– В таком случае основной проблемой станет масса капсулы зонда.
Все повернулись к присутствующему на совещании главному конструктору зонда «Кассини-Гюйгенс».
– Нам потребуются аппаратура для наблюдений, антенна и радиоизотопный источник питания, чтобы передать сигнал из облака Оорта. Обойдемся двумя или тремя тысячами килограмм.
– Не пойдет! – потряс головой Вадимов. – Чэн Синь ясно сказала: «легкий, как перышко»!
– Если ограничиться самыми основными датчиками, может быть, хватит и одной тысячи килограмм. Но я не гарантирую, что уложимся, – мне практически не с чем будет работать!
– Придется уложиться! – отрезал Уэйд. – Вместе с парусом зонд должен весить не больше одной тонны. Мы бросим все силы человечества на разгон тысячи килограмм полезного груза. И будем надеяться, что тонна – это не слишком много.
* * *
Всю следующую неделю Чэн Синь удавалось поспать только в самолетах. В составе образованной Вадимовым рабочей группы она носилась между космическими агентствами США, Китая, России и Европы, согласовывая порученный им анализ осуществимости проекта «Лестница». За одну неделю она посетила больше стран и городов, чем за всю предшествующую жизнь, но видела их лишь сквозь окна автомобилей и конференц-залов.
Поначалу рабочая группа полагала, что сможет скоординировать работу всех космических агентств, но это оказалось политически невозможно. В результате каждое ведомство провело независимый анализ. С одной стороны, рабочая группа могла сравнить расчеты и убедиться в их точности; но с другой стороны, для АСР прибавилось работы. Чэн Синь никогда еще не вкладывала ни в один проект столько сил; впрочем, это ведь было ее детище.
Все четыре агентства быстро представили свои версии предварительного заключения, и они практически совпали. Хорошей новостью оказалось то, что площадь паруса можно сократить до двадцати пяти квадратных километров; а если воспользоваться новейшими материалами, то масса паруса уменьшится до двадцати килограмм.
Затем шла очень плохая новость: чтобы достичь требуемой скорости – 1 процент от световой, – массу всего зонда необходимо сократить на 80 процентов – до двухсот килограмм. С учетом массы паруса на капсулу с приборами наблюдения и связи оставалось лишь 180 килограмм.
Когда сообщили Уэйду, тот и бровью не повел.
– Нашли над чем киснуть. У меня новости еще хуже. На последней сессии СОП резолюцию по программе «Лестница» отклонили.
Из семи постоянных членов СОП четверо проголосовали «против» – с удивительно схожими основаниями. Делегатов, в отличие от технарей АСР, технология не интересовала. Свои возражения они аргументировали тем, что зонд не сможет предоставить существенной разведывательной информации. Как выразился представитель США, «практически бесполезен».
Проект «Лестница» не предусматривал торможения зонда. Даже если учесть, что флот Трисоляриса к тому времени значительно снизит скорость, зонд пролетит мимо него с относительной скоростью около пяти процентов от световой – если, конечно, один из кораблей не осуществит перехват аппарата землян. У зонда будет лишь несколько секунд на сбор информации о противнике. Поскольку в легкой капсуле не останется места для активных сенсоров, таких как радиолокатор, придется ограничиться пассивными датчиками. Бо́льшая их часть рассчитана на прием электромагнитных сигналов, но технология Трисоляриса далеко обогнала земную; скорее всего, противник пользуется не электромагнитным излучением, а нейтрино или гравитационными волнами. Эти технологии человечеству недоступны.
Более того, благодаря вездесущим софонам план посылки зонда будет совершенно прозрачен для врага, что сведет на нет все шансы на успех разведывательной миссии. Проект потребует грандиозных затрат и не принесет почти никакой пользы. Ценность плана будет чисто символической, поэтому великие державы и не проявили к нему интереса. Три других постоянных члена СОП проголосовали «за» просто потому, что их заинтересовала технология разгона.
– И в этом СОП совершенно прав, – признал Уэйд.
Все молча оплакивали проект. Чэн Синь огорчалась больше всех, но утешала себя тем, что она предложила неплохую для молодого инженера без опыта идею и многого достигла. Она даже не ожидала такого успеха.
– Мисс Чэн, ты чего нос повесила? – голос Уэйда прервал ее раздумья. – Может, считаешь, что мы отступимся от работы по «Лестнице»?
Собравшиеся, не находя слов, уставились на Уэйда.
– Так вот, мы не собираемся останавливать «Лестницу»! – Уэйд встал и принялся расхаживать по комнате совещаний. – С этой самой минуты, над чем бы вы ни работали – над «Лестницей» или какой другой программой – вы не останавливаетесь, пока я не скажу вам остановиться! Поняли? – С лица Уэйда спала маска безразличия, и он взревел, как бешеный зверь: – Мы пойдем вперед! Вперед! Мы ни перед чем не остановимся!
Уэйд стоял как раз позади Чэн Синь. Ей показалось, что за спиной взорвался вулкан. Она съежилась и чуть было сама не закричала.
