Императрица прищурила глаз:
– Ой, темнишь! Себя что ли в регенты Ивану напрашиваешь?
– Ну, а чем я для тебя не хорош?
– Для меня…, – она закашлялась, – Для меня-то ты всем хорош. А для России?
– А что?! Лицом не вышел? – оскорбился он.
– Ты для неё такой же чужой немец, как и Антошка Брауншвейгский.
– Ангел мой, не гневи ты Бога, – обиделся фаворит, – Я тут десять лет, не покладая рук, и себя не жалеючи, сколько сил положил, радея за империю!
– Съедят тебя, козлик, серые волки, – Императрица жалостно погладила его по щеке.
– Подавятся!! – парировал он, – Думаешь, я на пустом месте разговор завёл?! Вот, смотри! – и он распахнул перед нею папку, откуда веером вспорхнули листы бумаги, исписанные чернилами, – Духовенство, министры, военные – все просят меня, герцога Курляндского, принять на себя регентство над малолетним наследником до достижения им семнадцати лет!
Надо отдать должное, адреса были подлинные. Бирон постарался от души. Не смея открыто заявить свой замысел в Кабинете министров, он накануне по секрету сообщил о том Алексею Бестужеву. А тот, чтобы оправдать оказанное ему высочайшее доверие в недавно полученной должности министра, активно взялся склонять всех влиятельных вельмож к мнению – доверить регентство Бирону. Он так расстарался и возбудил массу интриг, что все представители значительных чинов, из страха впасть не в милость, подписали адреса в пользу регентства герцогу Курляндскому. Даже фельдмаршал Миних был в их числе.
– По-твоему, это ли не дань уважения?! Не высшая степень доверия этой самой России? —заявил Бирон, потрясая в воздухе листами.
Анна Иоанновна сдалась.
Взяв перо, дрожащей слабой рукой нацарапала она свой царственный вензель в последний раз. И вздохнула:
– Прости меня… Видит Бог, не хотела…
Но фаворит не слышал её тяжёлых стенаний. Он, не верил глазам.
– Вот спасибо, душа моя!! – воскликнул он, задыхаясь восторгом, – Вот уважила! Спасительница ты моя!! Век не забуду. Молиться за тебя по гроб стану, ангел мой! Ты же мне сейчас жизнь спасла!!
И, расцеловав благодетельницу, не помня себя от счастья, он метнулся к столу – посыпать подпись песком и аккуратно свернуть драгоценный манускрипт.
Анна Иоанновна, наблюдая его радостные метания, едва прошелестела белыми безжизненными губами:
– Дурак ты, Бироша… Не спасенье; смертный приговор ты себе выпросил.
казармы Измайловского полка
Хотя с подписания Белградского мира прошло уже более, чем полгода, однако подлинное спокойствие на южных рубежах так и не наступило. Ни размежевание новой пограничной линии, ни обмен пленными, ни «разрытие» укреплений Азова не были завершены.
И для устранения этих проблем, обе стороны приняли решение обменяться представительными посольствами.
Первым отправился в путь российский посол. Анна Иоанновна, по рекомендации Остермана, выбрала для этой роли опытного дипломата, старого графа генерал-аншефа Александра Ивановича Румянцева.
Ему было велено подобрать достойный состав для формирования посольского обоза. И выдвигаться в дорогу незамедлительно, пока не началась распутица на дорогах.
Иван Лопухин вошёл в казарму и застал там Голицына, собирающего вещи в дорожный мешок.
– О-па! Митяй! Далеко ли собрался?
– Лопух! – обрадовался тот, – Хорошо, что я тебя увидел. Тут такие дела! Брательник мой старший едет с посольским обозом в Константинополь. И берёт меня с собой!
– Да, ну-у-у!!!
– Генерал Румянцев дал добро. Уже и с командиром согласовано. Отбываю завтра на рассвете!
– Свезло тебе, Митяй.
– А то! Не всё же вам!! – с гордостью откликнулся Голицын, – Ты вон с Микурой в Данциге отличился. Труба в турецких землях побывал. А чем я хуже?!
– Так это ведь не война. А дипломатическая миссия. Вас там, должно быть, с почётом принимать будут? Как гостей!!
– Надеюсь! Румянцев, говорят, суровый мужик! Настроен решительно.
