Мужчина знал, что сейчас она не замечала его, будучи полностью сосредоточенной только на своей причёске. Он сделал пару шагов вперёд, подкравшись к жене, как тигр к жертве, ожидая, когда она повернётся к нему. Не дождавшись ожидаемой реакции, Александр Леонидович приблизился к супруге, ласково заскользив губами по её тонкой шее. Женщина улыбнулась и смущенно посмотрела на него, проведя рукой по резко очерченной скуле. Её разум заняла истинная радость – за шесть лет брака муж не утратил прежней нежности.
– Александр Леонидович… – хрипловатым голосом прошептала женщина, желая встретиться с его губами и слиться в поцелуе.
– Анастасия, – опускаясь на колени перед ней и зарываясь лицом в пышном подоле платья, произнёс Александр Леонидович, – надеюсь, ты хоть немного отвлеклась от смерти бабушки.
Она продолжала смотреть на него, такого любимого, готового всегда поддержать, приободрить и помочь.
– Немного… Вы вчера, позвольте заметить, вернулись слишком поздно. Вновь служба врывается в нашу семью? – лёгкий оттенок истерики промелькнул в её голосе.
Он молчал. Не доверял ей? Возможно…
Руки Анастасии Николаевны, доселе мирно покоившиеся на плечах мужчины, в следующее мгновение оказались накрытыми его крепкими ладонями. Сухие губы коснулись хрупких запястий. Только сейчас она заметила взгляд Александра Леонидовича, наполненный светлой надеждой заставить её радоваться. Лагардов хотел увидеть, как искренняя, а не натянутая улыбка коснется её очаровательного лица и звонкий смех заполнит комнату.
Но могла ли она смеяться сейчас? Могли ли светлые ноты счастья срываться с её уст, когда буквально несколько дней назад ей пришлось лишиться близкого человека? Сама Анастасия Николаевна была твёрдо уверена в этом, но супруг все ещё верил, что сможет заставить её забыть об этом хоть на пару минут.
Тут дверь тихонько приоткрылась, и Алеша со свойственной ему ловкостью прошмыгнул в комнату. Ребёнок остановился у входа, с робким интересом наблюдая за действиями родителей. Впервые он почувствовал себя сторонним наблюдателем, на которого никто не обращал внимания. Каким странным казалось ему это явление, когда ты, подобно призраку, остаешься никем не замеченным. Мальчик видел, как мать находилась в состоянии, близком к тому безвозвратному чувству, когда боль и скорбь разрывают человека на части. Отец же стоял перед ней на коленях, словно исповедуясь в каком-то страшном преступлении.
Поначалу Алеша подумал, что она плакала из-за папы, но эта мысль тут же исчезла, он заметил, как её взгляд упал прямо на мужа, и как её руки начали путаться в его тёмных волосах. Мальчишка был уверен, если бы мама плакала из-за отца, то она бы не смотрела на него с такой любовью. Ребёнок, не выдержав, подбежал к ним, обнял Анастасию Николаевну и сказал:
– Мамочка! Любимая мамочка, пожалуйста, не плачь! Я люблю тебя…
Насколько искренними были эти слова, произнесенные мальчиком. Лагардов быстро поднялся с колен, желая подавить внутреннюю слабость, заставившую его проявлять заботу в отношении жены. Каждая ночь, подобная прошлой, убивала в нем искреннего любящего семьянина.
Странно, Александр Леонидович всегда боялся, что кто-то будет видеть все его чувства к Анастасии, что кто-то может стать свидетелем безумных признаний в любви и страстных объятий. Даже при сыне он боялся казаться заботливым и любящим супругом, ибо думал, что это проявление слабости.
Отчасти Лагардов был прав. Любовь, действительно, является слабостью, способной сделать даже самого сильного человека беззащитным ребёнком. Александр Леонидович не мог позволить себе подобное, ведь все чувства, эмоции, страсти – нечто запретное для статского советника. Он обязан быть лишь строгим и справедливым представителем власти, лишенным всяких людских несовершенств. Ни любви, ни желаний, ни прочих каких-либо безумств не должно царить в его душе. Лагардов тщетно пытался ровняться на этакий идеал, но, как только ночь накрывала тёмной вуалью город и он оказывался дома, оставаясь один на один с супругой, здравомыслие резко оставляло его. В такие моменты статский советник просто отдавался страсти, одолевавшей его.
– Я тоже люблю тебя, котеночек… – ласковый шепот Анастасии Николаевны отвлёк Лагардова.
Он посмотрел на неё: ясные глаза с трудом подавляли слёзы, отчаянно рвущиеся мы наружу, бледные губы немного держали, а тонкие пальцы аккуратно перебирали короткие немного вьющиеся русые локоны сына. Мальчик обнимал маму, что-то бормоча ей на ухо. Как же он устал от всего этого…
Александра Леонидович хоть и любил семью, но ему жутко надоедало, когда жена подсознательно, на каком-то невесомом уровне передавала всю свою тоску и печаль сыну. Он замечал не единожды, как настроение, ещё пару минут назад свойственное только Анастасии, заражало Алешку. Именно этим статский советник объяснял меланхолию сынишки. Последнее время ему очень хотелось оградить мальчика от общения с матерью.
– Алеша. Сынок, – мягко произнёс Лагардов, погладив ребенка по голове. – Беги к себе в комнату, поиграй. Я скоро приду. Хорошо?
Мальчишка неохотно отошёл от матери, обнял отца, кивнул пару раз в знак согласия и торопливо поплелся к себе. Александр Леонидович закрыл за ним дверь на ключ и, тяжело вздохнув, развернулся и встретился со взглядом жены, наполненным недовольством. Она встала со стула, подошла к нему и произнесла:
– И почему вы, сударь, не разрешаете мне общаться с сыном?
– Я делаю это для твоего же блага, дорогая моя! – мужчина легонько схватил её за талию и притянул к себе. – Тебе нужно расслабиться, а Алеша тебе этого не позволит. Он ведь ребенок и, как любой другой, требует к себе внимания.
– То есть вы, Александр Леонидович, считаете, что я как мать не могу дать ему достаточно внимания? – обиженным тоном произнесла женщина.
– Анастасия, – поборов лёгкое сопротивление с её стороны, Лагардов дотянулся до шнуровки корсажа шелкового платья, – послушай, сейчас тебе не стоит тревожиться о нашем сыне, главное – позаботься о себе.
– Но… как я могу заботиться о себе, если вы, муж мой, постоянно пропадаете где-то вечером? Как? Где же ваше внимание? – она ничего не успела сказать: поцелуй мужчины прервал ее.
– Молчи, не говори ничего! – Александр Леонидович расшнуровывал корсаж. – Тебе нужно внимание?
Послушно откинувшись на кровать, Анастасия Николаевна провожала пустым взглядом упавшее на кресло платье. Шорох нижних юбок, постепенно задранных вверх. Шелк со стоном угнетенной жертвы превращался в тонкие лоскуты. Едва ли вой ветра, ударяющего в окна, мог сравниться с этим треском.
Все происходило по старому сценарию: он хочет – она подчиняется, он наслаждается – она терпит. Такое ли внимание было нужно? Может быть, в глубине души ей и хотелось чувствовать себя безжизненной куклой в его руках. Все-таки Анастасия Николаевна не пыталась даже сопротивляться его прихоти. Может быть, она ожидала подобное обращение: равнодушный взгляд, отсутствие всякого интереса к ее предпочтениям. Резкие движения, болезненные точки, отзывавшиеся томлением внизу живота. Укусы на шее такие, которые сложно скрыть даже под толстым слоем пудры. Может быть, женщина сама нуждалась в этой игре…
Он не смотрел в ее глаза. Слишком надменными они казались ему. Всякое желание, искрящееся в них, было омерзительно знакомым. Каждый ее стон напоминал шелест смятого листа бумаги. Мужчина сжимал шею супруги в том самом порыве, каковой, по ее ошибочному мнению, являлся контролируемым. Он бы придушил ее, если бы не впивавшиеся в широкие плечи ногти, что со звонким хрустом ломались, царапали кожу и оставляли алые следы на ней.
Мысль о ее смерти была слишком сладкой, желанной. Невозможно было забыть падение этой женщины год назад. Коварный удар куда-то под ребро. Жестокая насмешка над ним, над его ныне мертвым уважением к ней, над их сыном.
Не подозревая, что ему все известно, она отдавалась во власть сковавшей тело похоти. Влажная, но уже не столь узкая. Наверное, она совсем не замечала, как ему наскучило это. Распаляла Александра Леонидовича совсем не страсть. Ненависть. Бессильное желание доказать, что ее тело принадлежит только ему, резало разум. Досада. Никак не получалось верить в это. Совершенно чужая женщина. Не его!..
Глава 2. Призрак из прошлого
На следующий день, в поместье графа Николая Усурова царила мрачная атмосфера, накрывшая своей мёртвой шалью весь дом. В широком зале. окруженный толпой находился гроб. Тёмно-фиолетовая ткань его переливалась в бледных лучах зимнего солнца, оттеняя неким смертельным блеском.
Среди присутствующих можно было заметить и Лагардова. Ярко-черная бархатная ткань его фрака особо выделялась среди всех других серых и неприметных красок. Благородное лицо мужчины было слишком бледным то ли из-за освещения, то ли из-за сильной усталости, преследовавшей его не первую неделю. Светло-голубые глаза его казались стеклянными. С виду Александр Леонидович выглядел весьма спокойно, но внутри что-то мешало ему сосредоточиться на одной мысли, какая-то невидимая сила заставляла его теряться, нервно сжимая в руках белые перчатки.
Рядом с ним стояла Анастасия Николаевна. Её тело била мелкая дрожь, она принималась к мужу, желая найти в его объятиях поддержку. Лагардов машинально приобнял ее и совершенно скованно погладил по спине. Он не думал о её скорби, лишь пытался поскорее заставить её успокоиться. Казалось, с каждым его вздохом, с каждым движением его руки, едва касавшейся её, она все больше замыкалась в своей печали, не сдерживая эмоций, рвущихся из самой глубины чистого сердца. Слёзы одна за другой скатывались по её щекам и падали на темно-синий подол платья.
Одна только мысль не давала ей покоя: «Неужели, она больше никогда не увидит свою бабушку?» Мороз пробегал по её коже каждый раз, когда она смотрела на гроб. Затем женщина отошла к окну, тщательно стирая слёзы.
Тут среди гостей появился сам Николай Васильевич, с виду неё особо опечаленный смертью матери. А хотя, почему он должен был сходить с ума по этому поводу, если и так было известно, что Екатерина Дмитриевна не протянула бы и недели? Он прекрасно знал и понимал это. Не каждый человек способен осознать смерть своей любимой матери, которой едва минуло шестьдесят восемь лет. Но Николай Васильевич же не боялся смерти, которая, придя ночью за Екатериной Дмитриевной, слегка зацепила его своей косой, заставив схватиться за больное сердце.
Николай Васильевич сейчас явно был отвлечен какой-то другой мыслью. Его тёмно-коричневый костюм подчеркивал скованные, будто намеренно сдерживаемые движения, свойственные человеку, думающему только о чем-то важном. Белая рубашка почти сливалась с бледным лицом, изрезанным морщинами, уголки плоских губ были опущены, как и подобало серьезному человеку, карие глаза спокойно смотрели из-под немного опущенных век на окружающих, словно оценивая каждого присутствующего.
В зал, следом за графом, вошла молодая девушка в чёрном шёлковом платье, корсаж которого вплотную прилегал к талии, идеально повторяя изгибы её тела. Короткий тёмный корсет, украшенный ажурным кружевом серого цвета, замечательно контрастировал с высоким чёрным кружевным воротником с вырезом на груди в виде капли.
Стоило ей только войти, как взгляды всех присутствующих были мгновенно обращены на неё. Оттенок смущения коснулся её очаровательного личика: ярко-зеленые глаза как-то по-особенному заблестели, пухленькие алые губки растянулись в едва заметной очаровательной улыбке, аккуратные щечки покрылись лёгким румянцем.
Вниманием не обделил её и Лагардов, доселе сосредоточившийся на своих мыслях. Он впервые поднял голову и с интересом взглянул на юную особу. Сердце его забилось сильнее, мысли мгновенно перепутались. Он смотрел на девушку, тщетно стараясь вспомнить, где прежде мог видеть её. Александр Леонидович чувствовал, что прежде встречал её, ощущал что-то близкое в присутствии очаровательного создания. Взгляд мужчины скоро пробегал, не упуская ни малейшей детали её образа. Особо его заинтриговал цвет волос девушки, невероятно яркий, огненно-рыжий. За всю жизнь ему не доводилось встречать таких прекрасных особ.
Или почти не доводилось?
Вскоре незнакомка, идущая под руку с графом, приблизилась к Анастасии Николаевне. Лагардов начал замечать, как какое-то чувство медленно подступило к его горлу, начав мучительно душить. Это ощущение напоминало нечто иное. Ревность? А могли ли он ревновать эту девушку, если даже не знал, кто она, кем была графу и зачем присутствовала на похоронах Екатерины Дмитриевны? Конечно же, нет. Но Лагардов считал своей обязанностью узнать, что же за очаровательное создание сопровождало пятидесятилетнего графа. Вскоре Николай Васильевич оставил свою спутницу и исчез среди гостей.
Александр Леонидович, движимый каким-то странным порывом, решил вмешаться в разговор супруги и юной особы. Когда он приблизился к ним, до него долетел отрывок из их беседы, а точнее – имя Анна. Его словно поразило молнией: мужчина тут же остановился, замерев на месте, голова закружилась, сердце забилось в бешеном ритме, но внешне он не выдал этого. Лагардов просто смотрел на девушку, постепенно узнавая в ней призрака из прошлого. В его памяти сразу возродились события шестилетней давности.
Шесть лет назад Александр Леонидович пожелал свататься к Анастасии Усуровой. В тот день на улице стояла достаточно тёплая погода, лёгкий майский ветер пробегал по листве деревьев, по водной глади озерца и разбивался о сухой песок, опаленный солнцем. В саду ласково пели соловьи, чей голос украшал поистине невинную беседу Лагардова и Анастасии Николаевны, сидевших на скамейке возле высокого фонтана.
Мужчина, приободренный согласием графа Усурова на брак, воодушевленно беседовал с девушкой, надеясь хоть чем-то заинтересовать её. Его черный редингот из тонкой ткани никак не гармонировал ни с яркой зеленью деревьев и кустов пышных аллей, ни со светлыми розами на клумбах. Чёрный цвет даже не смотрелся рядом с бледно-розовым платьем Анастасии. Тем не менее, это не мешало Лагардову, подобно поэту, признаваться в любви. А хотя, для чего он делал это? Ведь в тридцать три года он занимал не последнее место при дворе и был завидным женихом. Зачем же тогда ему было нужно все это, если Усуров, исходя из личной выгоды, все равно выдаст за него замуж свою старшую дочь?
Скорее всего, ему нравилось наблюдать, как Анастасия Николаевна в полном смущении опускала глаза и старалась сдержать лучезарную улыбку, дарившую ему надежду. Лагардов был рад видеть эту милую картину: девушка, чьи светлые волосы, заплетенные в косы, слегка задевал ветер, вертела в своих руках короткую болотного цвета ленточку, боясь взглянуть на него.
– Я готов поклясться, дорогая моя, что не встречал столь прекрасной леди, как вы! – бархатный голос мужчины разносился по всему саду, околдовывая и лаская слух.
– Могу ли я верить, что все сказанное вами – правда? – исподлобья, с недоверием, посмотрела на него Усурова.
– Я лишь хочу верить, что моя любовь – не мрачная тоска, не безнадежное увлечение, и даже не мечта, возрожденная вновь, а чувство, достойное ответа и уважения… – он замолчал на несколько секунд, притянув её руку и поцеловав нежную кожу. – Вот видите, что вы со мной сотворили, мадемуазель! Я уже стихами заговорил.