Разбуди Спящего - Сергей Сюрсин 2 стр.


– А из животного мира нашли кого-нибудь?

– Насколько я знаю, нет. За периметр редко кто выходит, а после гибели второй станции исследования вообще запретили.

– Мы тут как в мешке.

– Это точно.

Замолчали.

– Интересно, а чем тут может заниматься астроном, если небо постоянно затянуто облаками, звезд не видно?

– Иногда я тоже задаю себе этот вопрос. Как меня сюда занесло? – отозвался с верхней полки Вент. – Но раз занесло, так занесло. Назад, на орбиту, пути нет. Нет у нас челноков, движение одностороннее. Остается сидеть перед телескопом в редкие просветы да пытаться пробиться сквозь пелену другими методами. Раз на оптической частоте невозможно, можно попробовать на других частотах. Вот на них и пытаюсь. Составляю свою карту звездного неба, сравниваю с той, что присылают приборы с орбитальной станции. Так что скучать и есть хлеб на халяву не приходится.

– Нашел что-нибудь интересное в далеких просторах космоса? – улыбнулся Олег. – Или новую планету открыл, Коперник?

– Да так, – нехотя отозвался Вент. – Есть кое-что.

– Ну, выкладывай, – взмолился Олег. – Не томи!

– Да тут надо издалека начинать, – засомневался Вент, – чтобы тебе, неразумному, понятно было.

– Так времени у нас предостаточно, – настаивал Олег. – И даже больше, чем надо. Я весь внимание.

– Хорошо, – смирился Вент. – Попробую. В научной среде главенствует одна теория Вселенной – теория Большого взрыва.

– Знаю, в курсе.

– Так вот, эта теория ничего не объясняет. Абсолютно ничего. Ни возникновения звезд и планет, галактик, да и, по сути, самой Вселенной. Но очень напоминает Сотворение мира по Библии. И там и тут Вселенная возникла мгновенно, из ничего. Там – по мановению бога. Хлопнул в ладоши – и Вселенная появилась. Как у фокусника. Тут – бабах! – и на блюдечке готовая Вселенная. Единственное их отличие друг от друга – в персонифицировании. Там персона присутствует – сам бог. Здесь – нет. Возможно, какой-то террорист. Заложил бомбочку, бабах! – и готово. В те далекие времена динамита не знали, теперь – знают. Потому, чтобы ученых не заподозрили в плагиате и религиозности, действующее лицо убрали и заменили обезличенным субъектом. В роде бы он есть, но вроде бы и нет. Получился простой неперсонифицированный бабах.

– Да ну и пусть. Большой взрыв никому не мешает.

– Еще как мешает! – воскликнул Вент. – Мешает понять, почему галактики различной формы – спиральные, дисковые, эллипсные, шаровые, туманности, наконец. Почему звезды разной величины, имеют ли они планеты. Откуда звезды берут и восполняют излучаемую в огромной мощности энергию? Вечны ли они?

Да и сами планеты вызывают массу вопросов. Как можно так удачно и для чего скомпоновать залежи золота, меди, железа и других полезных ископаемых? Бог это сделал? А оно ему надо? У него итак своих забот хватает, за людьми проследить не успевает. Откуда появилась вода для океанов? Можно ли безнаказанно истреблять леса, уничтожать природу и земную атмосферу? Впрочем, – Вент споткнулся, – ответ на последний вопрос мы уже получил.

Так вот, теория Большого взрыва ответов на эти вопросы не дает. По ней все образовалось мгновенно и остается незыблемым навечно. И все. Не думай, веруй! Вот и доверовались, что теперь ищем другую, годную для проживания планету. Так как свою угробили. Чтобы и эту, в свою очередь, загадить и уничтожить. Согласно теории Большого взрыва.

Но я как-то случайно откопал давнюю теорию износа Вселенной. Ее разработал один малоизвестный писатель-фантаст, к научным кругам не имеющий никакого отношения. Потому его теория нашими «светилами и отцами науки» была не признана и проигнорирована. А я вник. И понял ее правоту. И на мир стал глядеть по-другому, оценивая с точки зрения этой теории. За что, кстати, и был подвергнут обструкции и изгнанию из научных кругов. Ведь там как в зоне – шаг вправо, шаг влево – расстрел, обструкция, ссылка. Вся наука держится на мнениях «столпов науки», подчастую неверных, основанных на устаревших знаниях. Ведь никому не хочется лишиться престижной должности, кормушки, достатка. Коперники перевелись. Они, как ты верно заметил, сейчас обитают в местах весьма отдаленных. К примеру, на планете Новая.

– Ты, что ли?

– Ну, ты же назвал меня Коперником.

– А дальше.

– А дальше. В общем, я проводил свои исследования, основываясь на этой теории износа. И нашел… – Вент усмехнулся.

– Что нашел?

– Планеты. Планеты этой солнечной системы.

– Да ну?!

– Согласно теории, каждая звезда имеет несколько планет. Их количество зависти от ее возраста. Наша звезда…

– Гелиос.

– Да, так ее назвали всенародным голосованием. Народ – это нечто такое… По уровню своему и развитию назвали. На ум-то ничего другого не пришло. Звезду – Гелиосом, планету – Новой. Или Землей два. Интересно, как мы будем себя называть в будущем – новляне или земледвояне? Маразм!

– Не отвлекайся.

– Сам отвлек. Итак, я составил график и построил кривую износа. Тут много данных не нужно. Пару начальных параметров, остальные рассчитываются по формуле.

– Каков результат? – торопил Олег.

– Новая имеет восемь планет. Две ближайшие уже нашел. Даже сквозь облака. Ищу остальные. Расстояние до них я знаю. Сложнее найти их в частотном диапазоне. Приходится искать втемную, наобум.

– А как насчет самой Новой? Стоит ли она того, чтобы бороться за нее?

– Стоит. По расчетам, Гелиос будет светить в видимом диапазоне спектра еще триста миллионов лет. Затем его поверхность покроется таким слоем шлака и отходов от горения плазмы, что световое излучение уже не сможет проникнуть сквозь этот слой. Как сейчас солнечные лучи не могут проникнуть сквозь облака. Гелиос будет излучать в инфракрасном диапазоне. Будет тепло, но темно.

– Но без света и жизни не будет.

– Почему же? Период времени значительный. Изменения будут проходить постепенно и незаметно. И природа будет также постепенно и постоянно подстраиваться и приспосабливаться к изменяющимся условиям.

– Что же мы так на Земле не приспособились?

– Этот писатель все подробно обрисовал. Причины явления Потопов и Ледниковых периодов, зависящая от них цикличность жизни на Земле, неразрывная связь природы и атмосферы, «озоновые дыры»…

– С «озоновыми дырами» мы уже разобрались – перестали использовать фреон.

– Разве?

– Ну да. Так пресса сообщает.

– А почему тогда продолжают гибнуть пингвины и белые медведи?

– Сказанул! Сведения у тебя устаревшие. Пингвины и медведи уже давно вымерли. Эволюция.

– Какая к черту эволюция?! – сорвался Велт. – Инволюция, а не эволюция. А «озоновые дыры» – это совсем не то, о чем вам талдычат ученые. Они просто придумали такое безобидное, совсем не страшное локальное название этому глобальному процессу. Чтобы население не паниковало и не сносило подчистую гнилые коррумпированные правительства. Как придумали названия «выброс» и «авария» атомным взрывам-катастрофам в Чернобыле и Фукусиме. Замылили и спрятали серьезную проблему, касающуюся выживания не только всего человечества, но и самой жизни на Земле.

– И какую же?

– Бесконтрольное и систематическое уничтожение лесов, этих мехов планеты, вырабатывающих кислород. Озоновый щит, как известно, состоит из ионизированного кислорода, предохраняющего Землю от космического излучения. Чем меньше кислорода, тем меньше озоновый щит. Тем проще излучению прорваться сквозь него и достигнуть поверхности планеты. И выжечь всю растительность, убить все живое. Как сейчас обстоят дела с лесами Сибири и Амазонки?

– Ну, Сибирь китайцы уже всю вырубили. Амазонку – наполовину. В Африке леса пока еще сохранились.

– А в остальном на планете?

– Мурман, Аляска, да, в общем-то, весь север, все Заполярье – голые скалы, ни травинки. Там никто не живет.

– Это оттого, что на полюсах озоновый щит истончился настолько, что космическая радиация беспрепятственно достигает поверхности и выжигает все похлеще атомной бомбы. Конец человечества все ближе и ближе. Уже не фигурально, а по-настоящему, рубят сук, на котором сидят. Необратимый процесс запущен, и остановить его уже никто не в силах. Это уже неуправляемая цепная реакция. Уменьшается количество вырабатываемого кислорода – тоньше становится озоновый слой – больше радиации достигает поверхности – больше гибнет растений – еще меньше вырабатывается кислорода. Но, что самое главное, – человек сам способствует и ускоряет свою гибель, вырубая остатки лесов. А «озоновую дыру» пусть ученые засунут себе… в дыру.

– Ничего, – успокоил его Олег, – скоро сюда переберемся, начнем жить по-новому.

– Сюда? – усмехнулся Вент. – Ты сам-то в это веришь?

– А что не так?

– Статистика говорит обратное.

– Причем здесь статистика?

– Притом, что глаза открывает тебе, олуху!

– Без оскорблений, пожалуйста!

– Давай проанализируем. Что мы имеем в активе и что в пассиве. Начнем с пассива. Затраченные громадные ресурсы всех стран на строительство и отправку сюда кораблей и оборудования, около полутора тысяч переселенцев. В активе – оставшиеся примерно триста человек и единственная сохранившаяся станция. Изолированная в резервуаре жизнь, когда в распоряжении целая планета с неиссякаемыми ресурсами. Что еще? Питание, выращенное не в здешнем грунте, а в гидропонике и синтезированное. Выход наружу только в скафандрах из боязни соприкоснуться с внешней средой. Почти как на Луне или Марсе. Но здесь, в отличие от них, атмосфера подходящая и климат. Можно просто в одной рубашке бегать. А мы… – устало махнул рукой Вент.

– Погоди, вот создадим антидот, – попытался утешить его Олег, – тогда и побегаешь. Можно даже без рубашки.

– Ага, – язвительно отозвался Вент, – только шнурки осталось погладить. Сколько вы, биолухи, уже бьетесь над этим антидотом, а толку никакого. И вы его никогда не создадите. Это невозможно.

– Почему же? – ответил Олег. – Все возможно. Возможности человека безграничны.

– Сказала обезьяна, слезая с дерева. Одного вы не можете понять. Это чужой мир. Он создан не нами и не для нас. Эта микрофлора развивалась миллионы, миллиарды лет своим путем, без человека. И она никогда не допустит извне в свой мир чужеродный продукт. Уничтожит его, переработает, усвоит. И продолжит жить своей жизнью. Как жила до этого. А мы здесь – досадное недоразумение, недолговечное и легко устранимое. Как те две станции.

– Сильно сказал, – угрюмо произнес Олег. – Аж тоску нагнал. Ты пытался донести это до руководства?

– Да кому нужны глупые и непрофессиональные мысли какого-то отставного астронома? Этим солдафонам?

Олег согласно кивнул.

– Что тогда делать?

– Ничего. Ничего мы не сможем. Ни я, ни ты. Как ни убеждал я, что освоение Марса – маразм и полный отстой, разве кто прислушался? В Марс все равно продолжали вбухивать огромные средства и тратить ресурсы.

– Чем тебе еще Марс не угодил?

– Да ведь Марс – это прошлое. А в прошлое не возвращаются. Марс уже никогда не оживить. Согласно теории износа когда-то он был похож на Землю, и на нем была жизнь и, вероятно, человек. Когда Солнце было ближе и обогревало сильнее. А потом оно зашлаковалось, стало «темной звездой» на сотни миллионов лет. Затем опять вспыхнуло, разродилось Меркурием и сжалось, отдалившись от Марса настолько, что жизнь там уже не смогла возродиться. Зато возродилась на Земле, которая, ранее похожая на Венеру, получила приемлемые для жизни условия.

Потому я выступал против Марса и предлагал заняться терраформированием Венеры, будущего места обитания человечества. А не лететь сюда, на планету с уже сформировавшимся чужим миром. И не искать планеты для переселения, а возрождать и беречь ту, что досталась нам с рождения. Ведь Земля – единственная планета, где может жить человек. А все остальные – только сказочки и фантазии.


Раздражали военные, торчавшие на каждом углу. Застывшие в неподвижности, с автоматами в руках, они провожали Олега острым пронзительным взглядом, словно врага или шпиона. У него от их взглядов даже холодок пробегал по спине. Но со временем привык и относился к ним как к атрибуту, обычному, хотя и не очень приятному манекену.


Будучи обычным биологом, специализирующимся по еще живущей, а также вымершей биосфере Земли, Олег не мог внести весомую лепту в научных исследованиях микробиологов и генетиков лаборатории и был причислен к касте лаборантов. Представители высшей касты работали за изолированной прозрачной перегородкой, корпя над созданием новых образцов вакцин. Лаборанты же получали такие образцы и испытывали на местных микробах. В каждом отсеке находились микробиолог и лаборант, разделенные перегородкой. Олег достался микробиологу по имени Войцех. Со временем у них установились дружеские отношения. Одного возраста, схожие интересами, взрывной и ехидный Олег и флегматичный Войцех сошлись характерами и даже после работы особо не стремились расстаться. Вместе тренировались в спортзале, подтрунивали над неподвижными часовыми, допоздна засиживались в баре за рюмкой виски, которым окрестили синтезированный химиками этиловый спирт, разбавленный водой. Иногда к ним присоединялся Вент, и тогда пирушка переходила за грань допустимого.


Волны мерно набегали на песчаный берег и откатывались назад. Золотистое небо приятно согревало, мир и покой разливались по телу.

Внезапно очередная волны вынесла на берег врага. Длинное членистое тело гигантских размеров билось о твердый берег, Многочисленные перья-отростки неистово загребали песок, стремясь завоевать сушу. Олег видел его со всех сторон одновременно, в мельчайших деталях. Реакция была мгновенной. Олег кинулся на врага… одновременно со всех сторон. Сотни, тысячи Олегов вцепились в тело пришельца, вгрызаясь и проникая внутрь. И разрушая все на своем пути. При этом наблюдая врага как изнутри, так и снаружи. Это никак не укладывалось в голове, но это было.

Существо, подергавшись, обмякло и застыло. Многоликий Олег с удовлетворением принялся поедать его. Изнутри и снаружи.


Рвотный рефлекс скрючил Олега. Вскинувшись, он замотал головой, стремясь избавиться от наваждения. Странный сон. Невозможный. Невозможно смотреть двумя глазами одновременно со всех сторон, снаружи и изнутри. Это вне пределов человеческого понимания. От такого можно сойти с ума.

Остатки сна таяли. Олег осмотрелся, но ничего не увидел. Его окружала тьма. Еще один сон? Из одного сна в другой? Невозможно!

Взяв себя в руки, Олег попытался успокоиться. Нет, это не сон. Все легко и просто объяснимо. Сейчас ночь, свет выключен. А он лежит на своей постели. Вот только она что-то не слишком мягкая, – Олег похлопал по твердой поверхности, на которой лежал. – Нет, не постель. Что тогда? Надо включить ночник. – Но и ночника за головой не оказалось. А с ним и стены.

Олег поднялся и принялся осторожно передвигаться, вытянув руки перед собой. Уткнулся в стену. Пошел вдоль ее. Угол, поворот, другая стена…

Обойдя по кругу, Олег определил, что он находится в закрытом помещении квадратной формы, пустом абсолютно. Ни кровати, ни столика, вообще ничего.

– Спокойствие, – убеждал он себя, – главное – спокойствие. Надо лишь вспомнить, как он здесь оказался. Что было до этого, что было вчера? Тогда станет ясно и понятно.

Но ничего не вспоминалось. Вернее, вспоминалось кое-что, но с трудом, и обрывками. Они с Войцехом сидят в баре, пьют виски… Пустота…. Они уже втроем с Вентом в баре… пьют виски…. Пустота…. Какая-то девица…. какой-то мужик…

Дальше ничего не вспоминалось. Только ощутимо заныло лицо, и заболели ребра. Олег дотронулся до лица и отдернул руку. Левая скула вздулась, глаз заплыл и, похоже, не открывается совсем. Правый – в норме. Значит, темнота постоянная, правый глаз не обманет.

Внезапно вспыхнул ослепляющий свет. В открывшийся люк вплывают какие-то силуэты.

– А, знакомое лицо! – слышится голос. – Мой любимый рекрут. А я уж было соскучился. Но знал, что еще свидимся.

– Полковник Смит? – прошепелявил разбитыми губами Олег.

– Он самый.

– Где я?

– В месте, которое по тебе давно скучало. Которое будет твоим самым любимым и самым посещаемым, – в голосе Смита послышалось злорадство. – В карцере.

– Понятно, – пробормотал Олег. – А за что?

– Ты не помнишь?

Назад Дальше