Встреча - Жук Иван 7 стр.

– Господи, помоги!

– Не бойтесь, бабушка. Проходите, – отступил с дороги Иван и, как только старушка пугливо вышла, бочком проскользнул в кабинку.

Когда он нажал на кнопку и дверцы лифта начали закрываться, бабка с досадой выдохнула:

– Эх, такой молоденький, а с утра уже никакой.

Иван лишь развел руками, и дверцы лифта со скрежетом запахнулись.

А потом он прошел уже мимо окна консьержки. Ольги в кабинке не было. На ее месте, возле роскошной настольной лампы, сидел сгорбившийся старик и листал газету.

Когда Иван повернулся, чтобы пройти на улицу, консьерж, обратив на него внимание поверх газеты, вдруг радостно подскочил со стула:

– Ваня!

– Петрович, – узнал Иван в старике своего бывшего бригадира.

– Выжил! Без паспорта! Ну, герой! – метнулся к нему Петрович и, обняв парня, дружелюбно залопотал: – А ты, оказывается, был прав. Петренко тогда нас кинул. Слава Богу, хоть паспорта отдал. Вот тебе и земеля! И верь после этого людям. Ну а ты-то – совсем москвич! Пристроился? Молодца! – с хитрецой, всепонимающе подмигнул.

– Мне надо, – попытался отделаться от него Иван.

– Ну, не серчай. И, если что, заглядывай, – выпуская его из объятий, дружелюбно сказал Петрович. – Тут и Микеша недалеко, на Бауманской, пристроился. Вот такую бабу себе надыбал! – поднял он вверх большой заскорузлый палец.

– А как же его жена? Ребенок? – спросил от двери Иван.

– А что ребенок? Родился вскорости. Сын. Лешкой его назвали. В честь деда по матери, – пояснил Петрович. – Микеша Тоньке денежки высылает. Регулярно! Но и тут не теряется. А что делать? С нами ж тут, как с собаками. Вот и пристраиваются ребятки. Я бы и сам не прочь. Да уж старик, куда мне? Дежурю вот помаленьку. С поста на пост, и – ладно. Лишь бы семья жила.

Иван лишь кивнул и вышел.

Он шел по блестящим на солнце лужам, а вокруг щебетали птицы, радостно улыбались весеннему солнцу девушки; кричали, играя, дети.

Внезапно в толпе прохожих Иван вдруг увидел Ольгу. Одетая в старенькое пальто, с вязаным беретом на голове Ольга перебежала улицу и завернула за угол дома.

Иван поспешил за ней.

Когда он выскочил в переулок, то вдалеке, в просвете между высотных зданий, Иван увидел беленькую церквушку, окруженную палисадником. У приоткрытой калитки перед входом во дворик храма Ольга остановилась. Достав из кармана немного мелочи, она раздала по монетке нищим, сидящим на возвышении у забора. И, чинно перекрестившись, прошла за калитку в церковный двор.

Иван не спеша пошагал за девушкой.

В церкви было довольно сумрачно. Служба как раз закончилась, и редкие посетители, покидая церковь, перешептывались в прихожей.

Возле свечного ящика стоял молодой священник. И, пока Иван озирался по сторонам, батюшка терпеливо объяснял пожилой даме в шляпке:

– В вашем возрасте, матушка, пора бы уже отличать настоящую любовь от юношеской влюбленности. А уж тем более – от блуда. Любовь – тиха, скромна, не ищет своего, не злится, всё переносит, всех и всегда прощает. А ваша горячка чувств – это всё от лукавого.

Под монотонные доводы священнослужителя Иван прошел в глубину церквушки.

Всюду мерцали свечи, и пара высоких сутулых женщин в темных халатах с косынками на головах протирали подсвечники у икон. В одной из этих уборщиц Иван вдруг узнал младшенькую сестру Володьки – Ольгу. Она скромно стояла перед иконой и собирала сгоревшие свечи в ящик.

Иван не спеша прошел к девушке.

– Привет, – окликнул он младшую сестру друга.

– Привет, – улыбнулась Ольга.

– А ты чего здесь делаешь? – огляделся по сторонам Иван.

– Убираюсь, – сказала Ольга.

– Так ты же вроде бы поступать поехала?

