Только мне почему-то безумно тяжело повернуть к нему голову. И я делаю вид, что собираю конструктор, то и дело замирая от ужаса. Я строю дом из желтых, красных и зеленых пластмассовых кусочков. Руки не слушают меня. Домик получается грустным, неустойчивым. Ни одна кукла не стала бы в нем жить. Где мои ножницы? Куда папа их положил?
Я глубоко вздыхаю и почти верю в хороший конец. И вдруг из кухни доносится характерный шум выдвигаемого ящика. Я еще не знаю, что от ужаса можно поседеть, но догадываюсь о чем-то таком. Все мое существо от внутренностей до кончиков пальцев покрывается колючей коркой невыносимого страха. Опасаясь выдать свое присутствие, осторожно забираюсь на кровать и накрываюсь одеялом с головой. Рядом с подушкой лежит цветная керамическая тарелка.
Ее хорошо видно из моего убежища. Пошевелиться я не могу. Только в каком-то диком оцепенении наблюдаю, как на нее ложится черная уродливая рука с длинными пожелтевшими когтями. Зажмурив глаза, я молюсь о том, чтобы на тарелке ничего не было. Открываю глаза – рука не исчезла. И так я лежу два часа или три или даже четыре в одной застывшей позе и повторяю про себя, как мантру: «Придет серенький волчок и укусит за бочок…».
Я засыпаю, но, к несчастью, ненадолго. В первую секунду мне непонятно, где я нахожусь. Во время сна было жарко, я скинула одеяло, и теперь моя голова ничем не защищена. Чудовище могло добраться до нее. С полок щетинятся ободранные корешки книг. Свет от лампы окрашивает мир в тон пропавшего абрикоса. Рука больше не лежит на тарелке.
Я готова поверить, что все это сон. Так скажут взрослые, а им по какой-то причине всегда следует верить. Но в прихожей что-то происходит. Кто-то царапает замочную скважину. В ледяной тишине позднего вечера сердце стучит с таким надрывом, словно напичкано взрывчаткой и вот-вот рванет. Мне кажется, я в кого-то превращаюсь. Перестаю узнавать свои пальцы, они тонкие и дряблые, как у курицы.
Придет серенький волчок…
Сжавшись в комок, я жду расплаты за то, что не была хорошей девочкой. Нечто липкое и темное касается моего плеча. Мне плохо до тошноты. В эту минуту я желаю только одного: быстрого и безболезненного исчезновения. Я больше не хочу быть. Но вот хлопает входная дверь, и я слышу мамины шаги. И бросаюсь к ней на шею так, будто не видела целую вечность. Она ведь даже не подозревает, что своим появлением спасла мне жизнь.
Шурик трубку не снимал. Длинные гудки били по вискам, током проходили по нервным окончаниям. Где он?! Уснул? Я спрятала все ножи и ножницы в гардероб. Шурик не сможет их найти… Мне стало дурно… Мой сын один дома, без ножниц, без ножей – безоружный.
Не попрощавшись, я выскочила из кафе, поймала такси и позвонила Линке. Я была не в себе. Мне срочно нужно было знать, помнит ли она что-нибудь подобное.
– Ну чего тебе надо? – сонным голосом отозвалась Линка. – Не помню я ничего такого, деточка. Ну, страшно было. А как же? Мне казалось, кто-то бродит по нашему чердаку.
– Ты его видела?
– Кого? – вздохнула Линка.
– Того, кто бродит. Линка, ты помнишь что-нибудь странное из детства? Напрягись…
– Да. Помню, прилетал Питер Пен. Или, может, это был Карлсон…
– Линка!
– Хорошо-хорошо. Странное? Ладно. Когда мне было лет пять, я видела Пушистика. Ну, я его так называла. Думала, крыса… только очень крупная и вся в длинной шерсти такой пушистой. Знаешь, если бы мои его увидели, прибили бы точно. Но они его не видели, вот в чем дело. Привиделось просто. Дети себе часто невидимых друзей создают. Чушь. Быстро прошло.
– Пушистик? Ты серьезно?
– А я почем знаю? В этом возрасте все сказки былью кажутся. Ты только представь, дети на новогодних утренниках ведь, правда, думают, что к ним Дед Мороз пришел.
– Вдруг он, правда, настоящий…
– Алло… Эй, мне приехать к тебе, эй?
Они думают, Дед Мороз настоящий. Они так думают. Как же это все влияет на них? На моего Шурика, на всех, кому меньше десяти? Дети не зря боятся оставаться одни. Говорят, они, как животные, видят больше, чем обычные люди.
Мне было трудно дышать. Казалось, тьма и воздух – это одно и то же. Из-за перепада напряжения выбило пробки. Я убеждала себя, что именно поэтому нет электричества. Дверь в комнату была закрыта. Возможно, Шурик, действительно, спал. Однако все попытки открыть дверь оказались тщетны. Ее кто-то держал изнутри.
