– Так ты даже её не знаешь? – искренне удивился Валерьян Сергеевич. – А вдруг она стерва, Ваня? Или солдафон в юбке? Ванюша, как же можно молиться на незнакомку? Это же безобразие!
Иван потупился.
– Так ты ее ищешь? – догадался Валерьян Сергеевич.
Иван кивнул.
– Понимаю, – сказал художник и вновь повалился навзничь. – Я тоже когда-то любил до одури. А она оказалась сукой. С моим лучшим другом, Валеркою Бакиным, уехала в Баден-Баден. С тех пор я их всех «люблю». И они, естественно, меня тоже. Потому что баба – это не человек, а твоё отражение в черном зловонном зеркале. Ты к ней с душой, она к тебе жирной попой. А ты к ней – тем самым местом, и она, пусть на день, твоя. «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка». Кто написал, знаешь?
– Не-а, – сказал Иван.
– Лермонтов, – просветил его Валерьян Сергеевич. – Классику знать надо. А иначе так и будешь мечтать тут о невозможном, пока кто-то другой, попроще, будет иметь твою Мону Лизу, как последнюю фотомодель по вызову.
За витриною магазина молоденькие продавщицы меняли зимние вещи на манекенах на демисезонные.
Проходя мимо, в одной из девушек-продавщиц, возившейся с манекеном, Валерьян Сергеевич узнал Иванову Незнакомку. На мгновение задержавшись возле витрины, он постоял, подумал и, лениво вздохнув, завернул за дверь в крошечный супермаркет.
По залитой солнцем улице бойко бежали по лужам люди, когда Валерьян Сергеевич за витриною магазина приблизился к девушке – точной копии Ивановой Незнакомки. Взявшись за кончик шляпы, он что-то любезно сказал ларечнице. Та, покраснев, ответила. Тогда Валерьян Сергеевич, продолжая, по-видимому, расточать комплименты девушке, достал из бокового кармана плаща визитку и протянул ее продавщице. Смущенная девушка сунула визитку в карман фирменного халата. Осторожно коснувшись ее руки и что-то любезно сказав на прощание, Валерьян Сергеевич вышел из магазина. И, уже находясь на улице, поднял шляпу и через стекло витрины указал девушке на свое запястье:
– Завтра в два.
Девушка лишь кивнула и отступила от манекена вглубь магазина.
Оставшись весьма довольным как самим собой, так и только что проведенной им операцией, Валерьян Сергеевич бодро пошел по улице. Всюду чирикали воробьи, стучала капель по лужам. И Валерьян Сергеевич, подставляя улыбающееся лицо ласковым лучам солнца, беззаботно начал насвистывать.
В мастерской, в полумраке сидя спиной к проектору, Иван аккуратно переносил контуры очередного шедевра живописи, леонардовскую «Мадонну Литту», на новый, хорошо натянутый на подрамник холст.
Рядом с ним, продолжая насвистывать всё ту же мелодию, наводил порядок, готовился к встрече с ларечницей Валерьян Сергеевич. Он убирал в ведро пустые бутылки из-под вина и водки. И, с лукавством поглядывая то на часы, то на работающего Ивана, выставил на столешницу белую розу в хрустальной вазе. Рядом с вазой на чистую, хорошо отутюженную белую скатерть он положил коробку конфет и поставил бутылку настоящего французского шампанского.
Заметив его приготовления, Иван сказал:
– Еще немножко и ухожу.
– Зачем же? – сказал Валерьян Сергеевич. – Я тебя об этом не прошу.
– Но мне надо, – сказал Иван и, включив настольную лампу, выключил проектор.
Пока он при свете настольной лампы всматривался в рисунок, нанесенный им на холсте, Валерьян Сергеевич спросил:
– А ты куда?
– Да в ЦДХа за рамой, – сняв спортивные шаровары, потянулся за джинсами Иван.
– И что, этот поход никак нельзя отложить до завтра? – недовольно поморщился Валерьян Сергеевич.
– У меня там встреча с одним фотографом, – признался ему Иван и, оставшись довольным выполненною работой, потянулся к креслу за свитером.
– Надеюсь, это ненадолго? – недовольно спросил Валерьян Сергеевич.
– Часика через полтора вернусь, – надел свитер Иван и пошагал к двери.
– Только ты не задерживайся, – предупредил его Валерьян Сергеевич. – У меня к тебе дельце одно имеется.