– Не поступила, – с легким непониманием посмотрев на парня, ответила, убирая, Ольга.

– Понятно, – сказал Иван. – А чего же домой не возвращаешься? Володька просил: если встречу, гнать тебя в Сумы в три шеи.

– Ну так гони, – улыбнулась Ольга.

– И погоню… – огляделся по сторонам Иван.

И вдруг, замечая вдали большую Богородичную икону, он на секунду замер. Постоял, присмотрелся и, позабыв про Ольгу, двинулся через храм к иконе.

С иконы на Ивана смотрела Прекрасная Незнакомка: знакомое белое полупрозрачное покрывало на голове, легкая, как и раньше во снах бывало, чарующая улыбка, немного печальный взгляд. Богородица кротко, по-матерински, смотрела в упор на парня, и светлые пятнышки солнца, игравшие на её щеке, делали её лик живым, таким дорогим и близким.

Иван задохнулся от всплеска чувств и на секунду замер.

А потом была мастерская. Иван собирал свои вещи в сумку, а рядом стоял Валерьян Сергеевич, болезненно кутался в халат и поучал:

– А как ты хотел? Это – Жизнь! Женщины не выносят, когда их боготворят. Они лишь свистят о Принце. А когда с таким Принцем встретятся, бегут от него, как от чумы гороховой. И попадают в руки холодных расчетливых ловеласов, которые о них ноги вытирают.

– Да-да, я помню, – застегнув сумку, перебросил её через плечо Иван. – Вы мне об этом уже рассказывали.

– Обиделся? Понимаю, – вздохнул Валерьян Сергеевич, после чего сознался: – Ну да, я, конечно, гусь! Но я ведь её для тебя привел! А ты убежал куда-то. Вот оно по инерции и случилось. Когда-нибудь ты меня ещё поймешь. И, надеюсь, простишь, Ванюша.

– А я Вас и так простил, – с улыбкой сказал Иван. – Вы мне, действительно, здорово помогли. Спасибо, – искренне протянул он руку художнику.

– Ну, тогда и прекрасно, – явно испытывая неловкость, обменялся с Иваном крепким рукопожатием Валерьян Сергеевич, после чего, перехватив взгляд парня, ненароком брошенный им на картину Мадонны Литты с улыбающимся черепом вместо лица, сказал: – По-моему, так – честнее.

Иван кивнул:

– Вам виднее.

А Валерьян Сергеевич предложил:

– Так, может, всё же останешься? Я бы тебя своим соавтором заявил. Официально. Появился бы новый художественный тандем: Петровский и Ракитин. Деньги пошли бы. Загранпоездки. А там, глядишь, с Танею всё наладится. Она девушка хорошая, добрая. У меня глаз наметан. Прекрасной женой тебе будет. Вот увидишь.

– Прощайте, – сказал Иван. – Успехов Вам, Валерьян Сергеевич. И – Любви. Большой, настоящей, чтобы лицо у Вашей суженой появилось.

С сумкой через плечо Иван вышел из подъезда дома, в котором он прожил зиму, и, ослепленный ярким весенним солнцем, остановился.

Всюду чирикали воробьи, по искрящимся тротуарам бежали бодрые улыбающиеся прохожие, лениво катили коляски с младенцами молоденькие мамаши.

Внезапно рядом с Иваном возникла Ольга.

– Привет, – сорвала она с головы берет, и ее длинные роскошные русые волосы рассыпались по пальто.

Иван посмотрел на Ольгу и снова узнал её:

– Так это ты тут всегда сидела? Когда ж ты успела вырасти?!

– Да вот успела, – улыбнулась Ольга и едва заметно порозовела.

– Может, пойдем соку выпьем? – предложил Иван.

– Пойдем, – согласилась Ольга, и они вместе пошли по широкой весенней улице.

Людей вокруг становилась все больше и больше. Иван и Ольга шагали в потоке прохожих, болтали о том о сем и беззаботно, радостно улыбались.

А за ребятами, отраженная в стекле одной из множества поблескивающих витрин, внимательно наблюдала знакомая Богородица в длинном белом подряснике, с полупрозрачным белым омофором на голове. Изящно, с достоинством подняв руку, она незаметно благословила удаляющихся молодых людей. После чего повернулась и, невидимая для всех, растаяла в блестках солнца.

