Елена, рассмеявшись, ответила:
– Да, наверное, тебе повезло. Хотя, а вдруг бы я ответила взаимностью?
– Вряд ли. И я б не стал рисковать. Ведь сейчас у меня шансов пригласить тебя куда-нибудь гораздо больше, чем в моем предполагаемом, более старшем возрасте.
– Это почему же?
– А, я на свидании с тобой не буду занудничать, вешать лапшу насчет своей неописуемой страсти и делать непристойные предложения, в конце концов.
– Пожалуй ты прав, – согласилась Елена Прекрасная и взяла меня под руку.
А уже на следующий день я пригласил прекрасную сокурсницу в Большой театр на «Кармель». В театре я блистал остроумием, демонстрировал свою эрудицию, рассказывал всякие истории, а под конец признался, что вообще не являюсь поклонником сцены, а предпочитаю голливудский кинематограф. Елену моя «меркантильность» вовсе не удивила, слово «Голливуд» также для нее было не новым и ее ответное признание в недопонимании «высокого» не заставило себя долго ждать. Так мы быстро стали друзьями и довольно часто общаться. Правда, без интима. Я очень надеюсь, что пока. Сейчас чуть еще «подрасту» и обязательно покувыркаюсь с Еленой Прекрасной.
Ну а третьим кандидатом в «трамплины» у меня числился профессор МГУ, доктор экономических наук Горовой Александр Александрович. У нас он читал дисциплину «Денежное обращение и валютные операции капиталистических стран». Вот «Сан Саныч» был действительно гений. Лекции читал, не заглядывая в тетрадь, интересно и понятно. Обладал феноменальной памятью, в уме производил сложные математические расчеты, быстро отвечал на все вопросы. Ну и как член-корреспондент академии наук, часто ездил в заграничные командировки, в том числе не только в страны социалистического лагеря. Учитывая его специальность, а также еще не старый возраст – лет пятьдесят – пятьдесят пять, Горовой вполне мог стать видной фигурой в после перестроечные времена.
Вот при нахождении «общего языка» с Горовым у меня случилась осечка, очередной конфуз. В нашей группе Сан Саныч, как его естественно называли студенты, вел как лекции, так и проработки, и на последних практически постоянно устраивались дебаты по тому или иному аспекту валютных операций. Уж с валютными операциями я был очень хорошо знаком в той прошлой жизни, причем на практике, потому зачастую инициатором дебатов выступал сам. И чтобы выделиться, и чтобы еще раз показать свою эрудированность и прозорливость. И вот однажды при обсуждении вопросов области применения ЭКЮ в Европейском Экономическом Пространстве, я остался с наедине с преподавателем.
Основные аспекты обговорили, и далее я решил блеснуть своим «пророчеством», в том, что не пройдет и двадцати лет как ЭКЮ заменит полноправная единая европейская валюта. Горовой мне возразил, что это маловероятно, так как часть стран Европы находятся в социалистическом лагере, а те, что в Экономическом Пространстве в свою очередь переживают значительные политические разногласия. Мой «прогноз» пошел далее и я произнес:
– А Вы не допускаете, что в скором времени, может не остаться в Европе стран социалистического лагеря.
Это было очень смелое, можно сказать, безрассудное высказывание. Но я знал Сан Саныча как очень прозорливого специалиста, прекрасно осведомленного о глобальных проблемах переживаемых социалистическим сообществом. И моя реплика могла поспособствовать нашему «сближению». Однако его ответ меня поразил.
– Молодой человек, уж не провоцируете ли Вы меня? – после длительной паузы гневно произнес Горовой – На своих лекциях я явно такого не читал. И ваши постоянные каверзные вопросы и высказывания наводят меня на определенные мысли. Если, Вы что-то коварное задумали, то не надейтесь. Я, прежде всего, коммунист. И убежден, в перспективах нашего социалистического строительства.
Позднее я узнал, что у Горового несколько раз были серьезные проблемы, связанные с его взглядами и высказываниями. Его даже чуть было из партии не исключили, а это наказание означало конец всему: научной работе, преподаванию, командировкам. Поэтому в последнее время он очень настороженно относился к необычным беседам и сам был очень осторожен в словах. Так что для плодотворного общения с кандидатом номер три надо более основательно подготовиться.
А еще меня очень часто подмывает мысль, а не воспользоваться ли мне в качестве трамплина связями моего куратора? В этом контексте я обозначил Рыбакова как кандидатура номер ноль, ведь я с ним начал общаться раньше всех. Вот только для этого мне придется рассказать Петру Алексеевичу всю свою ситуацию, включая вопросы и предположения. Излить душу, так сказать. Очень рискованно, да и не приверженец я откровений. Сам справлюсь.
Да и вообще пора заканчивать игру в бесшабашного студента. Оказаться в нужное время в нужном месте – это еще мало для запланированного успеха. Необходимо еще обрести соответствующее состояние – статус, навыки, признание или что-то еще. В общем, тихую жизнь пора заканчивать. И может пора начинать более смело доставать мои козыри из рукава, демонстрируя свою уникальность в предвидение дальнейших событий? Надо же чем-то привлекать внимание своих будущих «соратников». Если не я их, то может сами меня они найдут?
12 марта 1986 г.
Мое «тихе життя» очень скоро закончилось, причем не совсем по моей инициативе. Дальнейшие события стали развиваться столь стремительно, что я не всегда успевал их хорошо осмысливать и, соответственно, адекватно реагировать. У меня даже не было времени фиксировать эти события в свой дневник. А позднее саму мою черную тетрадь пришлось подальше спрятать, дабы мои записи не стали достояниям определенных органов. Но самое печальное заключалось в том, что «новая» жизнь стала складываться совсем не по тому сценарию, который я наметил.
Только сейчас у меня появилось достаточно времени, чтобы осмыслить свои последние проблемы и достижения, откорректировать планы на будущее ну и вспомнить и постараться изложить на бумаге те события, которые произошли за последние три с лишним года. Не запутаться бы только.
Первой хорошей встряской для меня послужил очередной визит моего куратора. Это было в начале декабря 1982. Всегда уравновешенный и спокойный Петр Алексеевич на этот раз пришел, каким-то взвинченным и недовольным.
– Вот уже три с половиной года ты проходишь обучение в самом лучшем вузе нашей страны, – без всяких вступлений, довольно эмоционально начал он свою речь. – Учишься именно там, где пожелал, пользуешься всякими льготами, в свободе ничем не ограничен. Я на рожон лезу, чтобы добиться для тебя всего, что пожелаешь. Вот только успехи твои с каждым днем все убывают.
– Петр Алексеевич, я же нормально учусь, сдаю все сессии, – пытался оправдаться я, хотя прекрасно понимал правоту Рыбакова. – Да и мне ведь четырнадцать всего.
– Ух, ты! Ты уже стал за свой реальный возраст упоминать. А то все: я взрослый, я гений, я вундеркинд. По хитрожопости своей ты вундеркинд, а в остальном уже я сомневаюсь, – Рыбаков явно стал распаляться. – Еще по всяким козням и вранью гений. Давно с тобой начистоту поговорить хотелось.
После непродолжительной паузы, чуть успокоившись, куратор присел у моего письменного стола и более спокойным голосом продолжил:
– Первое, что меня, и, к сожалению, не только меня, перестало устраивать это результаты твоей учебы. По многим предметам тебе четверки ставят лишь из-за твоего возраста. Куда же подевались твои таланты? А еще вдобавок лекции стал прогуливать, спиртное, бывает, употребляешь, способности к покеру недавно проявил.
(Действительно, этим летом, на производственной практике, я научил своих одногрупников техасскому покеру, навыками которого я хорошо овладел еще в прошлой своей жизни. Эта карточная игра вскоре пришлась всем по вкусу, вытеснив из нашей среды преферанс, «очко» и «трыньку». Оказывается, моя инициатива не осталось без внимания.)
– Популяризация чуждых нашему обществу забав это называется. Добавим еще абсолютно беспочвенные предположения, непонятные высказывания. Откуда взялся твой бред насчет здоровья Юрия Владимировича? Или, к примеру, последние твои потуги, насчет трудовой дисциплины. Откуда это все?
(С неделю назад, я студентам и преподавателям активно стал навязывать диалог о необходимости укрепления трудовой дисциплины во всех сферах нашего социалистического общества. Именно укрепление трудовой дисциплины скорым временем станет первым, а возможно единственным начинанием нового Генерального секретаря. Уж это я отлично помнил и потому решил «побежать впереди паровоза», очередной раз, демонстрируя свою прозорливость. Но, как же быстро мой ход стал известен кураторам).
– Это то, что происходит с тобой сегодня, но еще более непонятно, что ждет тебя завтра. Ну, вот закончишь ты через полтора года экономический факультет. Дальше что? На каком участке народного хозяйства ты понадобишься в свои шестнадцать лет, пусть даже и с дипломом? Убитое время и силы. Этого-то ты понимаешь?
Все это я понимал, только немного по-другому, чем Рыбаков. Уж работать в «народном хозяйстве» я не собирался. Вот в чем был прав мой куратор, что в шестнадцать лет карьеры я не сделаю, и пару лет, хотя бы до начала Перестройки, надо бы где-то пересидеть.
– Петр Алексеевич, действительно оказалось, что в моих талантах, как вы говорите есть предел, – теперь своим объяснениям я предал более убедительный характер – И я оказался обыкновенным человеком, с присущим молодому возрасту недостаткам. Но я действительно стараюсь, много читаю, анализирую. Поэтому и генерирую, как вы говорите, высказывания и предположения. А насчет своего ближайшего будущего я также очень сильно переживаю. Может, Вы что посоветуете?
Тон Петра Алексеевича значительно смягчился:
– Да. Заварили мы кашу. Вот пошел бы ты учиться на физика-химика или биолога, окончил бы вуз и устроили б тебя, по крайней мере, лаборантом в каком-нибудь научно-исследовательском институте. Глядишь и ученым стал бы. А вот с экономическим образованием – тупик. Хотя и на твоем факультете аспирантура и научная деятельность есть. Вот только туда не всех отличников даже берут. Не знаю, попробую поговорить.
Далее чуть подумав, Рыбаков добавил:
– Вот только какое-то время к тебе я приходить не буду. В длительную командировку уезжаю. На мое отсутствие тебе другого куратора прикрепят. Исправляйся пока и думай. И самое главное – не болтай лишнего. Если ты думаешь, что твои высказывания дальше не передаются, то очень ошибаешься. Не я один за тобой слежу. И очень мне не хочется, чтобы новый куратор был прикреплен к тебе из иного ведомства. Думаю, догадываешься из какого.
Последние слова куратора меня не очень удивили, но все равно, стало неприятно Больше я Рыбакова не видел, а учитывая мои ближайшие перспективы отъезда, может, и не увижу вовсе. Но идея с аспирантурой мне понравилась. Решил заняться ею, причем в самое ближайшее время.
Вот только в самое ближайшее не получилось. Спустя несколько дней после разговора с Рыбаковым пришла телеграмма из Донецка: попала в больницу моя мать. Пришлось мне срочно брать билет на поезд, на самолет меня одного, еще естественно не пускали, и мчаться в родной город.
Вообще то, в той моей «прошлой» жизни я не помню, чтобы мама в 80-е чем-то серьезным болела. Вполне вероятно, что меняя свой жизненный путь, я меняю судьбу и иных людей, которые со мной сталкиваются. «Эффект бабочки» – позднее станет модным эпитет на этот счет. Кстати, забегая вперед, хочу отметить еще одно событие, вернее его отсутствие. В мае 83-го мои родители должны были получить квартиру в новострое, ту в которой я прожил основную часть той моей жизни, сначала с ними, затем уже со своей семьей. Мой прошлый родной дом. Этого не произошло. Что же случилось? «Эффект бабочки» или что-то иное? А может я все-таки научился, каким-то непостижимым образом предугадывать многие события будущего, но сам в этом будущем никогда не бывал? Похоже, я отвлекся.
Когда я приехал в Донецк, оказалось, что ничего страшного не произошло. У мамы случился банальный гипертонический криз, вызванная скорая для подстраховки ее забрала в больницу, но скоро маму должны будут выписать. Фальшстарт, в общем. Я настоял, чтобы маме еще и проверили почки, раз она и так в больнице. К моему мнению стали уже прислушиваться и необходимые исследования провели. Мои предположения по поводу поликистоза не оправдались. Наверное, еще срок обострения болезни не пришел. На этом мой сыновий долг был исполнен, и я мог возвращаться домой. В Москву.
Да, действительно Донецк перестал быть моим домом, и последний раз в родном городе я побывал после первого курса. Мои родители на это сильно обижались, но затем смирились, решив почаще проведывать меня в Москве. Но их частые визиты теперь не устраивали меня. Вообще мое отношение к родителям становится достаточно холодным и отчужденным. Может я и неправ, но почему я должен терпеть их «понос» и «сопли». Хоть упрекайте меня, хоть взывайте к жалости и справедливости, но нет любви у меня к вам. Закончилась еще в той жизни. Сострадание тоже, мягко говоря, не зашкаливает.
– Со мной ничего плохого не случится. Я прекрасно знаю, что мне делать дальше, и ваши советы мне абсолютно бесполезны. Лучше не мешайте мне. Поживите, наконец, в свое удовольствие, ведь вы еще не стары, – часто я внушал свою позицию матери. Та на мои слова обижалась, пускала слезу, но я оставался непреклонен.
Вообще привязанности я не испытываю ни к кому. Да, я становлюсь закоренелым эгоистом. И в этом есть логика. Последнее время в отношении моего «перевоплощения» мне больше всего импонирует теория субъективного индивидуализма, а конкретнее, метафизический солипсизм, в котором реальным признается только мыслящий субъект, а всё остальное объявляется существующим лишь в его сознании.«Существую лишь я один», поэтому к чему я буду распыляться на такие ложные эмоции как забота, сострадание, участие. Эгоизм и эгоцентризм вот отправные точки моего благополучия. Но я опять отвлекся.
Мой новый куратор обозначился только в начале марта, когда уже вовсю бурлили занятия следующего семестра. Меня внезапно сорвали с лекции и пригласили в деканат. Вместе с деканом в кабинете находился высокий худощавый мужчина лет сорока. Короткие ярко рыжие волосы, такие же рыжие брови и ресницы, напоминающее суслика вытянутое лицо и абсолютно невыразительные светлые глаза. Так бы я попытался описывать его внешность. Строгий серый костюм, белая рубашка, узкий темный галстук. Во всем его строгом прикиде, как и в цепком взгляде легко угадывался комитетчик. Дородный Рыбаков одевался попроще, да и вел себя помягче.
– Сергей, позволь тебе представить твоего нового куратора, – сразу же обратился ко мне декан – Баханов Руслан Иванович. Прошу любить и жаловать.
«Суслик» только кивнул в ответ, жестом предлагая мне присесть. Я сел за длинный стол напротив нового куратора. Установилась пауза. Декан начал рыться в ящиках своего стола, вытащил какую-то папку и быстрым шагом покинул кабинет.
– Ну-с, давайте теперь знакомиться поближе, Сергей Викторович, – начал беседу Баханов – Я теперь буду посещать Вас вместо Андрея Петровича, наставлять на путь истинный, так сказать, ну и присматривать по необходимости. Ну что ж начнем беседу?