Оценивающе взглянув на Ивана, присевшего рядом с ним, Петрович вкрадчиво спросил:
– Что, и кладку ложить умеешь? Или так, на подхвате только?
– Могу и кладку, – нехотя сказал Иван, на что Сухопарый протараторил:
– Да мы с ним чего угодно. Я тебе за него головой ручаюсь!
– Это – да, – скептически посопел Петрович. – Только мы не коровник строить. На серьезную стройку едем! Там тяп-ляпом не обойдешься.
– Ну так возьмешь его на подхвате! А там уж – по обстоятельствам! – ответил Петровичу Сухопарый, а Ивану с уверенностью сказал: – Ну вот, ты теперь в бригаде! – и, обращаясь к молоденькой проводнице, явившейся проверять билеты, хлестнув ладонь о ладонь, сказал: – О! И чаек гремит!
– Быстрый какой, – присев на краю сиденья, ответила проводница и, беря у Ивана билет, добавила: – Вот билеты проверю – тогда уже и чаек. Так. До Москвы? Держи, – вынула из мешка и сунула прямо Ивану в руки запечатанный в целлофане пакет с постелью.
Только теперь, возвратившись в вагон из тамбура, на сидение грузно осел Сутулый. Видя его насупленное, непроницаемое лицо, Сухопарый подсел к товарищу и понимающе вздохнул:
– Да, без семьи – хреновенько. А по-другому – как?! Либо с женою и на бобах, либо на заработках с пацанчиками… зато и жене подмога! Да сыну на памперсы заработаешь! – и, вынув из рюкзака газетный пакет с продуктами и бутылку с водкой, водружая её на столик, глубокомысленно подытожил: – Это – Жизнь!
Мерно стучали колеса поезда. За окном сгустилась непроглядная темнота.
При едва-едва мерцающем освещении, на верхней полке, отвернувшись лицом к стене, притихла испуганная старушка.
Внизу же, рассевшись вокруг стола, заваленного газетами, скорлупками от яиц, картофельной шелухою и с возвышающимися над ними пластиковыми стаканчиками, пьяно переговаривалась бригада мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти пяти.
Разлив по стаканчикам из бутылки водку, Сухопарый сказал Сутулому:
– Родит. Даже не сомневайся! И не она одна…
– Что значит – не она одна?! – на миг протрезвел Сутулый. – Я Оксанку свою люблю. Ради неё и еду!
– Ну а кто против? Мы все тут ради семей стараемся. Не любили бы – не поехали б, – подлив водки в стакан Сутулому, ответствовал Сухопарый. – Вот за любовь и выпьем! Не понял! – заметил он непочатый стаканчик с водкой, стоявший перед Иваном. – Ты что, и за любовь отказываешься? Ну, это уж перебор. За любовь отказываться нельзя!
Иван лишь вздохнул с досадой и, нехотя подняв со столика свой стаканчик с водкой, принюхавшись, передернулся.
– Вот это по-пацанячьи! – похвалил его Сухопарый и, обняв Сутулого за плечо, пьяно шепнул Ивану: – Ну что, за любовь! Будьмо!?
С трудом поднимая головы, вся бригада сонливо вздрогнула и, чокаясь стаканчиками над столешницей, дружно и громко грянула:
– Будьмо, гэй! Гэй!! Гэй!!!
После каждого крика «Гэй!» старушка на верхней полке, вздрагивая, поеживалась. Но, наконец, не выдержала и после третьего вскрика «Гэй!» рассерженно прохрипела:
– Ну хватит уже вам «гейкать». Сейчас начальника поезда позову, он вас быстро утихомирит!
И мужчины, как будто только того и ждали, тотчас притихли. И только один из них, неугомонный Сухопарый, перед тем как опрокинуть стопарик с водкой, развязно прошептал:
– Ну, пацанчики, за удачу!
И вся бригада, включая Сутулого и Ивана, молча и дружно выпила.
Утром следующего дня, когда за окном вагона проносились уже платформы пригорода Москвы, Иван, морщась от головной боли, осторожно достал из-под нижней полки свою спортивную сумку. И, с опаскою покосившись на дрыхнувших земляков, хотел незаметно выйти. Да тут, приоткрыв один глаз, с полки его окликнул Сухопарый:
– Ваня, а ты куда?
– Да мне… надо, – промямлил Иван, по инерции направляясь к выходу.
Да только Сухопарый резко вдруг сел на сидение и, потирая виски, сказал:
– Несерьезно. Договор – дороже денег. Друзей бросать – западло.
Иван лишь вздохнул и сел.
И тут с верхней полки отозвалась старушка:
– Каких там друзей, аликов! Беги, сынок, от таких друзей! И чем скорей, тем лучше.
– Но-но, мамаша! Неча учить предательству! – одернул её Сухопарый. – Не племянница ль ты, случай, Павлика Морозова? Больно уж на него похожа!
Старушка лишь сплюнула, затихая.
Тогда как Иван, постеснявшись уйти, присел. И, понимая всю безвыходность своего положения, обнимая сумку, тяжело и протяжно выдохнул.
В этот момент, проносясь уже между полок, знакомая проводница громко сообщила:
– Панове, просыпаемся! Москва. Через десять минут закрываем туалеты!
Хмурая, небритая, невыспавшаяся бригада вышла из автобуса и огляделась.
Ярко светило солнце. Вокруг разметнулось поле. И лишь впереди, за окружной дорогой, по которой умчался привезший мужчин автобус, поднимались в бездонную синеву несколько новостроек. К одной из них, – к двадцатичетырехэтажному, с огромным краном поблизости недостроенному объекту, – и повел мужиков Петрович.
Обнесенная дощатым забором с распахнутыми воротами, через которые то въезжали, то выезжали со стройплощадки грузовые автомобили, новостройка таращилась во все стороны темными провалами ещё и не застекленных окон. И только за некоторыми из них мелькали крошечные фигурки работающих людей.
– Кажется, этот, – сверил Петрович запись на листе с номером дома, написанным белилами на заборе.
– Тут пахоты, – пригляделся к многоэтажке Сухопарый. – Может, пивка?.. Для рывка? – взглянул он с надеждой на Петровича.
Да только Петрович так зло и твердо зыркнул на Сухопарого, что тот поневоле стушевался, потупился и сказал:
– Водички бы. По глоточку. А то – сушняк.
Не отвечая ему ни слова, Петрович размеренно повернулся и молча провел бригаду прямо к распахнутым воротам.
Последним, обвешанный не только своею, но и множеством чужих сумок, брел по пыли Иван.
При появлении бригады молодой сторож в камуфляже, сидя в тени бытовки, открыл один глаз и лениво взглянул на всех.
– Нам бы Василия Максимовича Петренко, – обратился к нему Петрович.
– Там, – лениво указал сторож на дверь бытовки.
– Спасибо, – кивнул Петрович и повел бригаду к двери.
Сторож лениво зевнул и, закрывая глаз, клацнул, как волк, зубами.
Из-за стола, стоявшего в дальнем конце бытовки, Василий Максимович оглядел своих земляков, сгрудившихся возле двери, после чего сказал:
– Так. Сколько вас? Девять?
– Как договаривались, – заискивающе усмехнулся ему Петрович. – Два каменщика. Штукатуры. Комплект, хэ-хэ.
– Давайте паспорта, – открыл Петренко ящик стола.
Все потянулись за паспортами, и только Иван вдруг насторожился:
– Зачем?
– А регистрироваться что – сам будешь? – надавил на него Петрович. – За одни сутки? По щучьему велению?! А у Василия Максимовича всё схвачено, – прояснил он для остальных.
Все, в том числе и Иван, молча побросали свои паспорта в ящик письменного стола начальника.
– А водички можно? – кивнул на стоявший на столе графин с водой Сухопарый.
– Попейте, – понимающе посмотрев на всех, пододвинул к рабочим графин Петренко, а, подавая стакан, добавил: – Только, надеюсь, что это в первый и последний раз.
– О чем разговор? Естественно! – набросились на графин рабочие.
Петренко же, закрывая паспорта в ящике стола на ключ, поднялся со стула и сказал Петровичу:
– Ну как там мои, достроились?
– Да вроде бы все нормально, – пристраиваясь к начальнику, двинулся за ним Петрович к выходу из бытовки. – Вот – привет вам передают, – протянул он начальнику многокилограммовый газетный сверток.
– Оставь на столе. Успеется, – указал ему на столешницу Петренко и, с брезгливостью посмотрев на рвавших из рук друг у друга стакан с водой земляков, с досадою просопел:
– Только ж и мне хоть глоток оставьте.
