Улыбаясь, Люда тщательно загасила очередной окурок о пепельницу, потом подняла телефон и со всего размаха опустила его на макушку мужу.
– Люда, ты чего? – схватился Женя за голову. – Так ведь и убить недолго.
– Неужели? – едко сказала Люда. – А я думала, тебе приятно.
– Да это же ерунда, – кивнул Женя на экран телевизора. – Так надо было. Для дела. И это – всего лишь секс. Но люблю-то я все равно одну тебя.
– Скотина! – схватив подвернувшуюся под руку пепельницу с окурками, метнула её Люда в мужа.
– Спокойно, Люда, не нервничай! – отбивая рукою пепельницу и отступая к ванной, попробовал урезонить супругу Женя. – Квартира моя. Так что не очень-то увлекайся!
– Ах ты, гнида, – схватив с холодильника бюст Некрасова, метнула им в Женю Люда.
Уходя от жены в глубину квартиры, Женя затараторил:
– Людочка, успокойся! Мы же с тобой интеллигентные люди. Всегда можем договориться.
– Пшел вон, гад! В спальню! – злобно взревела Люда. – Сиди там и не высовывайся. Пока я не придумаю, что мне с тобою сделать.
– Хорошо, – отступил за дверь спальной Женя. – Только ты не пори горячку. И помни: Алиса нас не оставит.
Сбоку от Люды, за открытым дверным проёмом, проскрипел паркет.
Невольно взглянув в ту сторону, Люда увидела замершего посреди гостиной босоногого земляка в заляпанных клеем спортивных штанах и в грязной, в белилах, тенниске с оборванными предплечьями.
– Иди сюда, – сухо сказала Люда и первой прошла на кухню.
Вытирая о тряпку руки, Иван прошлепал босиком за Людой.
Присев у стола на стул, Люда наполнила два бокала шипящим, с искорками шампанским и, указав на соседний стул, сказала Ивану:
– Присаживайся, Ванюша.
Стыдливо пряча босые ноги за ножки стула, Иван сел.
– Ну что земляк: выпьем за твой ремонт? – взяв один из бокалов в руку, указала Люда Ивану на тот, что стоял ещё на столе. – Даже не ожидала, что в нашей дыре водятся такие евроремонтщики. Удивил!
– Может, не надо пить? – потупившись, предложил Иван. – Этим горю не поможешь.
– Какому горю? – удивленно взглянула на парня Люда и, держа у лица бокал, томно, с улыбочкою спросила: – Разве я похожа на убитую горем домохозяйку?
– Нет, но… – заерзал Иван на стуле и поставил бокал на стол. – Лучше не надо.
– Пожалуй, ты прав, – согласилась Люда, ставя бокал на стол. – Мне тоже не нравится на пьяную голову.
Затем она поднялась со стула и поманила Ивана за собой в прихожую:
– Иди сюда.
Иван поневоле встал и с неохотой прошел за Людой.
– Иди-иди – не бойся, – открыла Люда дверь в ванную комнату и, щелкнув там выключателем, удивилась: – О, включилось! Наконец-то в доме мужиком запахло.
Из спальни тем временем донеслось:
– Люда, я писать хочу. Можно мне выйти?
– Сидеть! – крикнула Люда мужу, Ивану же предложила: – Входи, не бойся. Что, я такая страшная? – прильнула она вдруг к парню, одной рукой открывая воду, а другой запирая дверь и начиная стаскивать с Ивана тенниску. – Давай-ка мы снимем всю эту гадость. Сейчас я тебя помою.
– Не надо, – отпрянул к двери Иван.
– Надо, – стащила Люда с Ивана тенниску и запустила руку ему в штаны.
– Людмила Сергеевна, что вы делаете!? Опомнитесь! – крепко схватив хозяйку квартиры за руки, брезгливо вытолкнул её руку из своих шаровар Иван.
– Старуха я, да? – догадалась Люда и, сузив глаза, кивнула: – Тебе со мною противно?
– Не в этом дело, – сказал Иван, нащупывая задвижку, на которую Люда замкнула дверь.
– И в этом – тоже! – холодно прохрипела Люда и вдруг, разорвав на себе халат, пронзительно и громко завизжала: – Женя! Женечка!!! Спаси, насилует!
Наконец-то открыв задвижку и спиною вперед выходя из ванной, Иван в ужасе огляделся.
И именно в этот миг, вылетая из спальной комнаты, на него, растерянно озирающегося, налетел с кулаками Женя.