– Что будем делать дальше? – спросил Вадимов.
– Пошлем человека.
Голос Уэйда стал опять ровным и бесстрастным. Испуганные его воплем участники совещания не сразу догадались, что предлагает Уэйд. Он говорил не об отправке парламентера в СОП – нет, он решил послать живого разведчика во тьму и холод облака Оорта, удаленного на один световой год от Земли, чтобы следить за приближающимся врагом.
Уэйд пнул ножку конференц-стола и откатился на кресле в глубь комнаты, чтобы сидеть позади собравшихся и наблюдать за ходом обсуждения. Но никто не проронил ни слова. Повторялась ситуация недельной давности, когда Уэйд впервые потребовал послать зонд навстречу вражескому флоту. Люди раздумывали над словами шефа. Вскоре они поняли, что идея не настолько смехотворна, как показалось вначале.
Технология гибернации стала сравнительно надежной. Разведчик бо́льшую часть пути может провести в анабиозе. Если он весит 70 килограмм, на долю оборудования и капсулы, похожей на гроб, остается 110 килограмм. Но что потом? Через двести лет зонд встретится с кораблями флота. Как разбудить посланца и что он сможет сделать?
Все эти соображения прокручивались в головах собравшихся, но никто не спешил заговорить. Уэйд, похоже, прочел их мысли:
– Мы пошлем представителя человечества в самое сердце врага!
– Но тогда, значит, расчет идет на то, что флот Трисоляриса перехватит наш зонд, – сказал Вадимов. – Потом разбудит нашего разведчика и оставит на борту.
– Очень даже вероятно, что так и случится. – Уэйд поднял глаза к потолку. – Разве нет?
Участники совещания поняли, что он адресовал последние слова софонам, кружащим вокруг них, словно привидения. Неведомые сущности на планете, отдаленной на четыре световых года, тоже «участвовали» в этом совещании. Люди часто забывали о вездесущих софонах; а когда вспоминали, то помимо страха ощущали себя ничтожными муравьями под лупой в руках любопытного и жестокого ребенка. Как можно сохранить уверенность в себе и своих планах, если враг разберется в них раньше, чем ты доложишь своему начальнику? Человечество с трудом привыкало к новым правилам ведения войны, – правилам, по которым враг знает все твои секреты.
Но теперь Уэйд сумел слегка изменить ситуацию и сделать осведомленность врага залогом успеха. Трисолярис узнает, по какой траектории полетит зонд, и без труда сможет его перехватить. Софоны предоставили трисолярианам массу информации о человеческом обществе, но еще ценнее завладеть живым представителем вида для детального изучения.
При обычном противостоянии разведслужб нет смысла посылать шпиона, о котором противник знает. Но это не обычная война. Сама по себе отправка представителя человечества к флоту Трисоляриса станет смелым ходом. Какая разница, если трисоляриане заранее узнают, кто этот представитель? АСР даже не требовалось планировать действия своего агента по прибытии в расположение врага. Он и сам сориентируется, что ему делать; возможностей море. Идея Уэйда становилась еще привлекательнее потому, что разум трисоляриан открыт друг для друга; они беззащитны перед военной хитростью.
Мы пошлем представителя человечества в самое сердце врага.
Отрывок из «Прошлого вне времени»
Гибернация: Первая в истории человечества машина времени
Порой новая технология способна перевернуть общество, но пока она в младенчестве, не каждому человеку по силам оценить ее перспективы. Например, когда изобрели компьютер, его воспринимали как подспорье для математика, а кое-кто даже заявлял, что пяти машин хватит на весь мир. То же самое произошло с искусственной гибернацией. Пока она оставалась фантастикой, люди ограничивались мнением, что гибернация поможет неизлечимо больным дожить до тех дней, когда врачи научатся бороться с заболеванием. Иные, как следует подумав, утверждали, что гибернация найдет применение в длительных межзвездных полетах. Но как только гибернация стала явью, социологи поняли: она неузнаваемо изменит человеческую цивилизацию.
И все это опиралось на одну простую идею: «Завтра будет лучше, чем сегодня».
Вера в лучшее будущее зародилась лишь за несколько веков до Кризиса и заслуженно считалась недавним изобретением. Раньше над ней только посмеялись бы. По сравнению с классическим Римом средневековая Европа обнищала и морально деградировала. В Китае жизнь простого народа в годы династий Вэй, Цзинь, Южной и Северной стала хуже, чем при только что окончившейся династии Хань. А династии Юань и Мин по всем параметрам проигрывали более ранним Тан и Сун. Но после промышленной революции жизнь стала неуклонно налаживаться, и вера человечества в светлое будущее крепла день за днем.
Эта вера росла вплоть до Трисолярианского кризиса. Холодная война закончилась много лет назад. Оставалось лишь несколько досадных неприятностей, вроде загрязнения окружающей среды. Появлялось все больше товаров, качество жизни росло; изобилию, казалось, не будет конца. Если спросить людей, чего они ожидают от будущего, они дали бы разные ответы о жизни в ближайшие десять лет, но мало кто усомнился бы, что через сто лет человечество будет жить как в раю. В это нетрудно поверить – достаточно сравнить сегодняшний образ жизни с тем, как люди жили сто лет назад!