По грязной бетонной лестнице Петренко вывел тяжело посапывающих рабочих на самый верхний этаж строительства. И, оказавшись в длинном захламленном коридоре под чистым июльским небом (крыши у здания еще не было), объяснил:
– Завтра к вам явится наш агент. Подпишете нужные бумаги. И с этой минуты ваши зарплаты, минус денежки на питание, будут откладываться каждому на его личный счет.
Петренко повел бригаду по коридору и, пока все оглядывались, продолжил:
– Я вам положил максимально возможные зарплаты: по тысяче баксов мастерам и по семьсот пятьдесят – подсобным. Вы уж не подкачайте.
– Как можно?! Костьми ляжем! – ответил за всех Петрович, а Иван поинтересовался:
– А выходные будут?
– На ваше усмотрение, – ответил Петренко. – Можете вон, как Гавриков, все деньги – в один котел. Составьте график. Кто опоздал или отдохнуть хочет – минусуйте. А в конце кто что заработает, то и получит.
– Мудро, – кивнул Петрович. – Пожалуй, мы так и сделаем.
Все закивали, соглашаясь с начальствующими. А Иван сказал:
– Важно, что крыша над головой.
– А вот об этом самим придется побеспокоиться, – провел Петренко бригаду в огромную комнату с кипою тюфяков, сброшенных у стены. – Жить вам придется здесь. Сейчас тепло, не замерзнете. А там – крышу покроете, окна вставите. К зиме буржуйку прикупите у меня. Дров, угля. Всё это есть. Уж как-то перезимуете.
Рабочие огляделись, поставили сумки и рюкзаки на грязный бетонный пол прямо под открытым небом с зависшей в синеве стрелой крана.
– Располагайтесь, – сказал Петренко. – Сейчас вам обед принесут. С шести до семи – ужин. Перекусите – и вперед. Если кому какой инструмент понадобится, можете у Петра купить, – представил он скромно выступившего из соседней комнаты плечистого розовощекого парня в камуфляже, с радиотелефоном в руке. – Тоже, между прочим, наш земляк. Все, что вам нужно, выдаст. А деньги потом из зарплаты вычтем. Да, и в конце каждого месяца вам будут выдавать рублей по сто-сто пятьдесят на мелкие расходы: на курево там, на чай. А после сдачи дома – расчет.
В окне заблестели стекла. В форточке появилась труба буржуйки. По стеклам стучал мелкий сентябрьский дождь, а в буржуйке потрескивали дрова. На трубе сушились носки, портянки, пара трусов и майка.
Громко стуча алюминиевыми ложками об алюминиевые тарелки, уже заросшие и небритые, в грязных вылинялых одеждах рабочие молча ели.
– Иван! Иван! – приблизилось из-за двери, а через миг-другой на пороге возник Петрович и рассерженно набросился на Сухопарого:
– Ну, и куда твой каменщик подевался?! Опять по Москве гуляет?
Вымокнув хлебом суп, еще остававшийся в тарелке, Сухопарый сунул хлебный катыш в рот и начал медленно пережевывать.
– Работнички, – сплюнул Петрович. – Пэтро, а ну вычеркни ему день – каменщик, елки-палки.
Пэтро, сидевший на табурете спиной к листу оргалита, на котором были написаны имена и фамилии всех рабочих, а также клеточки дней и месяцев их работы, не торопясь встал, взял кусок мела и аккуратно перечеркнул одну из множества клеточек, следовавших после имени «Иван Ракитин». Таких вычеркнутых клеточек у Ивана накопилось уже довольно много, едва ли не половина. Видя это, Петрович прошипел в пространство:
– Надо не только чтобы прогульщику, но и его протеже вычеркивалось. Дисциплинка сразу бы подскочила.
Петро взял и перечеркнул одну клеточку напротив имени Сухопарого.
– Не понял?! – вскочил с тюфяка Сухопарый. – А ну вытри!
Лениво жуя жвачку, Петро сказал:
– Отныне не только прогульщикам, но и их протеже вычеркиваем. Кто «за»? – и первым поднял вверх руку.
Вся бригада, пряча от Сухопарого глаза, проголосовала «за».
Ошарашенно оглядевшись, Сухопарый спросил:
– А я-то при чем? Ты же сам хотел второго каменщика в бригаду! – направился он к Петровичу.
– А он что, каменщик? – выходя уже из «бытовки», съязвил Петрович. – Инженер! Не надо было брехать! «Головой ручаюсь». Вот теперь и следи за ним!
Из-за дверцы автомобиля вышла «Прекрасная Незнакомка». В белых сапожках с высокими голенищами, в белых джинсах и в белой шубке, кутаясь в отворот её, Незнакомка изящной походкой поднялась по гранитным ступеням к стеклобетонному кубу международного телеграфа.
Завороженный её видом Иван долго стоял у стекла витрины. И только когда Незнакомка прошла уж за дверь, в фойе телеграфа, он ринулся ей навстречу.
Едва не сбив по пути старушку и оттолкнув по ходу движения младшую сестру друга, Ольгу (она как раз вместе с людским потоком вошла в телефонный зал), Иван вылетел через дверь в фойе. И поспешил вдогонку за удалявшейся дамой в белом.
Подскочив к Незнакомке сзади, он коснулся белого рукава её искусственного меха шубки. И каковы же были его растерянность, а потом и смущенный ступор, когда Незнакомка с изяществом обернулась.
Даме в шубке было далеко за семьдесят. И только слады бесконечных растяжек, подтяжек и умело наложенных на лицо белил делали её лет на …дцать моложе.
– Да, я Вас слушаю, – заинтересованно окинула она взглядом молодого взволнованного Ивана.
– Извините. Я обознался, – наконец-то промямлил тот и, стушевавшись, поспешил отойти в сторонку.
– Бывает, – высокомерно и зло взглянула вдогонку ему старуха и изящной походкой двадцатилетней дивы пружинисто отошла к киоскам.
Возвращаясь назад, в огромный стеклобетонный куб международного телеграфа, Иван настолько был поглощен собой и своей неудачной встречей, что попросту не заметил нарочито замершей на пути у него, в проходе между сиденьями, младшей сестры его лучшего друга Володьки – Ольги.
С радостною улыбкой дождавшись Ивана, Ольга лишь облизнулась. А когда он, пройдя уже мимо девушки, уселся на подоконник, хмыкнула раздраженно.
В этот момент из громкоговорителя громко и уверенно разнеслось:
– Сто сорок первый. Сумы. Просьба пройти в шестнадцатую кабинку!
Взглянув на свой номерок, Ольга вздохнула только и в стареньком сером пальто и в серой же вязаной шапочке быстро прошла в толпе за стеклянную дверцу одной из множества кабинок с телефонами-автоматами.
Сверив свой номерок с только что объявленным диктором, Иван без особого интереса взглянул на свою землячку, скрывшуюся в кабинке. Да так и остался сидеть на месте, на широком гранитном подоконнике, с новым приливом энтузиазма начиная вглядываться в лица девушек, стремительно проходящих мимо за огромным окном телеграфа по тротуарам Тверской.
А потом он ехал в автобусе и снова поглядывал за окно.
Когда же автобус остановился и Иван оказался прямо напротив уже знакомого двадцатичетырехэтажного кирпичного новостроя, он молча выскочил из салона и, кутаясь в воротник старенькой болоньевой курточки, поспешил под дождем к воротам.
За его уходом из окна автобуса с грустинкою проследила младшая сестра друга Володьки – Ольга.
В это время из ворот стройплощадки навстречу Ивану выехал «Мерседес». Развалившись в его салоне на заднем сиденье, вальяжно курил сигарету холеный мужчина с огромной темной бородавкой над правой бровью.
Обдав Ивана потоком брызг, «Мерседес» вылетел за ворота и помчался по автостраде.
С досадой взглянув «Мерседесу» вслед, Иван отряхнулся от жидкой грязи, вытер ладонью лоб и быстро прошел на территорию стройплощадки.
Сразу же за воротами, возле грузовика, Иван поневоле остановился.
В пяти шагах от него, у приоткрытой двери в бытовку, крепкий плечистый сторож в камуфляжной куртке интенсивно отталкивал от Петренко сутулого мужика в грязной телогрейке и кирзачах:
– Ну, всё, всё! Пошел, пошел.
Мужик вяло упирался и, через плечо сторожа обращаясь к Петренко, хрипел простуженно:
– Паспорт-то хоть отдайте! Деньги, хрен с ними уж, подавитесь! Но паспорт! Зачем он вам?
– Иди-иди – работай! – взирая на мужика из-за двери бытовки, крикнул ему Петренко. – Сдадим дом, все сразу выдадим: и деньги, и паспорт. Давай-давай.
– Ни хрена вы мне не заплатите, – сквозь зубы хрипел мужик. – Если на поминки не даете, то потом уже и подавно!