– Женя, он хотел меня изнасиловать! – выскакивая из ванной, метнулась к супругу Люда. – Выгони его. Немедленно! – умоляюще заглянула она в глаза нависающему над ней супругу.
Секунду-другую поразмышляв, Женя набычился и сказал Ивану:
– А ну пошел отсюда. Давай-давай! – схватил он Ивана за руку и, подтащив его, даже не упиравшегося, к входной двери, вытолкнул в шею на лестничную площадку. – Пошел! – захлопнул за парнем дверь.
Босой, в одних рваных спортивных шароварах оказавшись вытолкнутым на лестничную площадку, Иван прохрипел в закрывающуюся дверь:
– Фотографии!
– Чего? – на секунду замялся Женя.
– Там, в гостиной на подоконнике, черный пакет лежит. Если можно, верните, а?!
Женя захлопнул дверь, но вскоре вновь распахнул её и, бросив в Ивана черным пакетом с фотографиями и рисунками так, чтобы слышала Люда, выкрикнул:
– И дуй отсюда, пока я добрый! Ты меня понял, а?!
– Да-да. Спасибо, – собирая с пола высыпавшиеся из пакета снимки, спокойно кивнул Иван.
– То-то же! – буркнул Женя и, уже удаляясь за дверь, сказал: – Падаль неблагодарная!
На улице было темно и сыро. Дул ноябрьский промозглый ветер, сеял холодный дождь, местами переходящий в снежную крошку.
В одних шароварах, прижимая к груди пакет, Иван застыл у двери подъезда и огляделся по сторонам.
За асфальтом дороги, на обочинах тротуаров, поблескивал талый снег. Редкие прохожие, прячась под зонтики или кутаясь в поднятые воротники плащей, пробегали мимо Ивана, даже не замечая ни жалкого вида парня, ни того, в чем он одет. Из-за голых кустов к подъезду приблизилась немолодая женщина в плаще, с двумя огромными сумками в руках. Горбясь под тяжестью сумок, она не сразу обратила внимание на Ивана. Зато, когда обратила, в ужасе отшатнулась за дверь подъезда и только уже оттуда, из-за стеклянных окон, оглянулась на парня.
Прижимая к груди пакет, Иван беспомощно улыбнулся.
Тогда женщина успокоилась: поставила сумки на пол, отодрала кусок батона и, вынеся его на улицу, протянула Ивану:
– На.
– Спасибо, – взял Иван кусок хлеба и, надкусив его, поспешил отойти во тьму.
Босой, он шагал под дождем по лужам, а мимо него, обдавая Ивана потоками грязи из-под колес, проносились автомобили.
На одной из безлюдных улочек, в просвете между кустов, Иван увидел сидящую за окном у настольной лампы девушку-консьержку. Это была Ольга.
Так и не узнав её, Иван всё же рискнул проскользнуть за дверь в небольшой коридорчик между двумя дверьми и присел там у батареи на корточки – попробовал согреться.
Рывком отворилась входная дверь, и прямо перед Иваном, поневоле вскочившим на ноги, вырос худой долговязый мужчина в длинном плаще до пят и в шляпе с лихо заломленными полями. В одной руке он держал несколько раз надкушенное яблоко, а в другой – подрамник.
Добродушно насвистывая, мужчина в упор уставился на Ивана и, явно не зная, как поступить, протянул незнакомцу огрызок яблока:
– Будешь?
– Спасибо, я сыт, – отвернулся к двери Иван.
– Ты прав, старик: с милосердием – перебор. Каюсь, – отбросил мужчина огрызок яблока в стоявшее у двери ведерко и тихо вздохнул: – Ну что же, тогда пошли.
Иван покосился на незнакомца, однако вставать не стал. Тогда мужчина сказал с улыбкой:
– Не бойся. Я с мальчиками не сплю. Меня больше девочки вдохновляют.
И он, потрепав Ивана по плечу, добавил:
– Давай-давай.
Иван помаленьку встал.
– Пойдем, – повел мужчина его в прихожую, где снова начал насвистывать.
Увидев полуобнаженного, мокрого от дождя Ивана, Ольга от неожиданности застыла.
– Ничего особенного. Натурщик, – успокоил ее мужчина и, проводя Ивана в полуподвал, под лестницу, поинтересовался: – Ну как, Оленька, приживаемся? Больше никто вас не обижал?
– Спасибо, Валерьян Сергеевич. Все нормально, – тихо сказала Ольга и, оседая на стул, в конус света настольной лампы, нацепила на нос очки.
– В таком случае зубрите свою математику, госпожа Ковалевская. Не будем вам мешать, – улыбнулся Ольге мужчина и, открыв навесной замок на оббитой алюминием двери под лестницей, пропуская Ивана в темень, шепнул ему: – Прошу вас, сударь.
Как только Иван сделал шаг за дверь, мужчина провернул тумблер.
Темнота за открытой дверью озарилась зеленовато-красным, непонятно откуда идущим светом. И прямо перед Иваном вырос улыбающийся скелет, согнувшийся в позе встречающего хозяина лакея.
Поневоле Иван отшатнулся назад – к двери.
– Пардон, – переключил тумблер Валерьян Сергеевич, и зеленовато-красное освещение сменилось в полуподвале обычным – желтовато-белым.
Вдали, над покрытыми черным бархатом диваном, столом и креслами (все они были завалены пустыми бутылками и тарелками), сияла огромная старинная хрустальная люстра. Она освещала черные стены полуподвала со множеством странных полотен, висящих, стоящих и сложенных в штабеля во всех углах помещения. На каждой картине была мастерски воспроизведена сценка из какого-нибудь всемирно известного шедевра живописи. Только вместо людей на картинах везде фигурировали скелеты.
Скелеты стояли и по всей мастерской художника. Здесь – в позе женщины, подкрашивающей у зеркала ресницы. Там – в позе Скупого Рыцаря, чахнущего над горою мусора.
Дав секунду-другую на осмысление ситуации, Валерьян Сергеевич спросил у Ивана:
– Переварил?
Иван лишь кивнул в ответ.
– Тогда проходи к столу, – провел его Валерьян Сергеевич к захламленному столу и, сняв там со спинки кресла дорогой махровый халат, бросил его гостю:
– Накинь. А я пока чай поставлю.
Потом они пили чай. И Иван, одетый в халат художника, жуя бутерброд, спросил:
– Вы что, сатанист?
– А ты ангел, спустившийся с неба судить меня? – в тон ему парировал Валерьян Сергеевич.
– Нет. Я просто Иван, – поперхнувшись чаем, закашлялся Иван.
– Ну да, конечно. Как же я сразу не догадался, – протянул Валерьян Сергеевич. – Только просто Иван станет разгуливать по Москве в конце ноября в одних подштанниках. А это что у вас за пакетик? Можно? – взял он из-под руки у Ивана черный фотопакет и, отодвинув в угол дивана пустые бутылки из-под вина, вытряхнул на освободившееся пространство фотографии и рисунки Таинственной Незнакомки:
– А что, талантливо! И что, это все – ваши произведения? Ну что же, пожалуй, я готов приютить Вас в своей берлоге. И даже дам Вам подзаработать на хлеб насущный. Надеюсь, не возражаете?
На следующее утро в мастерской воцарилась стерильная чистота. Пыль с холстов и подрамников была тщательно вытерта; диван, стол и кресла освобождены от пустых бутылок и прочего съестного и упаковочного мусора.
Одетый в красивую байковую рубашку, в джинсы и сандалии поверх шерстяных носков Иван сидел в темноте спиной к работающему проектору, перед пустым холстом. Из проектора на холст проецировалось всемирно известное изображение Джоконды, а Иван, попивая из чашки чай и закусывая его сухариками, аккуратно и не спеша переносил все детали изображения на картину.
Рядом с ногой Ивана стоял японский магнитофон. Из него разносилась тихая органная музыка Баха.
Вдали распахнулась дверь, а за спиной у Ивана зажглась хрустальная люстра. Свет проявил все линии, нанесенные ранее на холсте. Это была точная копия Джоконды, но только вместо лица женщины зияла пока ослепительная белизна грунтовки.
Одетый в дорогое черное пальто и вязаную шапочку, в мастерскую вошел Валерьян Сергеевич. Он ввел за порог очень красивую сорокапятилетнюю женщину в собольей шубе и сапогах на высоких каблуках:
– Привет, Ванюша. Не помешали? Позвольте, – помог Валерьян Сергеевич снять шубу женщине и, бросая ее на кресло, представил женщине Ивана, а Ивану – женщину: – Это – Леночка, будущая Джоконда. А это – просто Иван, мой ученик и соавтор.
– Какой там соавтор, – снимая с подрамника фотографию Незнакомки и пряча ее в пакет, встал навстречу гостям Иван.
– Да уж какой ни есть, – сказал Валерьян Сергеевич и улыбнулся. – Ну, как кино? Не понравилось? Или опять заработался и не посмотрел? Так не пойдет, Ванюша. Ты теперь человек искусства, просмотр арт-новинок – твоя обязанность. Тем более фильм-то стоящий. Вот тебе десять долларов, ступай и немедленно просмотри. Можешь для солидности госпожу Ковалевскую пригласить. Она девушка неплохая, скромная. Правда, со вкусом пока проблемы. Вот ты ее и развивай. Художник должен служить народу.
– А что за кино? – поправляя рядом со скелетом волосы перед зеркалом, спросила женщина.
– Да так, фантастика. Ты такого не любишь, – сказал Валерьян Сергеевич, выставляя на стол бутылку шампанского и выкладывая нарезку сыра и сервелата.
По пути надевая курточку, Иван пошагал к двери. У вешалки натянул кожаные ботинки, на голову надел вязаную шапочку. И, став похожим на стопроцентного москвича, сказал:
– Ну, я пошел.
– Свет можешь выключить, – сказал Валерьян Сергеевич и, включая ночник, добавил: – Часика через три я тебя буду ждать. Смотри не перегуляй. А то я буду ОЧЕНЬ за тебя волноваться. Очень.
– Понял, – выключив верхний свет, вышел за дверь Иван, а Валерьян Сергеевич, потерев ладошки, улыбнулся женщине:
– Ну что, дорогая: по фужеру шампанского – и вперёд?
– Наливай, – улыбнулась женщина и, снимая с вешалки полотенце, проходя в душевую кабинку, выдохнула: – А я пока душ приму.
Как только Иван вынырнул из-под лестницы, Ольга, сидя все там же, за столом консьержки перед настольной лампой, подняла глаза от книги и надела на нос очки:
– В кино?
Иван лишь кивнул в ответ и прошел мимо Ольги к выходу из подъезда.
– Я дверь закрывать не буду, – сказала вдогонку Ивану Ольга.
– А я к десяти вернусь, – не оборачиваясь, ответил Ольге Иван и вышел за дверь на улицу.
Иван бродил по вечерней Москве, заглядывал в лица женщин, в сияющие салоны проносящихся мимо автомобилей.
Всюду горели огни реклам. Столица готовилась к встрече Нового года. Там и тут попадались прохожие с елками. Бодро поскрипывал снег под подошвами. Всюду слышался женский зазывный смех. За витринами магазинов перемигивались фонарики. Люди казались приподнято-возбужденными, даже, пожалуй, счастливыми.
Потом в витринах магазинов стали снимать гирлянды, а на обочинах тротуаров все чаще начали попадаться одиноко брошенные елки с одной-двумя игрушками на сухих полуосыпавшихся ветвях.
Возвратясь в мастерскую с двумя тяжелыми сумками, Иван встретил Валерьяна Сергеевича лежащим на диване. В клубах густого папиросного дыма художник кутался в одеяло, смотрел в потолок и курил. Всюду опять появились миски, утыканные окурками, валялись пустые бутылки из-под вина, женские колготки, трусики.
Поднеся сумки с продуктами к холодильнику и начиная раскладывать пакеты с едой на полки, Иван поинтересовался:
– А вы что, и сегодня никуда не пойдете?
– Я тебе мешаю? – раздраженно спросил художник.
Иван лишь повел плечом и, продолжая загружать холодильник продуктами, спросил помягче:
– Может, откроем форточку? А то душно.
– Успокойся, – сказал художник и отвернулся лицом к стене. – Это еще не та духота, Ванюша. С этой мириться можно. А вот когда изнутри сдавит, тогда никакая форточка не поможет.
Иван разложил продукты по полкам и, закрыв холодильник, встал:
– Леночка звонила. И Валя – продавщица из супермаркета – о вас расспрашивала. И эта, рыженькая, ну, первая Джоконда.
– Ты что, издеваешься надо мной? – вскочил с подушки Валерьян Сергеевич и ткнул указательным пальцем в холст: – Вон моя Джоконда!
С полотна на Ивана из одежд Джоконды смотрел улыбающийся череп.
– А зачем вы все время черепа рисуете? – спросил Иван.
– А я что, по-твоему, – прокладки должен рисовать? Тампаксы?
– Зачем тампаксы? Лицо. Ну, что нравится.
– А если мне это нравится, – указал Валерьян Сергеевич на череп на полотне Джоконды. – Вот я и изображаю свою любимую. А твоя что, к другому ушла, Ванюша? А ты по ней сохнешь?
– Я с ней пока не знаком, – ответил Иван.
– А фотографии? Рисунки? – поднялся на локте Валерьян Сергеевич.
– Случайно, – объяснил Иван. – Вначале она мне снилась. А потом я ее увидел, когда торговал пирожками у нас на станции. Только сфотографировать и успел. Стоянка поезда две минуты.