Но если гибернация стала реальностью, что тогда удерживает тебя в настоящем?
С точки зрения социолога, даже технология клонирования людей оказалась безобиднее гибернации. При клонировании возникали моральные проблемы, но они волновали только тех, кто придерживался христианского мировоззрения. Гибернация приводила к осложнениям практического толка, которые оказывали влияние на всю человеческую расу. Как только гибернация станет коммерчески доступна, все, у кого найдутся деньги, сбегут в рай будущего – а остальным придется остаться в сравнительно суровом настоящем и строить для них этот рай. Но самой опасной и наиболее привлекательной приманкой будущего стало бессмертие.
Узнавая о новых и новых достижениях биологии, люди начинали верить, что через столетие или два удастся побороть саму смерть. Те, кто ляжет в гибернацию, сделают первый шаг навстречу вечной жизни. Впервые в истории смерть перестала уравнивать бедняка и богача. Последствия даже представить невозможно.
Возникшую ситуацию позже закономерно сравнивали с волнениями вокруг эскапизма, зародившегося сразу после Кризиса. В дальнейшем историки назовут этот процесс «ранним эскапизмом», или «эскапизмом сквозь время». По этой причине до Кризиса правительства всех мировых держав сдерживали технологию гибернации; она находилась под еще более жестким контролем, чем клонирование.
Но Трисолярианский кризис все изменил. За одну ночь рай будущего превратился в сущий ад. Будущее не привлекало даже смертельно больных: что, если они проснутся в охваченном пламенем мире, где для них не найдется даже таблетки аспирина?
Поэтому после Кризиса ограничения на исследования в области гибернации сняли. Вскоре технология гибернации вышла на коммерческий рынок, и человеческая раса овладела своим первым инструментом для движения сквозь время.
Эра Кризиса, годы 1–4-й
Чэн Синь
Чтобы ознакомиться с технологией гибернации, Чэн Синь отправилась на остров Хайнань, в город Санья.
Тропический остров казался странным местом для размещения самого большого на планете исследовательского центра гибернации, одного из подразделений Академии медицинских наук Китая. Когда на материке стояла глубокая зима, здесь правила весна.
Белое здание центра пряталось за пышной растительностью. В его лабораториях около дюжины добровольцев лежали в краткосрочном экспериментальном анабиозе. Пока еще никого не погружали в холодный сон на столетия.
Первым делом Чэн Синь спросила, возможно ли довести вес аппаратуры до ста килограмм.
Директор института рассмеялся:
– Сто килограмм? Да мы сочтем за счастье, если облегчим его до ста тонн!
Директор преувеличивал, но не слишком. Он провел Чэн Синь по отделам центра и объяснил, что технология искусственной гибернации не совсем такая, какой ее представляет себе широкая публика. Например, для нее не нужны сверхнизкие температуры. Сначала всю кровь замещают хладостойким кровезаменителем, потом тело охлаждают до минус пятидесяти градусов и запускают аппарат искусственного кровообращения для поддержания минимального уровня биологической активности.
– Очень похоже на «режим сна» у компьютера, – объяснил директор.
Общий вес оборудования – капсулы гибернатора, систем жизнеобеспечения и охлаждения – составлял около трех тонн.
Как только Чэн Синь начала обсуждать с инженерами, как можно снизить вес установки, ее осенило: если температура тела должна оставаться около —50 градусов Цельсия, в условиях глубокого космоса капсулу гибернатора придется не охлаждать, а подогревать! Температура космического пространства за пределами орбиты Нептуна немногим отличается от абсолютного нуля[15]. В сравнении с ней —50 градусов внутри гибернатора покажутся раскаленной печью. Поскольку на дорогу уйдет одно или два столетия, без радиоизотопного генератора не обойтись. Директор центра не сильно преувеличил, когда заявил о сотне тонн оборудования.
Чэн Синь вернулась в штаб-квартиру АСР и отчиталась о результатах поездки. Рабочая группа изучила материалы, и инженеров опять охватило уныние. Но сейчас они с надеждой смотрели на Уэйда.
– Чего вы на меня уставились? Я не Господь Бог! – Уэйд окинул взглядом комнату совещаний. – Зачем вы здесь, по-вашему, – чтобы получать зарплату и докладывать о неудачах? Нет у меня для вас решений! Поиск решений – ваша работа! – Он изо всех сил пнул ножку стола и от удара отъехал дальше, чем когда-либо. Не обращая внимания на таблички «Не курить!», он зажег сигару.
Участники совещания посмотрели на присутствующих здесь же специалистов по гибернации. Те ничего не сказали, но даже не пытались скрыть свои чувства: им, профессионалам, какая-то кучка фанатиков приказывает совершить невозможное!