– Уж не день ли рождения у Вас сегодня? – надевая кожанку, спросил Иван.
– Нет. Но это – не менее знаменательно, – заинтриговал его Валерьян Сергеевич. – Дверь будет не заперта. Так что смело входи без стука.
– Добре, – кивнул Иван и проскочил за дверь.
– Да не добре, а хорошо, – поправил его Валерьян Сергеевич. – Тут тебе не Украина. Пора бы изжить уже свой акцент.
Затем он вздохнул и преобразился. Улыбка вновь расцвела на лице художника. И Валерьян Сергеевич, поглядывая на циферблат часов, снова начал насвистывать прицепившуюся мелодию.
Как только старинные часы на черной стене мастерской художника с торжественностью пробили два раза, в дверь мастерской тихонечко постучались.
Валерьян Сергеевич быстро сел на стул около натянутого холста, взял карандаш в руку и, вполоборота обернувшись к двери, сказал:
– Входите. Там не заперто.
– Можно? – заглянула в полуподвал знакомая продавщица, очень похожая на Иванову незнакомку.
Одетая скромно, по-современному: в джинсы, курточку и сапожки – она с интересом огляделась по сторонам.
– Ах, Танечка! – отбросив карандаш на этюдник, пошел ей навстречу Валерьян Сергеевич. – Я так заработался, что совершенно позабыл о времени.
– Так, может быть, я не вовремя? – с интересом разглядывая скелеты, улыбающиеся из полумрака, отпрянула к двери девушка.
– Ну что вы! – взял ее за руку Валерьян Сергеевич и, увлекая в полуподвал, отвесил заранее приготовленный комплимент: – Разве весна может прийти не вовремя?
Затем они пили чай, и Валерьян Сергеевич, открыв коробку конфет, не без изящества предложил Татьяне:
– Прошу Вас, Танечка. Угощайтесь.
Татьяна кивнула только и, запуская конфету в рот, расстегнула верхнюю пуговицу курточки:
– Жарковато у Вас.
– Боже, да я же не предложил вам даже снять курточку, – вскочил Валерьян Сергеевич и принялся помогать Татьяне снимать дорогую белую курточку. – Вот уж растяпа, право. Старый пронафталиненный холостяк. У меня, знаете ли, так редко бывают женщины, что я позабыл уже, как их и принимают.
– Тогда, может быть, я уйду? – позволяя снять с себя курточку, с улыбкой сказала Таня.
– А портрет? – повесил курточку на спинку кресла Валерьян Сергеевич. – Я тут и холст уже приготовил. Набросал кое-что. Осталось вписать лицо. И шедевр готов.
Присмотревшись к рисунку, Таня спросила:
– А это, случайно, не леонардовская «Мадонна Литта»?
– Вы весьма наблюдательны, – похвалил ее Валерьян Сергеевич и объяснил затем: – Видите ли, я художник-постмодернист. Воскрешаю шедевры старых мастеров. Но наполняю их новым содержанием.
– А так разве можно? Это не плагиат? – запуская в волосы пятерню, взрыхлила их и отбросила за спину Таня.
– Конечно, нет. Ведь я нарочито на месте средневекового идеала изображу Ваше лицо. И в этом будет что-то такое – неуловимое.
Таня, порозовев, потупилась.
– Боже мой, как вы прекрасны! – тихо воскликнул Валерьян Сергеевич. – Сколько свежести, нежности, полноты чувств!
– Да бросьте Вы, – отвернулась девушка. – Давайте уж лучше… чай пить, – присела на край дивана.
– Нет-нет, вы действительно прекрасны! – вдруг опустился перед ней на колени Валерьян Сергеевич. – «Как ветка сирени, полная цветов и листьев»!
Он взял руку Тани в свои ладони и осторожно и бережно поцеловал ее. На глазах у художника задрожали слезы. И в эту секунду он стал вдруг похож на влюбленного юношу, любующегося любимой. А Таня вдруг и действительно стала слегка похожа на леонардовскую Мадонну Литту.
Когда Иван с рамою на плече вернулся из ЦДХ, дверь в мастерскую оказалась незапертой, зато внутри помещения не было видно ни души. Полуподвал почти полностью утопал в таинственном полумраке. И только вдали, над столом, близ кресел, светилась настольная лампа. В тусклом конусе ее света стояла початая бутылка с шампанским, два бокала с остатками искрящегося вина и лежала полупустая коробка конфет.