– Шурик! Немедленно открой, слышишь? – не своим голосом закричала я. Шурик не отвечал. В комнате послышались возня и топот.
– Шурик!
– Я здесь!
Сын внезапно выскочил из темноты и крепко схватил меня за руку.
– Где ты был?
– В шкафу с кастрюлями.
– Если ты здесь, то кто же там? – тихо спросила я.
Шурик решительно потащил меня к выходу. Нет бы послушаться сына и уйти прочь, но мне хотелось знать, что происходит в моем доме, знать наверняка. Отстранив его, я снова навалилась на дверь, и она тут же распахнулась передо мной.
– Мама, не ходи туда! Мама! – завопил Шурик.
Что-то втолкнуло меня внутрь, и очнулась я уже на ковре среди остатков башни «Lego». Шурик отчаянно бился в закрытую дверь, а я боялась обернуться. Он вовсе не трус, если пытается спасти меня. Повернувшись на бок, я увидела ее, черную, длинную, с желтыми когтями. Она лежала так близко!
Теней вокруг становилось все больше. Я знаю, эти сущности рядом со мной. Стоит только повернуть голову – и я их увижу.
– Господи, только бы найти… – молилась я, вцепившись в свою сумку, как в единственную надежду на спасение. Там, на самом дне бокового кармана, во французском фирменном наборчике, лежало заветное оружие против ночных чудовищ.
– Вот! – зажмурившись от страха, я резко выставила вперед маленькие маникюрные ножнички.
Иногда от ужаса внутри бывает холодно и щекотно и можно реально почувствовать, какой громкой бывает тишина. В тот момент, когда мир замолкает, разрываются барабанные перепонки. От боли хочется свернуться клубком и закрыть все мягкие уязвимые места.
Мне показалось, прошла тысяча лет, прежде чем я пришла в себя. Шурик сидел рядом и гладил меня по голове. Руки мои дрожали, и душа все еще желала удрать из перепуганного тела. Господи, как это могло случиться со мной? Ведь того, во что не веришь, не бывает. Это закон… Сквозь плотно задернутые занавески пробивались равнодушные лучи нового дня. Наверно, где-то прокричали петухи, и вся нечисть по традиции отправилась в ад.
Через месяц мы переехали на другой конец страны, где скучной счастливой жизнью жили мои родственники и старинные друзья. «Здесь тоже люди живут, мама. Поверь, нам будет хорошо», – сказал Шурик, когда мы переступили порог ветхого одноэтажного домика на окраине.
И я ему поверила. Большие крысиные бега для меня закончились. Огромный город с колоссальными возможностями, люто ненавидящий живущих в нем людей, остался далеко позади, так же как и ночные чудовища Шурика. Того, во что мы не верим, не существует. Таков закон. Но иногда он не работает. Дети точно знают это, а взрослые всегда требуют доказательств.
Terra Rasa
Поезд мчался с такой бешеной скоростью, что мне периодически закладывало уши. Воронеж мы проехали за пару минут. Вернее, то, что от него осталось. На том месте, где разливалась река, зиял пустой котлован. Огонь наелся человечины и отступил на время.
Раньше, когда поезда ходили медленнее, я любил смотреть в окно на деревушки и домики с желтыми окнами, леса и поля. Банально до тошноты, но все же Родина моя. Особенно мне нравилась дорога у подножия гор, по которой к морю и обратно носились адлерские поезда. Теперь не было ни дороги, ни Адлера. А иногда казалось, что и гор больше нет.
Несмотря на кондиционеры, хотелось раздеться до неприличия. В депо вагоны покрывали специальным «антипригарным» раствором. Но этого было недостаточно. Поэтому из специальных резервуаров их поливали водой, непригодной для питья.
Купе должны были укомплектовать полностью, однако в вагоне оказалось много свободных мест. Напротив меня сидела бабулька с внучкой. Рядом толстяк в галстуке и рубашке с длинным рукавом. Потную физиономию его я помню. В телевизоре светилась неоднократно и по разным поводам. Бабка сидела нервная. И священник наверху – мрачный, как последний прогноз синоптиков. К вечеру он стал петь псалмы.
У бабки было такое лицо, будто сейчас возьмет и достанет из корзинки жареную курочку, вареные яйца и свежий огурец. Я чуть было слюной не подавился от этих мыслей. Но та, к счастью, сидела спокойно и ничего доставать не собиралась. Не знаю, что бы со мной было, если бы достала.
– Вы едете в Мурманск? – спросила она так, как будто были другие варианты.
– Да, к заливу.
Оттуда все суда сейчас шли к полюсу. И она, конечно, знала об этом. Вопрос заключался лишь в том, как туда попасть. Люди не думали о еде или крыше над головой. Главное, что они будут пить. А там снег, там лед… А значит, спасение. Да вот только кораблей в заливе почти не осталось.