– Что ж, бывай, дружище. Привези мне хоть щербета из ханских закромов.
– Привезу! – охотно пообещал Голицын, – Как думаешь, татарские девушки из себя хороши?
– Тебе русских, не хватает что ли?
– Любопытно же. Каковы они из себя?
– Не знаю.
– Ну, вернусь – расскажу!
– Чудак ты! Они же мусульманской веры. У них там, знаешь, какие нравы строгие!
– И какие?
– В лицо им смотреть нельзя; они покрывалами закрываются.
– Да, ну?
– Труба рассказывал. Забыл нешто?
Голицын расстроился:
– Н-да, незадача.
– Говорить с ними тоже нельзя.
– Да, я всё равно по-татарски ни бельмесы, – махнул рукой Митяй, – Ну, да ничего! Ручки целовать можно и без слов!
– И не думай даже!! – хохотнул Ванька, – Коли до руки дотронулся – сразу женись!
– Что за чёрт…
Голицын озадаченно почесал затылок. Озорно подмигнул Ивану:
– Ну, ладно. Это мы ещё посмотрим.
Лопухин насмешливо ткнул его кулаком в грудь:
– Ох, Митяй! Гляди, прирежут тебя там из-за какой-нибудь крали её ревнивые братья!
– Прорвёмся!!
И они крепко обнялись на прощание.
Невская перспектива
Старшая сестра Юлии Менгден Анна-Доротея вышла замуж за сына фельдмаршала Миниха, Сергея. И недавно родила сына. Сегодня должны были состояться крестины. С разрешения Анны Леопольдовны, Юлия отправилась в дом к сестре и её мужу на семейное торжество.
Но празднование затянулось. И, благодаря гостеприимству родственников, Юлия осталась ночевать у них в доме, что располагался в загородной части за Фонтанкой.
Наутро, предчувствуя обиду со стороны Анны, она поторопилась отбыть во дворец. Ведь последние пять лет подруги не разлучались, и Юлия непременно ночевала в покоях принцессы.
В районе Казанской церкви кучеру пришлось съехать на край и держаться обочины, так как по Невской перспективе в это время двигался посольский обоз генерала Румянцева.
В одной из дорожных карет огромного «поезда» ехали братья Александр и Дмитрий Голицыны. Когда их карета поравнялась с каретой Менгден, на короткое мгновение Митяй встретился с Юлией взглядом. И оба были невероятно удивлены этой случайной встрече!
Едва они разъехались, Голицын высунулся из окна почти до пояса, оборачиваясь вслед её карете. И вдруг увидел, как Юлия тоже осторожно выглядывает из окна, оглядываясь ему вслед. Митяй обрадовался и, сняв шляпу, послал ей прощальный взмах.
Брат сердито дёрнул Голицына за подол кафтана и усадил на место:
– Сдурел?! Чуть не вывалился!! Чего ты там увидел? Что за невидаль?!
– Так, ничего, – весело отозвался Митяй, – Красивая барышня ехала мимо.
Тот укоризненно щёлкнул его по лбу:
– Вот балбес!! Только одно у тебя на уме!
апартаменты принцессы Анны Леопольдовны
Возвратившись, Юлия незамедлительно направилась к покоям Анны Леопольдовны, зная, что та обычно к этому времени уже поднимается с постели.
– Её высочество проснулась? – осведомилась она у камеристки, выходящей из спальни.
– Госпожа Менгден, Вам придётся подождать, – уклончиво ответила та и удалилась.
Юлия остановилась в раздумье: вернуться ли ей в свою комнату или подождать в саду, пока Анна проснётся? Тем временем, услышав позади звук открывающейся двери, она обернулась и вдруг с удивлением увидела выходящего из спальных покоев принцессы Антона-Ульриха.
Юлия оторопела. Затем, опомнившись, присела в почтительном поклоне. Принц поприветствовал её коротким кивком и удалился прочь. Предусмотрительно выждав ещё какое-то время, Юлия вошла в покои.
Анна лежала в постели. Увидев подругу, сладко потянулась:
– Юлия! Ты вернулась? Наконец-то!
Та не смогла удержаться:
– Что за чудеса! Антон-Ульрих ночует с тобой?!!