Не спеша Иван подошел к начатой им картине и попытался прикинуть, как его полотно будет смотреться в специально для этой цели подобранной им же раме.
Со стороны дивана донесся чуть слышный стон.
С рамой на вытянутых руках Иван оглянулся на этот стон, и лицо его как-то странно полезло немного вверх и в сторону.
Прямо перед Иваном, на диване, под навалившимся на нее художником, сладострастно прикрыв глаза, постанывала Татьяна.
Иван в изумленье вытянулся. Рама выпала у него из рук и со стуком упала на пол.
Глаза у женщины пугливо распахнулись. Увидев перед собой Ивана, Татьяна на миг опешила: мигнула раз, другой. А потом инстинктивно попыталась было оттолкнуть от себя художника:
– Валера… Валерьян Сергеевич!
– Что там еще? – оглянулся Валерьян Сергеевич на Ивана и вдруг сухо и холодно сказал: – Ну, и чего уставился? Отвернись.
Иван, как сомнамбула, медленно отвернулся. Он стоял и тупо смотрел в запыленный угол, в то время как за его спиной Валерьян Сергеевич и Татьяна встали, быстро оправили свои джинсы; и Валерьян Сергеевич так же сухо и холодно отчеканил:
– Можешь поворачиваться. Танюша, поставь, пожалуйста, чайник.
Татьяна метнулась к чайнику. А Валерьян Сергеевич указал Ивану:
– Присаживайся.
Все еще пребывая в глубоком трансе, Иван опустился в кресло.
А потом Валерьян Сергеевич, разливая по чашкам дымящий черный чай, обращаясь к Ивану и Тане, продолжил:
– Знакомьтесь. Это – Ваня, мой соавтор. А это – Таня. Или вы, кажется, уже знакомы?
Иван молча смотрел на женщину, так что Тане пришлось отвечать уже за двоих:
– Да. Это вы, по-моему, нас с девочками в Сумах сфотографировали? На вокзале?
Иван кивнул.
– И что, фотографии получились? – снова спросила девушка.
– А то! – поднялся с кресла Валерьян Сергеевич и, достав с книжной полки черный пакет с фотографиями и рисунками, бросил его на стол. – Вот плоды нашего могучего таланта! – рассыпал он по столешнице рисунки и фотографии.
– Любопытно, – принялась рассматривать портреты Таня.
– Бери. Дарю, – вдруг сгреб Иван фотографии и рисунки в охапку и протянул их вместе с пакетом женщине.
– Спасибо, – кивнула Таня. – Очень хорошие портреты.
– Да, – подтвердил Валерьян Сергеевич и принялся собираться. – Вы тут поговорите, а мне – пора. Ваня, развлекай гостью. А с Вами, значит, мы завтра в три? Ванюша, я решил Таню Мадонной Литтой изобразить. Как тебе идея? По-моему, гениально, – сам себя похвалил художник и, на ходу надевая плащ, быстрой уверенною походкой вышел из мастерской. – До завтра.
Оставшись наедине с Иваном, Татьяна сразу заерзала и тоже принялась собираться:
– О, уже половина четвертого. И мне пора. Приятно было познакомиться. Спасибо за фотографии, – надела она курточку.
– А можно я вас провожу? – вдруг вскочил Иван.
– Зачем?! – сухо спросила девушка. – Я и сама дорогу найду. Прощайте.
И она, подхватив пакет, еще быстрее, чем Валерьян Сергеевич, выскочила за двери полуподвала.
Оставшись один в мастерской художника, Иван огляделся по сторонам.
Отовсюду, изо всех углов улыбались одни скелеты да тщательно выписанные вместо лиц всемирно известных шедевров живописи – женские черепа.
Иван осторожно встал. Медленно, слегка пошатываясь, он вышел из мастерской…
…и побежал по ночному городу.
Он бежал по ночному городу, то и дело набирал полные пригоршни снега и умывался им.
Людей на улице почти не было, и только автомобили с шумом проносились по автостраде, обдавая Ивана брызгами грязи из-под колес.
На перекрестке улиц ярко светились витрины винного магазина. Иван оглядел бутылки, выставленные на полках, подумал и пошагал за дверь.
Из-за стекла витрины хорошо было видно то, как Иван, войдя в магазин, что-то сказал молоденькой продавщице и протянул ей денежную купюру. Девушка подала ему бутылку водки, кусок колбасы, четвертушку хлеба и отсчитала на сдачу немного мелочи. Иван рассовал покупки по карманам курточки и быстро вышел из магазина на освещенную фонарем безлюдную улицу.
Под деревянным грибком в сумрачной тишине детсада Иван откупорил бутылку с водкой и отхлебнул из горлышка. Сделав глоток-другой, он передернулся, как в ознобе, да заел всё выпитое колбасой и хлебом. Потом он допил из горлышка остатки блеснувшей в бутылке водки и, пошатнувшись, встал.
Рывком распахнув дверь в прихожую дома, в котором находилась мастерская Валерьяна Сергеевича, Иван оказался в знакомом холле и, пошатываясь, направился мимо Ольги к входу в полуподвал.
Впервые видя его таким, пьяным и отрешенным, Ольга приподнялась у настольной лампы и поспешила навстречу парню:
– Ваня, что с тобой?
– От винта, – грубо сказал Иван и прошагал под лестницу.
Ольга остановилась. С обидою и сочувствием она посмотрела вслед парню.
У двери в полуподвал Иван на мгновенье замер. Постоял, посмотрел на дверь и отступил к лифту.
Там он нажал на кнопку и, пока дверцы лифта не распахнулись, стоял, упершись рукой в стену, да тяжело посапывал.
Затем он вошел в кабинку и надавил на кнопку самого верхнего этажа. Постоял, дожидаясь, пока лифт остановится, и снова нажал на кнопку, но теперь уже нижнего этажа.
Так он ездил туда-сюда, пока, наконец, не сполз по стене в кабинке лифта и не уткнулся подбородком в колени. Когда же дверцы лифта со скрежетом распахнулись, Иван поневоле встал и вышел к короткой железной лестнице, ведущей на чердак.
Через небольшую разбитую дверь с паутиною по углам Иван протиснулся на чердак и огляделся в темени. Рядом что-то прогрохотало. В темноте прошуршала мышь.
Зайдя за стропило, Иван осел. Скорчившись от холода, прилег на тряпку. Потом повернулся на бок и, подрагивая, заснул.
В конусе света настольной лампы Ольга попробовала продолжить чтение. Правда, читать не смогла: полистала книгу да и захлопнула, задумчиво посмотрев на лестницу, ведущую в подвал.
Оттуда вдруг вышел всклокоченный Валерьян Сергеевич. Одетый в домашний халат и в шлепки, он обратился к Ольге:
– Ваня не появлялся?
– Так он же с полчаса уже, как вернулся, – привстала со стула Ольга. – Может, на лифте куда поехал. Да-да, теперь я припоминаю: после того как он зашел к Вам под лестницу, лифт долго гудел потом, но никто не выходил и не заходил. Я еще подумала: наверное, мальчишки балуются.
– Спасибо, Оленька, – сказал Валерьян Сергеевич и пошагал к лифту.
Когда дверь на чердак открылась и полоса тусклого света из-за двери упала на стропила, Иван приоткрыл глаза, однако не шелохнулся.
– Ваня! Ты здесь?! Иван! – закрывая собою свет, спросил Валерьян Сергеевич в темноту и чиркнул спичкой.
Светом зажженной спички высветился на миг опрокинутый таз, стропила, клочки паутины во всех углах, битая черепица.
– Ваня! – еще раз позвал в темноту Валерьян Сергеевич, но так как Иван так и не шелохнулся, то художник вздохнул и вышел.
Иван остался лежать на тряпке. Освещенный косым лучом тусклого света, бьющего в щель между дверью и дверным косяком подвала, он дробно подрагивал, цокал зубами, но, скорчившийся от холода, не вставал.
Весенние лучи солнца, просачиваясь сквозь щели в крыше, осветили скорчившегося Ивана. Рядом, прижавшись к парню, посапывал взлохмаченный плешивый бродячий кот.
Когда луч солнца упал на лицо Ивану, он поморщился и проснулся. Как только он пробудился, кот тоже открыл глаза и испуганно отскочил в полумрак стропил.
Тогда Иван встал, поежился и, отряхнувшись от пыли и паутины, вышел на лестничную площадку.
Нажав на кнопку лифта, Иван долго стоял, позевывая и протирая глаза ладонью. Наконец, дверца лифта со скрежетом распахнулась, и изнутри кабинки, груженная двумя сумками, двинула на Ивана толстая разлапистая старуха.
Правда, увидев лицо Ивана, она тут же остановилась и попробовала отойти в кабинку: