвар Брюн, на квартиру к Фабрам. Впрочем, они ничего не знали про вызов на улицу Жюли и не понимали, почему Фабра не оказалось в квартире на улице Нотр-Дам-де-Шан.
Им сразу не пришло в голову, что он может находиться в больнице, и они обратились к домашнему врачу, доктору Ларю.
О чем они говорили, пока оставались вдвоем в квартире рядом с убитым? Или мадам Жослен сразу же впала в состояние прострации? Тогда, возможно, самой Веронике пришлось принимать решение, пока мать с отсутствующим видом не проронила ни слова.
Приехал Ларю и сразу же понял, что они допустили ошибку или, по крайней мере, неосторожность, не заявив в полицию. Он и сообщил в комиссариат.
Мегрэ хотелось все это себе представить или прочувствовать самому. Нужно было по крупицам восстановить события этой ночи.
Кто подумал о больнице и стал туда звонить? Ларю? Вероника?
Кто удостоверился, что из квартиры ничего не пропало и, следовательно, убийство совершено не с целью ограбления?
Мадам Жослен отвели в спальню, Ларю оставался с ней, а потом, с разрешения Мегрэ, сделал ей укол снотворного.
Примчался Фабр, застал в квартире полицию, а тестя – убитым в кресле. «Однако же, – подумал Мегрэ, засыпая, – не он, а его жена сообщила мне о пистолете».
Если бы Вероника с умыслом не открыла ящик, зная, что именно там искать, никто, наверное, не заподозрил бы о существовании оружия.
Впрочем, разве это исключало возможность, что преступление совершено кем-то посторонним?
Фабр утверждал, что слышал, как тесть, проводив его в четверть одиннадцатого, закрыл за ним дверь на цепочку.
Выходит, он сам открыл дверь убийце. И тот не вызвал у него недоверия, поскольку Жослен вернулся в комнату и снова уселся в кресло.
Если, по всей вероятности, в это время было открыто окно, то кто-то его закрыл, либо Жослен, либо гость.
А если лежавший в ящике браунинг действительно стал орудием преступления, значит убийца точно знал, где его искать, и мог взять, не вызывая подозрения.
Если предположить, что убийца тайком проник в дом, то как он оттуда вышел?
В конце концов Мегрэ заснул беспокойным сном, тяжело ворочаясь с боку на бок, и с облегчением почувствовал запах кофе, услышал голос мадам Мегрэ, увидел через открытое окно залитые солнцем крыши соседних домов.
– Уже девять…
Он тут же вспомнил все подробности дела, как будто не было перерыва.
– Дай мне телефонный справочник.
Он отыскал номер телефона Жослена, набрал его и долго ждал ответа, пока не услышал незнакомый голос.
– Это квартира месье Рене Жослена?
– Он умер.
– Кто у телефона?
– Мадам Маню, уборщица.
– Мадам Фабр еще здесь?
– А кто это говорит?
– Комиссар Мегрэ из сыскной полиции. Я был у них ночью.
– Мадам только что уехала к себе переодеться.
– А мадам Жослен?
– Все еще спит. Ей дали снотворное, и она, наверное, не проснется до возвращения дочери.
– Никто не приходил?
– Никто. Я тут убираю… Я ничего не знала, когда пришла утром…
– Благодарю вас…
Мадам Мегрэ не задавала ему вопросов, а он только произнес:
– Порядочный человек, которого убили одному богу известно почему.
Он снова представил себе Жослена в кресле. Он старался вообразить его живым, а не мертвым. Интересно, он еще какое-то время действительно продолжал сидеть в одиночестве над шахматной доской, поочередно передвигая то белые, то черные фигуры?
А что, если он кого-то ждал? Но как он мог назначить встречу втайне ото всех, зная, что зять проведет у него весь вечер? Или же…
Можно предположить, что телефонный звонок, вызвавший доктора Фабра на улицу Жюли…
– Именно порядочные люди доставляют нам больше всего неприятностей, – проворчал он, заканчивая завтрак и направляясь в ванную.
Мегрэ не сразу поехал на набережную Орфевр, а позвонил по телефону, чтобы узнать, нужен ли он там.
– Улица Сен-Готар, – сказал он шоферу такси.
Прежде всего начинать надо было с окружения Жослена. Конечно, Жослен был жертвой, но не станут же убивать человека без всякой причины.
По-прежнему чувствовалось, что в Париже время отпусков. Правда, город уже не был таким безлюдным, как в августе, но в воздухе была еще разлита какая-то леность, чувствовалось, что необходимо совершить усилие, чтобы вернуться к обычной жизни. Если бы пошел дождь или похолодало, было бы проще. В этот год лето как будто и не собиралось кончаться.
Шофер повернул с улицы Даро возле железнодорожной насыпи.
– Какой номер дома?
– Не знаю. Картонажная фабрика…
Снова поворот, и они очутились перед большим бетонным зданием с голыми окнами. Вдоль всего фасада тянулась вывеска:
БЫВШАЯ ФАБРИКА ЖОСЛЕНА.
НОВЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ – ЖУАН И ГУЛЕ
– Вас подождать?
– Да.
В здание вели две двери. Первая – в цеха, а другая, поодаль, куда и вошел Мегрэ, – в помещение администрации, которое выглядело достаточно современно.
– Вы по какому вопросу?
Девушка высунула голову из окошка и с любопытством его разглядывала. И правда, вид у Мегрэ был хмурый, как и всегда в начале расследования. Он неторопливо осматривался, словно собирался провести полную инвентаризацию.
– Кто у вас управляющий?
– Месье Жуан и месье Гуле… – ответила девушка таким тоном, как будто это само собой подразумевалось.
– Знаю. А кто из них главный?
– Смотря в чем. Месье Жуан занимается художественной стороной дела, а месье Гуле производством и сбытом.
– Они оба на месте?
– Нет. Месье Гуле еще в отпуске. А что вам угодно?
– Поговорить с месье Жуаном.
– Простите, как ваше имя?
– Комиссар Мегрэ.
– У вас назначена встреча?
– Нет.
– Минутку.
Она подошла к застекленной клетушке, что-то сказала девушке в белом халате, которая тоже с любопытством оглядела посетителя и тут же вышла из комнаты.
– Сейчас его поищут. Он в цеху.
До Мегрэ донесся шум машин, и, когда открылась боковая дверь, он разглядел просторное помещение, где рядами сидели женщины в белых халатах, словно работая на конвейере.
– Вы меня хотели видеть? – обратился к Мегрэ высокий мужчина лет сорока пяти, с открытым лицом, в расстегнутом белом халате, под которым был костюм элегантного покроя. – Будьте любезны, пройдите со мной.
Они поднялись по лестнице из светлого дуба, там за стеклянной перегородкой склонились над работой несколько художников.
Еще одна дверь, и они попали в залитый солнцем кабинет. В углу печатала на машинке секретарша.
– Оставьте нас, мадам Бланш.
Он указал Мегрэ на стул, а сам сел за свой письменный стол. Казалось, он был удивлен, немного встревожен.
– Интересно узнать… – начал он.
– Вам известно о смерти месье Жослена?
– Что? Месье Жослен умер? Когда это случилось? Разве он вернулся в Париж после отдыха?
– Значит, вы его не видели после приезда из Ля-Боля?
– Нет. Он к нам еще не заходил. А что, у него был сердечный приступ?
– Его убили.
– Убили?
Чувствовалось, что Жуан не может в это поверить.
– Это невозможно. Но кто мог…
– Он был убит вчера вечером у себя дома двумя выстрелами из пистолета.
– Но кто это сделал?
– Именно это я и стараюсь узнать, месье Жуан.
– А жена была дома?
– Нет, они с дочерью ушли в театр.
Жуан опустил голову. Было заметно, что он потрясен.
– Бедняга… Это кажется таким невероятным… – И с возмущением продолжал: – Но кому это могло понадобиться?.. Послушайте, господин комиссар… Вы его не знали… Это был лучший человек на свете… Для меня он был как отец, даже больше чем отец… Когда я поступил сюда на работу, мне было шестнадцать и я ничего не умел… Отец только что умер, мать убирала по домам… Я начинал как рассыльный, развозил товары на велосипеде… Это месье Жослен меня всему обучил… Потом назначил меня управляющим делами… А когда сам решил уйти в отставку, позвал нас с Гуле к себе в кабинет… Гуле начинал рабочим на станке… Месье Жослен сообщил нам, что врач советует ему меньше работать, но он так не сможет. Приходить сюда на два-три часа в день, почти посторонним, нереально для человека, привыкшего самому во все вникать и каждый день еще допоздна сидеть в кабинете после работы.
– Вы испугались, что хозяином станет кто-то посторонний?
Примечания
1
Коньяк, разбавленный водой.