– Ты, что, его видела?! – в ужасе воскликнула Анна, делая круглые глаза. И вдруг стыдливо натянула одеяло на голову. И оправдательно запищала оттуда, – Мне было страшно. Ты оставила меня одну. А ведь знаешь, я боюсь оставаться ночами одна!
Юлия стянула с её головы одеяло:
– Перестань! Ведь он твой супруг. Зачем ты оправдываешься?
Принцесса озадаченно пожала плечами:
– Не знаю. Но мне так неловко, – она сморщила нос, – И даже совестно.
– Отчего? – удивилась Юлия.
Анна села на кровати и обхватила руками подушку:
– Понимаешь, он вчера пришёл пожелать мне спокойной ночи. Тебя не было, и я позволила ему задержаться. Мы разговорились.
– Та-а-ак, – лукаво протянула Юлия.
– Ничего не «та-ак»! – рассердилась Анна, бросив в неё подушку, – Просто все эти страшные предчувствия по поводу скорой кончины тётушки нас чрезвычайно взволновали, и мы проговорили далеко за полночь. Я плакала, он меня утешал. И потом так вышло, что…
– Да, ладно. Всё итак понятно.
– Что тебе понятно?! – возмутилась она, – Если хочешь знать, я нуждалась в заботе и сострадании! А он был добр и терпелив. И к тому же так нежен со мной…
– Антон-Ульрих нежен?! Это что-то новенькое!
Принцесса вздохнула:
– Помнишь, как спустя три месяца после, свадьбы тётушка заперла нас с ним в спальных покоях?
– Как такое забыть!
– Так вот, мы тогда, чтоб скорей выбраться на свободу, излишне откровенничали друг с другом; рассказывали, как кому нравится целоваться и прочее…
– Любопытно.
– Теперь он знает все мои секреты! Знает, как доставить мне удовольствие. Поэтому сегодня ночью мне было так трудно перед ним устоять, – Анна несчастными глазами уставилась на Юлию, – Ты меня осуждаешь?
– Я?! Нисколько!! – возразила она.
– Правда?
– Если у тебя с Антоном-Ульрихом наладились отношения, что в этом плохого? Ведь вы муж и жена.
Она поёжилась:
– И всё-таки, это как-то странно… Я ведь его не люблю.
– Ты уверена?
Неожиданно в покои ворвалась фрейлина Катенька Ушакова. Широко распахнула дверь и испуганно застыла на пороге.
– Как ты смеешь являться без моего приглашения?!! – строго одёрнула её Анна Леопольдовна.
– Простите, Ваше высочество, – бухнулась та на колени и дрожащим голосом произнесла, – Её императорское величество, Анна Иоанновна скончались.
Летний императорский дворец
Анна Иоанновна скончалась 16 октября. На следующий же день в Летнем дворце герцог Курляндский с гордостью обнародовал акт, скреплённый подписью императрицы, согласно которому он объявлялся регентом Российской империи до тех пор, пока Иоанну Антоновичу не исполнится семнадцати лет.
В предсмертном распоряжении государыни так же было сказано, что в случае кончины Иоанна в малолетстве или же бездетным, наследовать ему должен второй сын от брака принцессы Анны Леопольдовны и принца Антона-Ульриха, и так далее в порядке первородия.
По окончанию чтения Бирон с торжествующей мстительностью бросил взгляд на Анну Леопольдовну, которая, его стараниями, теперь оказалась начисто исключена из наследства.
Она мужественно выдержала этот удар, не подав виду. Хотя новость оказалась для неё столь неожиданной и ошеломляющей, что принцесса вынуждена была опереться на руку супруга, чтоб не упасть из-за образовавшейся слабости в ногах.
Царевна Елизавета, стоявшая рядом, поддержала племянницу, предложив ей свой веер. По лицу принца Антона сложно было понять, что испытывает отец императора, обделённый полномочиями. А вот в глазах верной фрейлины Юлии Менгден откровенно читались ненависть и презрение к подлому поступку Бирона.
– Не понимаю, почему все молчат??! – шёпотом недоумевала она, обводя удивлённым взглядом исподлобья министров и генералов, – Как можно, при живых родителях назначать регентом ребёнку чужого человека?! … Это же преступление!
– Тише!! – пресекла её бормотание Елизавета, – Если он тебя услышит, глупая, то преступницей будешь ты!!
