Все, кроме правды - Левин Михаил Борисович

Джиллиан Макаллистер

Все, кроме правды

Gillian McAllister

EVERYTHING BUT THE TRUTH

Серия «Психологический триллер»

© Gillian McAllister, 2017

© Перевод. М. Б. Левин, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

* * *

Моему отцу.

Мы обещали друг другу, что никогда не расстанемся.

И теперь наши мысли навеки вместе – на печатных страницах.

Наш характер – это то, что мы делаем, думая, что никто нас не видит.

Х. Джексон Браун-младший

Все кончилось страшным обвинением. Никогда не думала, что могу такое сказать, но я швырнула в него этими словами, как гранатой. Все остальное было после: хлопнувшая дверь, каждое утро мысли о случившемся, невозможность забыть взгляд, брошенный им перед уходом.

Но начиналось – с любви. Легкой и радостной.

Я любила смотреть его профиль в Фейсбуке, когда его, застенчивого, неожиданно фотографировали на вечеринках и на этих кадрах он выглядел мрачным сурикатом. Я любила его ипохондрию – он часто звонил врачу со словами «это я» и смущался – по-своему, по-шотландски.

Я любила того человека, каким он хотел быть, – аккуратного и точного, который в порыве минимализма выбросил всю свою одежду, а потом, смущаясь, ходил докупать носки. Я любила и того человека, каким он старался не быть: всегда опаздывал, заправлял футболку в джинсы, в ожидании поезда приглаживал торчащие на затылке волосы, потому что дома не было времени уложить их гелем. Я любила его бессознательные действия, когда он протягивал руку, останавливая младшего брата у края дороги; выливал остатки молока в чай мне, а не себе. Я любила, когда он приходил из тренажерного зала в почтительном страхе перед «качками».

И конечно же, я любила его тело: маленькие уши, уголки рта, изогнутые в улыбке. Любила смотреть на его руки, когда он закатывал рукава рубашки.

Я любила еще многое – всякие мелочи. Мне нравилось, что он не умел свистеть. Разделяла его политические и религиозные взгляды: «Я не верю в Бога, но страшно его боюсь». Мне нравилось, что он не умел сидеть спокойно. Он, возможно, единственный, кто покупал печенье «Вэгон уилз», макал его в чай и называл это завтраком.

И любила, когда он смотрел из-под тяжелых век, улыбаясь своей особой, с ямочками, улыбкой – только для меня. Больше всего я любила именно это: его взгляд и улыбку – вот что было главное.

До ребенка.

И до обмана.

Часть первая

Кто?

Глава 1

Сейчас

Мы уже засыпали. Лежали как одно существо, тесно прижавшись друг к другу. Внезапная вспышка так ярко осветила комнату, что даже сквозь закрытые веки серое стало иссиня-белым.

Я села. Пуховое одеяло соскользнуло, и я покрылась мурашками. В доме Джека всегда было очень холодно. Я пыталась понять, что же засветилось.

Это был айпад, лежащий на прикроватной тумбочке.

Не знаю, зачем я решила посмотреть. Сквозь сон вылезла из-под одеяла и дотянулась до айпада, мое голое тело призраком отразилось в больших окнах еще до того, как я осознала, что делаю.

Отправитель: Чарли Мастерс. Имя мне незнакомо. Я знала только родных Джека, но никого из друзей.

Я замерла, палец завис в воздухе. Одно касание – и я увижу письмо целиком. Наверное, промедлила лишнюю секунду, потому что экран потускнел и погас, я положила айпад на тумбочку, почти забыв о сообщении и своем мимолетном дурацком желании.

За окном стояла совершенно черная ньюкаслская ночь, скрывающая знакомый сельский пейзаж.

– Рейч, что ты там делаешь? – зевнул Джек.

Я любила его шотландский акцент и тихий, чуть хриплый голос и такой низкий, что даже малознакомые люди это отмечали.

Джек повернулся и, сев, зажег свет. Глядя на его темные растрепавшиеся волосы, бороду и волосатую грудь, я подумала, что он похож на пещерного человека.

– Какой-то гаджет включился, – сказала я.

– Наверное, кот балуется, – произнес Джек сонным голосом.

– Может быть, он как раз тут был, – соврала я и оглядела комнату.

Джек не украшал дом – по-настоящему, как я бы хотела. Единственная вещь на фоне голых кирпичей – даже штор не было – слегка загибающийся на уголках зернистый снимок УЗИ.

Он увидел, куда я смотрю.

– Что там Уолли делает? – спросил он.

Мы прозвали малыша Уолли, потому что никто из нас не мог разглядеть его на снимке[1]. Прозвище прижилось.

– Спит, – улыбнулась я. И застенчиво натянула одеяло до шеи, зная, что при свете лампы на груди особенно видны толстые синие вены, появившиеся у меня внезапно – почти за одну ночь.

Джек улыбнулся в ответ, потом встал и вышел из комнаты. Я смотрела, как он идет по коридору, – высокий и стройный, на оливковой коже играет льющийся из окна лунный свет. Он шел, шлепая босыми ногами, и у меня сердце пело, а внизу живота приятно тянуло, когда я видела его голым. И я снова была готова, хотя все уже произошло всего пару часов назад. Вот она – ненасытность недавних любовников.

Он вернулся через пару секунд с грелкой в одной руке и с рыжим котом Говардом в другой.

Джек недавно стал так делать – приносить грелку. Увидел, как я это делаю, и без слов взял эту обязанность на себя. Каждую ночь, где бы мы ни спали, у меня или у него, он с улыбкой приносил мне грелку.

– Говорила же тебе, что он тут, – показала я на кота.

Говард, который висел тряпочкой на руке Джека, вывернул голову и посмотрел на меня с недоумением.

– Зараза он, – сказал Джек, а Говард выскользнул из его руки на кровать.

Джек временно работал в Ньюкасле на журнал «Сити лайтс». Ненадолгое время переехал сюда из Шотландии. Первый раз придя к нему в гости, я спросила, зачем он завел кота. «Холостой мужчина, любитель котов?» – спросила я, поддразнивая. «В любом доме должен быть кот, – ответил он. – В каждом холостом доме. А кто не согласен, тот не прав».

Сейчас Джек сел рядом с Говардом и, глядя на меня, улыбнулся.

Я подумала, перестанет ли у меня когда-нибудь кружиться голова под его взглядом? Все время ходила как оглушенная, часто ловила себя на том, что радостно улыбаюсь себе в зеркале ванной, снимая косметику его мылом «Нивея».

Вместо того чтобы все это выразить словами, я спросила:

– Когда шторы повесишь?

И чувствовала себя глупой, выглядывая из-под пухового одеяла.

Джек всерьез задумался над моей просьбой, хотя ему самому, конечно, на шторы было наплевать.

– Когда окончательно сюда переедешь. Да и все равно соседи уже все видели. – Он иронично приподнял бровь.

Это была одна из наших шуток: как у нас много секса и как мы хорошо это умеем – так хорошо, что сделали ребенка.

– Ты какие хотела бы?

– Хорошие и плотные, – ответила я. – Свет меня будит.

– Считай, что сделано, – кивнул он и указал мне за спину. – Передай мне, а?

Я моргнула, сделав вид, что впервые заметила айпад и не держала его минуту назад, едва не открыв письмо. Взяв планшет в руки, я почувствовала, что он теплее обычного. Или мне так показалось.

Джек не включал его, экран оставался темным.

– В субботу начался сезон регби, – сказал он.

Я повернулась на бок, опершись на локоть. Говард устроился у меня в ногах, не шелковый и приятный, как обычные коты, а толстый и тяжелый, словно большой книжный том.

– Никогда не встречалась с регбистом, – усмехнулась я.

– Даже в школе?

Я презрительно фыркнула:

– Ты серьезно?

– Ой, я забыл, что твоя школа была в Бронксе! – иронично заметил Джек, и его рука, исчезнув под пуховым одеялом, легла мне на бедро.

Все мое тело напряглось в ожидании, в левой стороне закололо пузырьками, в животе завертелось огненное колесо фейерверка. Я пыталась сосредоточиться, но это было невозможно.

– Самая лучшая в Ньюкасле, – парировала я. – Не все же могут себе позволить пансион, у которого свой гимн и постоянно проживающий персонал. Расскажи еще раз, что вам давали на завтрак?

Это была одна из наших любимых игр, и я каждый раз заставляла Джека придумывать какое-нибудь новое причудливое блюдо и рассказывать об этом моим друзьям и родным. Сейчас он опустил голову, изображая смущение.

– Тигровые креветки с пак-чоем[2]? – предложил Джек и весело хмыкнул басовито и тихо, спрятав лицо в ладони. – Прошу занести в протокол, что мне стыдно.

– Пак-чой! – повторила я, хохоча. – Пак-чой!

– Невозможно же играть в лакросс, если не заправиться как следует пак-чоем.

– Наши учителя носили пуленепробиваемые жилеты, – сказала я.

– Не может быть!

– Один семестр, после того как Джонни Стил принес винтовку в школу.

– Вау, – произнес он одними губами и передвинул руку ниже, чуть перебирая пальцами, будто на пианино. Его рука лежала спокойно, расслабленно, а вот выражение лица на миг стало взволнованным. – Но все равно, как-нибудь в субботу ты должна ко мне присоединиться. Не на матч, это скучно, а после. Когда будем отмечать.

– О’кей, – согласилась я.

По позвоночнику пробежал новый разряд счастья. От нашего блестящего начала, когда в кафе не отрывали взгляда друг от друга, когда целовались около ресторанов, не замечая официантов, потому что были переполнены друг другом; от пробравшей нас дрожи того дня, когда, глядя на положительный тест на беременность, мы просто не знали, что друг другу сказать. И вот теперь начинается осень, и я собираюсь пойти в его клуб, как и положено девушке регбиста.

– Ты действительно хочешь представить меня своим знакомым?

Я говорила шутливо, но рука Джека перестала меня гладить, и он ее убрал.

– Если хочешь, – ответил он, глядя на меня, в уголках глаз появились лучики.

Уже прошло почти семь месяцев, а он все еще не познакомил меня со своими друзьями. Я беременна три месяца, и Уолли из двух клеточек вырос до четырех, до восьми, до зародыша размером с мандарин. И вот наконец-то я получила приглашение. Лучше поздно, чем никогда.

– Там рядом само здание клуба, где все потом выпивают. Но обстановка слегка грубоватая.

– Слишком много пак-чоя?

Джек тихо засмеялся:

– В основном мужского шовинизма. Но ты не обращай внимания.

– Ну, что поделаешь.

Он улыбнулся мне. Быстро, но искренне. Я улыбнулась в ответ, и какое-то время мы смотрели друг на друга.

Первым отвернулся он, и я увидела, как у него побелел кончик пальца, нажимающий кнопку home на айпаде. Что-то у него в лице изменилось… точнее, сначала что-то возникло и тут же исчезло, как если человек на вечеринке открыл дверь в дальнюю спальню, где оказалась парочка, и тут же ее захлопнул. Потом, не читая, удалил извещение, открыл приложение и стал читать Остен – кажется, он выбирал только книги, написанные женщинами, и от этого я его еще больше любила. Выражение его загорелого лица было совершенно нейтральным. Я еще секунду смотрела на его пухлые губы, потом отвернулась.

И лежала, глядя в окно без штор, думая, что за эмоция промелькнула на лице Джека, под вот этой нарочито нейтральной маской.

– Тебе письмо пришло? – решилась я. – Мне показалось, экран включился.

Я смотрела в окно.

– Нет-нет, – ответил Джек.

Наверное, именно в этот момент все и пошло наперекосяк.

Мне нечего было добавить. Да и что я могла сказать? Возможно, ошиблась, или это был спам, о чем он уже забыл. Или обычное рабочее письмо, а работу он обсуждать не хочет.

– Посмотри на это, – позвал меня Джек через пару секунд.

Я повернулась к нему. У него подергивалась одна из грудных мышц.

– Пальпитация[3], – он смотрел на меня. В его дыхании ощущался запах зубной пасты и кофе, который он допил десять минут назад. Такой у него был вечерний ритуал – кофе, шоколад и в кровать. Так он растягивал последнюю и лучшую часть нашего вечера.

– Мышечная фасцикуляция, – возразила я сонно, – подергивания. Излишний кофеин, или ты просто стал преждевременно сдавать.

И я тихо засмеялась этой нашей шутке.

В Шотландии Джек был политическим журналистом и судебным репортером, потом перешел к описанию путешествий и любил это больше. Он часто ругал сам себя, что всегда сдает материал с опозданием.

Он вставал в десять и делал то, что по утрам может себе позволить лишь человек свободной профессии: запускал стирку, правильно варил фильтрованный кофе, открывал почту. Работу заканчивал в четыре часа дня и смотрел телеигру Pointless[4] под чай с печеньем.

В тех случаях, когда мой бывший бойфренд Бен, учитель, уклончиво говорил: «проверка работ», «ненормированный рабочий день» или «вечера бесед с родителями», Джек вполне охотно признавал себя раздолбаем. «Да, я могу устроить себе выходной в среду, если мне захочется! – говорил он за ужином. – Лучшая работа в мире».

Но на самом деле Джек не всегда так делал. Неделями мог работать до полуночи, у него отрастала борода, а образ жизни становился ночным. Потом он выдавал пачку отличных статей – прекрасной прозы – и возвращался к прежней жизни.

– Миорелаксант прими, если хочешь, – сказала я, – бускопан.

– А поможет? – спросил он таким тоном, будто ему нравился этот разговор.

Классический ответ человека тревожного типа, прямо по учебнику. Ему это и нужно: ответ и заверение от доктора. Но он был моим любимым тревожным типом.

– Вообще-то мышечные подергивания – ничего серьезного, – ответила я. – Но помочь должно.

– Значит, я не собираюсь сбросить эту смертную оболочку? – уточнил он, и рука, обнимающая меня, слегка взъерошила мои волосы.

– Нет, – заверила я. – Хотя ты ужасный ипохондрик.

– Знаю. Но знакомство с врачом – это очень удобно.

Мы вернулись к прежней позе: он обнимал меня сзади, а Говард устроился между нами. Джек заснул сразу же, а я нет. Никогда сразу не засыпаю.

И это случилось снова, как всегда бывало, когда я, наконец, проваливалась в сон. Мне привиделся мальчик, сидящий передо мной на полу, катетер свисал у него из ноздри прозрачным червем. Он тянулся ко мне, но мои ладони прошли через него насквозь, и мальчик исчез, когда я проснулась.

Глава 2

В мыслях я все возвращалась к тому письму. Даже не к нему, а к взгляду и лжи, маленькой невинной лжи. Впервые он мне соврал, пусть о ерунде.

На работе, посреди пыльных сводов законов, я решила покопаться в сети по этому поводу.

Моя ближайшая подруга Одри помогла мне получить работу секретаря-машинистки у адвоката по врачебным ошибкам. Работа мне, конечно, не нравилась, хотя я с интересом читала заметки и была единственной, кто может разобрать врачебный почерк.

Я взяла толковый словарь и стала искать определение.

Я кивнула и закрыла словарь.

Так, интереса ради посмотрела. Из любопытства.

Глава 3

Я проснулась оттого, что меня осторожно трясли за плечо. Было утро субботы, в комнате стояла сероватая синева.

– Рейч, Рейч! – звал меня Джек.

Этот волнующий голос, его руки на моем теле напомнили мне наши ранние дни, до беременности. Он позвонил мне через пять минут после окончания нашего первого свидания, сказал, что хочет приготовить для меня ужин, и спросил, когда я буду свободна.

Завтра, ответила я. Мы не играли в игры. Я приехала прямо из офиса – в рабочем костюме, с поплывшим макияжем. Он готовил фахитас из курицы, стоя босой в кухне. Представил меня своему коту.

«Я думаю, вы поладите, – сказал он и поцеловал меня – без предисловий, глубоко и страстно, прямо в коридоре. Потом добавил: – Мне не хочется останавливаться, но Говард все мясо съест».

Я открыла глаза.

– Что такое? – спросила я, и воспоминание о той давней сцене растаяло.

– Нам пора.

– Куда?

– Деловой завтрак. Собеседование с этим музыкантом – насчет его фестиваля.

Не слова заставили меня открыть глаза, а интонация. Такой настойчивости я даже не ожидала. Посмотрела на часы, светящиеся зеленым у дальней стены.