«Студент хладных вод»

Экранизация одноименной повести А. Ф. Киреева

«…Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих».

Солнечным летним полднем в зарослях осоки бойко журчал ручей. Над водою порхали бабочки, стремительно проносились перламутровые стрекозы. Всюду слышался шорох листьев, зуд насекомых и щебет птиц. В мелодию тихих природных звуков вплелся вдохновенный мужской голос:

– …великость тел и малость элементов во Вселенной поражают нас мудростью своего строения, гармонией и совершенством прилаженности в своих взаимосвязях и отношениях. Вся Вселенная в своей совокупности и все мельчайшие детали ее безмолвно свидетельствуют и учат человека смиренному и благоговейному предстоянию перед Творцом…

Постепенно начали появляться первые признаки человеческого присутствия: там промелькнула бетонная цепь столбов, соединенных зудящим электропроводом; здесь – ржавый трактор с оборванной гусеницей; чуть дальше – дыра в заборе, целлофановые бутылки, горой сваленные в саду.

– …и если эти звездные и атомные океаны могут научить хотя бы одного человека смиренной любви к Богу, Творцу, к Спасителю мира Христу, то уже потому, – между тем продолжал голос, – их существование было бы оправданно и благословенно…

Сразу за сорванными качелями, на одном согнутом ржавом пруте поскрипывающими в школьном дворе, располагалось двухэтажное деревянное здание провинциальной школы. Из-за его распахнутого окна как раз-то и доносилось:

– …Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света, хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес…

В классе над столом с учебниками, в беспорядке разбросанными на скатерти, стоял у доски тридцатидвухлетний, немного лопоухий учитель истории, – Иван Яковлевич Корейшев1. Несмотря на жару одетый в старый костюм с брючками до щиколоток и в белую рубашку с галстуком, именно он и дочитал из книги:

– …Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны, огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его, горы и все холмы, дерева плодоносные и все кедры…

Отведя книгу от лица, Корейшев внезапно замер. От удивления и растерянности он так и не смог завершить фразы.

Странная картина открылась взору учителя. Все присутствующие в классе подростки, а также представители педсовета, проверявшие работу коллеги, не обращая никакого внимания на Ивана Яковлевича, занимались кто чем. Длинноволосый мальчик, сидящий за первой партой, готовил удочки для рыбалки. Соседка его, облизываясь, листала порнографический журнал. Двое парней за ними пинали футбольный мяч. Дальше шли две подружки, одна из которых подкрашивала ресницы, а другая – примеряла блузку. Рядом высокий жилистый паренек выкалывал на плече у своей соседки цветную татуировку. Кто-то «балдел», прижимая к уху наушник, кто-то набивал «травкой» папиросу. Представительница педсовета, строго одетая дама лет сорока пяти, терлась ногой о ногу пятнадцатилетнего паренька, а тот в это время кормил голубей, расхаживавших по подоконнику. За поведением дамы с последней парты печально следил пятидесятилетний директор школы. Глубоко вздыхая, он то и дело прикладывался к фляжке. И только одна рыжеволосая веснушчатая девочка – Лена – осмысленно смотрела на Ивана Яковлевича и слушала.

Встретившись взглядом с Леной, Корейшев смахнул со лба пот и ущипнул себя за ухо.

От боли он даже вздрогнул и чуть слышно простонал.

Зато картина всеобщего разложения, наблюдавшаяся в классе, тотчас сменилась вполне пристойной школьной атмосферой. Все подростки, хотя и несколько сломленные жарой, сидели за партами тихо, скромно, одним глазом косясь на представителей педсовета, а другим – на циферблаты своих наручных часов.

Заметив, что педагог умолк, представительница педсовета поднялась из-за парты и, поправив парик, сказала:

– Спасибо, Иван Яковлевич. По-моему, хорошо, – и, обращаясь к ученикам: – Ну как вам, понравилось?

Только что листавшая порножурнал девица ответила:

– Интересно.

– Класс! – подтвердил рыбак. – Особенно, где это – хороните его и так далее. Впечатляет.

– Хороните? Разве вы – хороните? – смущенно взглянула седовласая Представительница Педсовета на Ивана Яковлевича.

В задумчивости кивнув, Корейшев взглянул в окно на ворковавших на подоконнике голубей. Потом перевел взгляд на паренька, облокотившегося на руку. И вдруг совершенно неожиданно как для представителей педсовета, так и для учеников беззвучно рассмеялся. И так, содрогаясь в приступе смеха, не спеша подступил к учительнице, удивленно следившей за ним из-за парты. А, подступив, сказал:

– Хороните, хвалите, – какая разница? Лишь бы нескучно, правильно?! Позвольте, Людмила Павловна, – склонился он к парте парня с наушником возле уха и, включив на полную громкость магнитофон, привлек к себе даму:

– Потанцуем?!

Под раздавшийся рокот рока Иван Яковлевич затеребил учительницу, пускаясь с нею в крутой современный танец.

– Иван Яковлевич, – растерялась Представительница Педсовета. – Что вы себе… Петр Петрович! – обратилась она за помощью к директору школы.

– Иван! – не веря своим глазам, встал из-за парты директор. – Ты чего?..

– Да ладно тебе, Мосол! – отмахнулся Корейшев от директора и предложил затем, продолжая терзать учительницу в ритме лихого танца: – Отхлебни глоточек! А ну, кто-нибудь, пригласи Петрушу. Живите играючись, елы-палы! Ведь вы этого достойны!

Ученики удивленно переглянулись. Девочки захихикали.

– Ни фига себе! – вытянулось лицо у мальчика-рыболова.

– Атаково! – вдруг вскочил один из мальчиков-футболистов и бойко пустился в пляс.

И тут, наконец-то, с трудом приходя в себя, Представительница Педсовета выкрикнула в испуге:

– Да он с ума сошел! Спасите! – взвизгнула что есть мочи, оттолкнув от себя Корейшева.

– Иван! Прекрати! Немедленно! – решительно двинулся ей на помощь сухопарый директор школы.

Парень нажал на клавишу, и музыка резко стихла. А в тишине уже, прекратив плясать, Иван Яковлевич спросил у своих коллег:

– А что, собственно? Все по схеме. Богословие в стиле кантри. Американский метод. Вы же сами мне предложили, Людмила Павловна.

– Сумасшедший, – спрятавшись за директора, шепнула в испуге дама. – Скорую срочно! – метнулась она к двери.

– Людмила Павловна, не надо скорую! – урезонил её директор. – Сами как-нибудь разберемся.

– Да как сами, как сами, – пролепетала учительница, косясь на Ивана Яковлевича. – Вы только взгляните на него! Он же ненормальный!

Помрачнев, Иван Яковлевич кивнул и вдруг, громко прокукарекав, стремительно подлетел к окну. Сбросив с себя пиджак и отшвырнув его под доску, Корейшев взобрался на подоконник и подмигнул директору:

– Держи её крепче, Мосол! Аудио-фебэржэ! – и, снова громко прокукарекав, забил себя ладонями по ляжкам и выпрыгнул в окно.

Из-за трепещущих занавесок донеслось его громкое звонкое кукареканье.

Все подростки и педагоги метнулись к оконной раме.

Далеко внизу, стремительно убегая от школы в сторону голубеющей вдалеке реки, Иван Яковлевич сорвал с себя ненавистный галстук и, отшвырнув его за кусты, росшие у забора, снова громко прокукарекал.

Затем он раздвинул в заборе доски и, через образовавшуюся дыру выскочив со двора, побежал то кудахча, то кукарекая по холмистой, поросшей травой равнине к поблескивающей вдалеке реке.

Сгрудившись в кучу возле распахнутого окна, подростки и педагоги взахлеб обговаривали случившееся. Одни из них потешались, вертя у виска указательным пальцем и интенсивно размахивая руками, другие в недоумении вздергивали плечами. И только одна веснушчатая, рыженькая Лена смотрела вслед убегающему учителю задумчиво и серьезно.

Уже серьезный и молчаливый Иван Яковлевич продирался сквозь чащобу борщевика. Раздвигая руками сухие ветви, он то и дело проваливался в ухабы, вскакивал и устремлялся дальше. А перед ним, будто фотовспышки, всплывали воспоминания:

…вот он, только совсем ещё молодой 17-летний юноша в джинсах с заплатами на коленях и в синей осенней курточке, вышел из подъезда двухэтажного краснокирпичного дома под черепичной крышей. И в недоумении остановился.