Юлия сурово взглянула в глаза царевне. Но та укоризненно покачала головой и протянула ей веер:
– Забыла свои обязанности? Маши на Анну. Не видишь?! Она сейчас в обморок упадёт!
Независимо оттого, какие чувства владели иными придворными, все покорно присягнули новому императору на подданство и удручённые разошлись.
Французский посланник Шетарди был невероятно рад известию о регентстве Бирона. И незамедлительно бросился строчить письмо об этом радостном событии в Версаль.
А Шведский посланник Нолькен мысленно ударил себя по лбу: Чёрт!! Просчитался!
Однако, спустя пару часов, сидя дома, и раскинув мозгами, Нолькен успокоил себя: всё не так уж плохо. Ведь, если рассудить, то в оппозиции нынешнего русского императора (вместе с регентом) теперь две партии – Анна Леопольдовна и Елизавета. И, если в угоду союзной им Франции, племянница покойной императрицы им отметается, то остаётся только один-единственный кандидат, достойный поддержки – это Елизавета. А значит, он, по-прежнему, на правильном пути!
И Нолькен подумал: раз уж Франция заявляет себя союзницей Швеции, то, почему бы им теперь совместно не заняться продвижением на русский престол Елизаветы? В любом деле вдвоём действовать сподручнее, чем одному.
Невская набережная
Вечером во время прогулки по набережной Нолькен поделился своими умозаключениями с Шетарди в надежде на то, что французский посланник поддержит его намерения:
– Подумайте. Если два короля двух союзных империй возьмутся протежировать дочь Петра Великого на Российский престол, то Елизавете трудно будет отказаться от столь заманчивого предложения. А в ходе удачно проведённой нами концессии каждый из королей получит желаемый результат.
Но Шетарди открыто пренебрёг его предложением:
– Сударь! Королю Людовику было важно не допустить к Российской короне Анну Леопольдовну, дабы пресечь возвеличивание ненавистной ему Австрии. А потому тот исход событий, что произошёл сейчас на русском троне, моего короля совершенным образом устраивает. И в протежировании оппозиционных партий нынешнего императора-младенца и его регента у Франции нет никакой необходимости.
Поправив сбившиеся от ветра широкие кружева воротничка, маркиз продолжил:
– Но, если Вас интересует моё мнение о царевне Елизавете, то я скажу, что не вижу в ней достойного претендента на успех в борьбе за русскую корону.
– Отчего же? – с раздражением поинтересовался Нолькен.
Шетарди решил блеснуть познаниями:
– У русской знати царевна Елизавета не в чести. Законность её рождения не признаётся ни высокими вельможами, ни Священным Синодом. Напомню Вам, что, в своё время именно по этой причине Версаль отказал царю Петру, имеющему намерение сосватать дочь моему королю юному тогда Людовику XV. К тому же в Петербурге все открыто осуждают её фривольный образ жизни; с отвращением говорят о череде любовников, что прошли через её постель. Ходит слух, что она даже была беременна от какого-то офицера. Мне рассказывали, что покойная императрица Анна Иоанновна была вынуждена сослать в Сибирь одного гвардейца, связь с которым у царевны зашла уж слишком далеко. Образ её мысли весьма далёк от интересов политических; царевна озабочена лишь желанием получать удовольствия и предаваться плотским утехам, по возможности, не прилагая к этому больших усилий.
Нолькен слушал терпеливо. Все эти факты ему были давно известны, но он позволил заносчивому французу похвалиться сплетнями, что тот за полгода выудил из Петербургского двора.
– Кстати, общаясь на балах лично с царевной, я убедился в том, что её страсть к удовольствиям совершенно ослабила в ней честолюбивые стремления, – охотно продолжал Шетарди, – Елизавета находится нынче в состоянии бессилия, из которого без чьих-либо добрых советов ей не выйти. А советчиков у неё нет никаких! Она окружена людьми, неспособными давать советы. Отсюда и происходит уныние, которое вселяет в неё робость даже к самым простым действиям!
И Шетарди победно уставился на Нолькена, в полной уверенности, что парировать тому будет нечем. Шведский посланник не стал разочаровывать собеседника. Он лишь сдержанно улыбнулся в ответ: