– Валерия Ивановна, можете мне уделить пять-десять минут?
Учительница вопросительно посмотрела на меня. Я принял это как знак согласия и продолжил:
– Меня зовут Сергей Родомский. Я хочу с Вами посоветоваться, а может даже попросить о помощи. Наверное, правильней будет выразиться не о помощи, а о содействии.
Все это я произнес на довольно чистом украинском языке. Надо отметить, что Донецк является русифицированным городом и даже если пятьдесят процентов наших родителей и являются выходцами из украиноязычных регионов, все равно в семьях в основном разговаривают по-русски. Поэтому дети со временем, в процессе учения, прекрасно понимают «украинську мову», а вот самим излагать на ней свои мысли для большинства остается достаточно тяжело, как в прочем и большинству их родителей.
– Видите ли, я за последнее время самостоятельно изучил весь школьный курс по украинскому языку и украинской литературе и очень хотел бы Вас в этом убедить. Ведь согласитесь, какой мне смысл просиживать на Ваших уроках за партой в четвертом классе, когда я освоил уже десятый.
Естественно моя реплика вызвала реакцию, аналогичную реакции других учителей. Негодование, недоверие, затем, испытание. А закончилось все это тем, что мы абсолютно на равных обсуждали произведения Коцюбинского и Франка. Моим следующим и последним на сегодня уроком была физкультура. Я на нее идти не собирался и с удовольствием вел дискуссию с учительницей по украинскому.
Валерия Ивановна, как оказалось, была страстно увлечена творчеством украинских классиков девятнадцатого века, особенно выходцев из Австро-Венгрии. Мой уровень познания в этой области был значительно ниже и не выходил за рамки средних школьных знаний, но я был достаточно эрудирован, хорошо знал историю, и умел логически мыслить. В общем, моя учительница давно чаяла такого собеседника. Валерия Ивановна очень увлеклась. Ее щеки приобрели розовый румянец, в глазах отразился азарт, и мне периодически стало казаться, что учительница осознает мой действительный возраст.
Наш диалог прервал звонок, указывающий, что закончился очередной урок. Пора было расходиться. Вот только я так и не смог осознать, что содержал прощальный взгляд Валерии Ивановны. Шока, как и удивления не было. Может какая-то грусть, однозначно, понимание. И еще что-то, не очень осознаваемое, но вполне приятное.
Следующий учебный день начинался с урока русского языка. Этот предмет вел у нас завуч Лев Ионович, солидный холеный мужчина примерно моего прошлого возраста. Опять нелепая фраза относительно моего возраста. Тем не менее, оставим ее. Касательно же, личности учителя русского языка и литературы следует заметить, что он был очень строгим, требовательным и вызывал достаточный трепет у своих учеников, не давая малейшего повода к баловству и непослушанию. На его уроке я не мог позволить себе привольную демонстрацию своей гениальности, вернее предпочел этого не делать и вообще этот урок пропустил. Кстати, то, что я так хорошо помнил характер каждого из своих школьных преподавателей, является еще одним подтверждением того, что я не страдаю «иллюзией будущего».
В четвертом классе мы учились во вторую смену, и на занятия я пришел часам к двум, еще подождав минут пять-десять в коридоре, когда прозвенит звонок с первого урока, и преподаватель покинет аудиторию. Затем сразу направился в кабинет завуча, расположенный в глубине учительской. Лев Ионович сидел за своим столом, делая пометки в общей тетради. Поздоровавшись и попросив разрешения войти, я начал свою речь:
– Меня зовут Сергей Родомский. Я ученик 4-В класса. Я пришел извиниться, а точнее объяснить, почему я не присутствовал на Вашем уроке.
Преподаватель строго посмотрел на меня и с издевкой задал встречный вопрос:
– Ты хочешь сказать, что проспал, заболела голова или застрял в лифте?
Я, усмехнувшись, возразил:
– Да нет, Лев Ионович, проспать в дневной час – это достаточно тяжело, голова у меня никогда не болела, да и лифта в моем доме нет.
– Тогда, может, ты осмелишься утверждать, что все хорошо знаешь и тебе неинтересно присутствовать на моих уроках? Я уже успел кое-что прослышать о твоем вызывающем поведении на других уроках.
В свой ответ я вложил максимум деликатности, почтения и даже лести:
– Лев Ионович, я сейчас очень рискую навлечь на себя Ваш справедливый гнев, но я настоятельно прошу разобраться в моих познаниях по русскому языку и литературе. Я абсолютно не вправе утверждать, что досконально овладел этим предметом, но я действительно очень многое почерпнул, причем из всего школьного курса. И еще, опять же не хочу Вас шокировать, но я вполне неплохо изучил весь школьный курс по всем базовым предметам. В чем также прошу убедиться.
Лев Ионович некоторое время пристально смотрел на меня, а затем без каких либо предисловий устроил мне настоящий экзамен. Вопросы он задавал, достаточно системно, начиная от тем более младших классов и заканчивая старшими: фонетика, грамматика, синтаксис, пунктуация, литературные произведения, статьи критиков. Он не старался меня засыпать, но педантично и беспристрастно в течение почти часа зондировал мою глубину знания или незнания тех или иных аспектов предмета. А многие аспекты я действительно не знал или знал недостаточно.
– В том, что ты досконально знаешь весь школьный курс по русскому языку и литературе, ты меня абсолютно не убедил, – закончив опрос, резюмировал Лев Ионович.
– Не буду оспаривать, – согласился я – но будь сейчас на моем месте десятиклассник, разве он бы произвел на вас большее впечатление своими познаниями?
– Возможно, – после некоторой паузы задумчиво ответил преподаватель, а затем последовал долгожданный вопрос – Так чего же ты все-таки добиваешься?
– Для начала мне хотелось бы, чтобы по моему поводу собрался педсовет школы, на котором бы убедились, что я действительно обладаю достаточным уровнем знаний, чтобы, по крайней мере, не сидеть за партой в четвертом классе.
– Ну что ж, думаю, в ближайшее время я это устрою, – согласился завуч – а пока воздержись, пожалуйста, от дальнейшей демонстрации своих способностей. Отложим это до своего времени.
Лев Ионович сдержал свое слово, и педсовет состоялся уже в ближайшую субботу. На нем присутствовали, в том числе, я и моя мама, которую я предварительно подготовил. Надо признать, что мои родители довольно недоверчиво отнеслись к заявлению о моей «уникальности». Поэтому одновременно с учителями убеждать в этом пришлось и их.
Внеочередное, так называемое, собрание проводила лично директор школы и она же преподаватель математики. Поэтому естественно, что, прежде всего, меня ждал углубленный опрос по этому предмету. Минут на сорок, со все возрастающей сложностью. Я с ним справился «на ура» и попросил, чтобы меня «погоняли» по другим предметам. Директриса передала эстафету Татьяне Робертовне. Та задала лишь три, видимо заранее подготовленных, довольно непростых вопроса: один по средневековью, один по новой истории и один по истории СССР. Я также с ними неплохо справился. Предложили продолжить опрос преподавателю по украинскому языку и литературе, но Валерия Ивановна отказалась, сообщив, что уже убедилась в моих хороших познаниях по этому предмету. К моему изумлению Лев Ионович также подтвердил, что я неплохо освоил весь школьный курс по русскому языку и русской литературе.
Установилось некоторое замешательство. В четвертом классе больше основных предметов не преподавалось, ну а рисованием или пением меня тестировать было, естественно нелогично. Инициативу опять взял я, заявив о готовности продемонстрировать свои знания по школьным предметам более старших классов. На педсовете присутствовали еще одни завуч, она же преподаватель по химии и биологии, преподаватель физики, а также наша классная руководитель – преподаватель французского языка. Они неуверенно приступили к опросу по своим предметам. И….Опять мой триумф.
Весь присутствующий учительский состав был не просто удивлен, все шокированы, изумлены и повержены. Невиданно. Непостижимо. Десятилетний мальчик отвечает на вопросы и справляется с задачами не хуже выпускника школы. Нет. Даже, лучше. Не меньшому удивлению подверглась и моя мама. Из оцепенения вывела всех вполне уместная реплика директрисы:
– Похоже, мы действительно убедились в необычайных способностях Сергея Родомского. Теперь нам предстоит подумать, что нам с этим делать.
Опять попросил слово я:
– Я понимаю, что это звучит очень вызывающе, но позвольте мне все-таки выразить свои предложения. Я хотел бы в ближайшее время сдать выпускные экзамена и на следующий год поступить в институт. Если коротко, то так.
Тут же последовали всевозможные реплики типа «но это невозможно», «это невиданно», «да кто такое разрешит?»
– Почему «не возможно»? – не унимался я – Я сегодня в своих способностях убедил здесь присутствующих. Завтра вы поможете мне убедить РАЙОНО и вышестоящие организации. Привлечем журналистов. Да вы только представьте себе, как прославится наша школа, город, наша социалистическая Родина, в конце концов. Ведь мы же советские люди.
Дальнейшее заседание велось уже без моего присутствия. Меня и мою мать попросили удалиться. В этот день так ничего и не решили, но спустя неделю, после неоднократных консультаций с вышестоящими инстанциями, а также значительных усилий моей мамы мне позволили попробовать сдать выпускные экзамены за десятый класс плюс география и французский за девятый
На месяц было разработано соответствующее расписание на десять экзаменов. Как и после десятого класса три-четыре дня подготовки перед каждым. Экзаменационная комиссия в составе двух- трех соответствующих преподавателей под руководством сотрудника отдела образования. Все десять я успешно сдал – в этом фурор. И все десять на отлично – это уже грандиозный фурор. Корреспондентов газет на экзамены решили не приглашать, но резонансная информация быстро распространилась далеко за территорию школы – в нашем городе появился вундеркинд, уникальный вундеркинд. И этот вундеркинд – я, в начале своей новой жизни.
21 августа 1979 г
И вот в свои «вторые» 11 лет я второй раз стал студентом. Причем студентом МГУ. Реализован мой следующий, запланированный большой успех новой жизни. Но как же много сил и нервов ушло на его воплощение!
Фурор то я произвел, вытребованные экзамены вроде бы сдал вполне успешно, вот только никто не торопился официально признавать мои успехи, объявлять гением, так сказать. Установилась бюрократическая пауза, в течение которой ответственные работники всех уровней решали, что же со мной делать дальше. При этом ни сенсационных статей, ни умопомрачительных репортажей. Меня же и моих родителей стали регулярно приглашать в различные государственные инстанции. Побывали и у врачей, в том числе, психиатров, и в многочисленных ведомствах системы образования, в кабинетах комсомольских и партийных боссов, даже первый секретарь горкома на прием вызвал. И всюду задавался примерно один и тот же набор вопросов и в сходной последовательности. Вначале – беседы о жизни и прочие общие темы, затем, каждый пытался удостовериться в уровне моих выдающихся способностей и в конце поднимался самый важный вопрос, что же со мной делать дальше. Свои- то пожелания по поводу скорейшей учебы в вузе я каждый раз выражал, но вот ответная поддержка никак не ощущалась. Я уже стал сомневаться, не зря ли затеял всю эту игру и, может, наша социалистическая система столь консервативна, что не в состоянии отреагировать на появление «вундеркинда» такого уровня.
От занятий по школьной программе меня так никто и не освободил, хотя и прекрасно понимали, что за партой вместе со сверстниками мне находиться вовсе не обязательно. Поэтому в промежутках времени, когда меня никто не вызывал, я был предоставлен себе самому, то есть находился без всякого занятия. Неопределенность ситуации подавила мою кипучую энергию, оставив без продолжения все запланированные мною начинания. Курс интенсивных занятий я прекратил, как и комплекс физических упражнений и стал предаваться задумчиво-созерцательному безделью в различных местах родного города: дома на диване, на осенних улицах, в стенах школы. И опять-таки безделью лишь самим с собой, находясь в полном вакууме общения.
Для окружающих меня взрослых я оставался по- прежнему лишь ребенком, хотя и весьма одаренным и непонятным, ну а мои «сверстники» были абсолютно неинтересны мне. Кстати, очень быстро мне удалось откреститься от «дружбы» своих одноклассников и товарищей по двору. На все предложения о совместном времяпровождении отвечал отрицательно и кратко, типа: «Не интересно», «у меня другие планы», «без меня», так что они вскоре прекратились. На насмешки, дразнения и словесные детские реплики абсолютно не реагировал, а потому стал неинтересен как потенциальный объект нападок. Физическим столкновениям также постепенно положил конец. Когда, один из одноклассников толкнул меня, пытаясь втянуть детскую потасовку, я остановил его лишь одной фразой:
– Еще раз так поступишь – вырву яйца.
По моим глазам понял, что не шучу. Больше не приставал. Спустя некоторое время другой одноклассник, опять же ребячась, ударил меня ногой по заднице. Моя ответная холодная фраза должного эффекта не произвела, и он повторил обидный «поджопник». Мое следующее действие последовало незамедлительно – я с силой прицельно врезал обидчику кулаком в переносицу. Разбитый нос, нокдаун и моя явная победа, не смотря на то, что противник был на голову выше и сильнее меня. В детском возрасте редко происходят драки в полном смысле этого слова. Чаще всего схлестнутся два мальчишки в петушином поединке и будут толкать друг друга со словами: «Что ты хочешь?», «А тебе что надо?». И победителем выйдет не тот, кто сильнее или умелее в единоборствах, а тот, кто меньше боится, у кого дух крепче. Пусть я мало, когда участвовал в драках и еще недостаточно развился физически, но уж боевого духа у меня хватало. Сорокапятилетнему мужчине бояться ли школьников? А тем более я прекрасно «помнил», что мой настоящий обидчик никогда не отличался бойцовским характером. Поэтому после этого случая все «сверстники» от меня отстали. Ну, или почти все. До следующего случая:
Однажды вечером, возвращаясь домой из школьной библиотеки, на школьном дворе я столкнулся с группой старшеклассников. Подростки были явно не из благополучных, да еще и навеселе. Я не помню, был ли в то время доступ у молодежи к травке и другим наркотикам и не могу с уверенностью утверждать о наркотическом опьянении у моих «школьных товарищей», но, по крайней мере, запах алкоголя чувствовался хорошо.
– О!!! Какая встреча! Наша гордость школы к нам пожаловал, – выкрикнул один из них, загораживая мне дорогу
Я ответил, стараясь держаться как можно спокойнее:
– Давайте не будем накалять обстановку. Разрешите мне пройти. Вам и без меня достаточно весело.
– Да ты фильтруй базар, умник! Пойдешь, когда мы захотим. А на клык сначала взять не хочешь? – с этими словами и нездоровым смехом подростки стали обступать меня.
Вот тут мне стало реально страшно. Очень страшно. Большинство из них было явно не в адеквате, а значит, не возымеют действия ни мои слова, ни поступки. Я стал пятиться назад и внезапно упал от предательски подставленной подножки. Затем меня настиг удар чьим то ботинком по ребрам, пока не сильный, но все же ощутимый и я инстинктивно закрыл голову руками. Теперь меня охватила паника. За все сорок пять лет меня никто не избивал.