Пять часов с Джеком – лучшего рецепта быть не могло.
На родину Джека – в маленький шотландский город Обан – мы приехали поздно вечером в пятницу, чтобы пойти на регби в субботу. Мы уже не просто приезжали в гости – жили на два города. Походы в ресторан и прогулки по сельским дорожкам постепенно сменились более обыденными домашними делами: Джек разбирал свои старые учебники на чердаке, а я даже завела там зубную щетку.
В Обане почти всегда был туман. Контуры стоящих в гавани кораблей расплывались: видны были только корпуса, а мачты таяли в беловатой дымке. Облака висели неподвижно над домом родителей Джека, словно прибитые, будто их оторвали от общей массы и повесили здесь.
Его команда устроила прощальный матч для друга, которому травма шеи не позволяла больше играть. Я не пошла на игру, Джек сказал не заморачиваться. «Приезжай после семи вечера. Матч закончится, и начнется празднование».
Так что вместо этого я в одиночку прошлась по магазинам, перебирая детские комбинезончики и носочки, а в клуб поехала, когда игра кончилась. Джек послал мне длинное сообщение с инструкциями, и я не могла не улыбнуться: он был писателем, а текст – его средством общения.
«Когда войдешь в парк, иди по дубовой аллее налево, потом обойди вокруг и подойди к белой, а не темно-синей боковой двери. Пройдешь мимо раздевалок и попадешь в суету импровизированного бара. Ищи меня там: я высок, темноволос и невероятно красив».
Я простояла снаружи добрых десять минут. Надо было сразу входить, но я слишком нервничала. Мы с Джеком ждем ребенка, но почему-то встреча с его друзьями пугала. Ни одного из них я ни разу не видела. Когда мы приезжали в Обан, его друзья всегда были заняты. Так что я перестала о них спрашивать – не из страха, а потому что было уже неловко. И вот сейчас мне предстоит с ними познакомиться.
Регби-клуб состоял из хорошо освещенного поля и обветшалого белого деревянного здания. В свете прожекторов клубился осенний туман, и от нагревателей на веранде шел пар. Там было не менее пятидесяти человек, которых я разглядела, когда глаза привыкли к сумраку. Они стояли, пили, курили, смотрели на траву.
– Привет? – раздался голос Джека, когда я замерла возле белой двери, держась за ручку.
Он возник рядом, похоже, только что из душа – волосы мокрые, – его горячие губы на моих в холодном воздухе. С веранды раздались приветственные возгласы, он улыбнулся и крепко обнял меня одной рукой за плечи, а другой гладил по спине. Я это обожала.
– Входи, познакомишься со всеми. – Он проводил меня на веранду по четырем шатким ступеням. Здесь пахло, как в конце лета: стриженым газоном, увядающей от жары травой. Пролитый сидр и сигареты. Мне это напомнило, как раньше мы с Кейт, моей сестрой, все лето ездили на велосипедах куда глаза глядят.
– Джей-Ди! – окликнул Джека крупный блондин. – Наконец-то ты нас познакомишь.
Я почувствовала, как Джек напрягся.
– Рейч, это Прайси. – Мы с Прайси пожали друг другу руки. – Прайси, это Рейчел.
Мое имя он произнес горделиво и со значением.
– Я много о вас слышал, – улыбнулся Прайси.
Может быть, так все говорят, но мне показалось, что это искренне. Джек приобнял меня за плечи. Мне понравилась эта теплая тяжесть, я улыбнулась.
Произнесено со значением: это Рейчел.
– Пойдем к бару? – предложил Джек.
Я взглянула на игровое поле, на мягкий вечер октября, который вскоре сменится бесконечным холодом, дождем и снегом зимы.
– Мне лимонад, – попросила я, – с ягодами.
Раньше я могла пропустить стаканчик вина, но это было до Джека и до Уолли. Учитывая, что Джек не пил, а мне было нельзя, мы предпочитали другие занятия. Раньше лето я проводила в уличных кафе, но в этом году был боулинг, мини-гольф и прогулки. Но оно было пьянящим, это лето.
– Пойдем, – позвал Джек.
И вот только тут до меня дошло, как Прайси назвал Джека. Я остановилась.
– Джей-Ди? – переспросила я у Прайси. Он же Джек Росс, без второго имени. – Почему не Джей-Ар?
– Это была моя любимая выпивка[8], – пояснил Джек.
Прайси посмотрел на него, потом кто-то хлопнул его по спине и он отвернулся. Джек показал в сторону бара и всю дорогу шел за мной, я спиной чувствовала его прикосновение. Кто-то пролил мне на руку холодное пиво.
Возле стойки я обернулась к Джеку:
– Но ты же не пьешь, «Джей-Ди».
– Я же сказал «была». Я пил, и прилично. – Он глянул на меня. – Тот еще был подарочек. Легкомысленный и полный идиот.
Я подошла к нему ближе. В первое время узнавать его было все равно как осматривать красивый английский сад: хочется найти новый кусочек, очередную тропинку, ведущую к следующему сюрпризу. И остановиться невозможно. Но этого я ему не сказала.
– Правда? Много пил? Не могу себе представить.
– Было дело. Но теперь у меня кот. – Он привлек меня к себе. – Я должен думать о нем.
Я не могла не улыбнуться. Мы оба любили делать вид, будто кот – отпрыск Джека. Хвалили, что тот хорошо спал, шутили, что торопимся отвезти его в детский сад. Еще одна из многих шуток, понятная только нам.
– Да, нехорошие привычки он бы приобрел с пьющим папашей.
– Вот именно. Начал бы выпивать с детства.
Джек улыбнулся. Руки у него были розовые, как на холоде, хотя у бара было тепло. Он меня поцеловал, и тут к нам подошли еще двое.
Они говорили с подчеркнуто аристократическим произношением, как многие врачи, с которыми мне приходилось работать за эти годы. И я всегда видела, что даже язык тела у этих людей другой.
Он будто говорил: «это мое место», где бы этот человек ни был.
– Я Роджер, – представился один из них, обращаясь ко мне. Он был высок и с неимоверно длинной шеей. Второй, Йен, тоже представился, и наступила неловкая пауза.
– Роджер – классический альфа-самец, – пояснил мне Джек.
– Не похоже, – засомневалась я.
Джек был выше и шире в плечах, чем эти двое.
– А ты ведь в душе бета-самец? – спросил Роджер.
Джек кивнул, застенчиво улыбаясь, и в этот момент я полюбила его еще больше, чем секунду назад.
– Среди горилл я был бы забитым и робким. Той обезьяной, которую все шпыняют. – Джек забавно наклонил голову, остальные засмеялись.
– Давно вы знакомы с Джей-Ди? – Йен обращался ко мне.
– Нет, недавно. С марта.
– А мы его сколько уже знаем? – Йен повернулся к Роджеру. – Двадцать лет? Двадцать пять? Каждую неделю виделись, пока он не слинял в Ньюкасл.
– Мы играли в категории младше девяти лет, вот еще с тех времен, – вспомнил Роджер.
– Значит, двадцать лет. Боже мой, мне все еще кажется, что мне двадцать один.
– Младше девяти. Звучит серьезно, – пошутила я.
– А чем ты занималась в таком возрасте? – поинтересовался Джек. Он часто обо мне спрашивал. Будто хотел, совершенно того не осознавая, знать все аспекты моей истории.
– Играла в скорую помощь Святого Иоанна[9], – ответила я, усмехнувшись. – Хотя у них был жуткий бардак, и меня это раздражало.
– Ты хотела этой конторой руководить? – спросил Джек.
– Очень.
– Я еще в футбол играл. Кроме регби, – вставил Роджер.
Но Джек не обратил внимания, он всегда продолжал говорить со мной, и тогда мне казалось, что есть только мы. От его интереса меня переполняла радость.
– Благодаря этому ты пошла в медицину?
– Ну да. Поиграв с куклами в докторов и сестер.
В ответ он улыбнулся мне и кивнул.
– Давай закажи даме выпить, – вмешался Роджер.
– Я буду лимонад, – повернулся к нему Джек.
– Время рыцарей закончилось? – усмехнулся Роджер.
Джек неохотно отвернулся от нас. И даже когда он стоял лицом к бару, опираясь на стойку, в пальцах зажата десятифунтовая бумажка, он все равно оборачивался и смотрел на нас.
– Так когда же у тебя были эти Джей-Ди годы? – не унималась я.
Джек резко обернулся, хотя уже начал делать заказ, и в итоге сказал «лимонад» не бармену, а нам.
– Какие годы? – спросил меня Роджер.
– Джей-Ди. Годы выпивки.
Роджер и его друг переглянулись в явном недоумении, потом снова посмотрели на меня. Джек отошел от стойки и оказался рядом со мной. Напитки он не забрал. Я посмотрела на него, недоумевая, но он не обратил внимания.
Короткий момент миновал, но я успела заметить не предназначенный мне взгляд, который бросил Джек. Отчасти предупреждение, отчасти вопрос: брови подняты, глаза широко открыты.
Не знаю, что заставило меня это сделать, но я демонстративно отвернулась, будто рассматривая здание клуба, а на самом деле украдкой глянула на Джека. Он сделал жест, который я толком не видела, но суть поняла. Он провел рукой по горлу: не пальцем, будто резал, а всей ладонью. Это означало – хватит.
Я повернулась к нему и нахмурилась, давая понять, что все видела; но его лицо было спокойным, взгляд такой же нежный и заботливый, как всегда.
– А где наш лимонад? – поинтересовалась я.
– Несут, – бросил он небрежно. И этот тон не соответствовал выражению на лице.
Я извинилась и, сделав вид, что у меня звонит телефон, отошла к своей машине.
Что это вообще было? Мне вдруг отчаянно понадобилось побыть одной, а лучше – поговорить с кем-то, кто меня хорошо знает.
Трава пружинила под ногами, как губка, под кустарником росли грибы. Я видела прожектора, туман, силуэты на балконе, иногда оранжевую дугу, когда кто-нибудь из курильщиков вынимал изо рта сигарету, выпуская струю дыма.
Рука легла на живот. Это не было тихое материнское прикосновение – я схватилась за него. У меня ребенок от человека, которого я едва знаю.
Мне нужно было поговорить с Одри, моей лучшей подругой. Мы вместе выросли, учились в одном университете. А потом она познакомилась с моим другом Амритом, который изучал акушерство. После этого я его почти не видела.
Я набрала ее номер.
– Что-то странное, – вздохнула я, когда она ответила. Слышно было, как она приглушила «Икс-Фактор» по телевизору и сказала Амриту, что это я.
– Привет, большой мальчик. – Это наша старая шутка. В тот день, когда они с Амритом взяли ипотеку, она мне сказала, что теперь точно стала взрослой, и мы в один голос произнесли: «Мы уже большие мальчики». Это было одним из тех невероятных проявлений долгой дружбы.
– Странное происходит, – повторила я.
Сделала шаг на месте, бедро заныло: это растягивались связки, приспосабливаясь к беременности, но я не могла принимать ибупрофен. Столько всего я не могла делать.
– В смысле?
– Я тут возле регби-клуба. В Обане.
Я закинула голову назад, стараясь успокоиться. Пыталась смотреть в шотландское небо, все еще синее в этот час октябрьского вечера – красивая белая ночь, – но защипало глаза, и я их закрыла. В моментально наступившей тьме мелькнуло мамино лицо, как это часто бывало. Интересно, где она сейчас.
– А, точно. И как оно?
– Очень странно.
– Он или ты?
– Он, его друзья. Они его даже иначе зовут: Джей-Ди.
– Джей-Ди? Почему?
– Говорит, когда-то это был его любимый алкоголь.
– И что? Ты вообще в порядке?
– Да ничего, хотя… не знаю.
Одри задумалась, я слышала это. Как когда в айфоне возникает и пропадает надпись «печатает», если отправитель стирает и начинает сообщение заново.
– Может, это у тебя… из-за беременности, – предположила она. – Ты же говорила, что плохо спишь, плачешь от рекламы туалетной бумаги. Не хочу быть совсем уж сексисткой, но…
Я пнула валяющийся на траве каштан. Какая-то пара села в машину и уехала, я попала в свет фар.
– Не знаю, – ответила я через пару секунд. – Только что в баре я поинтересовалась, когда вообще он пил. И тут стало странно, непонятный у них был вид.
Я села на капот своей машины, еще не остывший с того момента, как я приехала пятнадцать минут назад, полная надежд.
– Так что они ответили? – Одри говорила спокойно и как-то отстраненно.
– Ничего. Будто не поняли.
Мой голос звучал сдавленно, и это привлекло ее внимание. Она поняла, что я звоню не просто поболтать, на секунду выскочив для этого на улицу.
– Рейчел, что у вас там происходит?
– Просто у меня чувство, что однажды мой ребенок спросит про отца, а я не буду иметь понятия, что сказать. Совсем…
Тут у меня перехватило дыхание.
Я даже не рассказала ей об остальном, о чем размышляла во время ночной бессонницы. О том, чего мы лишились: заключения помолвки после нескольких лет ухаживания, радости попыток завести ребенка в медовый месяц. Все это не для нас. Для нас – сомнение на лицах собеседников. Знание, что ребенок получился случайно, а люди могут подумать: незапланированный – значит нежеланный.
– Да ладно, не морочь себе голову, – Одри пыталась меня успокоить. – Деткам надо девять месяцев, чтобы вылупиться, и это даст тебе время подготовиться. Очень скоро ты будешь знать Джека по-настоящему. И уж тем более к тому времени, как Уолли научится говорить.
– Понимаешь… он еще такой жест сделал… – Я поймала себя на том, что моя рука повторила его движение. Я поправила волосы и поежилась, сделала шаг в сторону, под ногой хрустнула ветка. – Будто велел им заткнуться.
– Серьезно?
Я закрыла глаза, ощущая вечерний воздух. Открыла и посмотрела в небо. Всего пара сотен миль от дома, а кажется, будто миллион.
– Я так думаю.
– Ты уверена? – В голосе Одри слышался скепсис.
Мы это уже проходили, с Беном, сразу после смерти мамы.
Я снова вспомнила жест Джека. Была так уверена… и все же. Может, он просто джемпер поправлял… Джек говорил, что ворот жмет, жаловался, что на фотографии в Фейсбуке выглядит в этом джемпере полным идиотом. Может, он не слышал. Может, и не беспокоился. Может быть… может быть, это я от обиды. А может, схожу с ума.
– Наверняка он ничего такого не делал. Будто он может себе такое позволить у тебя на глазах. Он… джентльмен, – сказала Одри. – Может, это как тогда с Беном.
– Может… – промямлила я.
Она отлично знала Бена, моего бывшего. Только она понимала все нюансы того, что у нас с ним было и что произошло на самом деле: в конечном счете, это мои обвинения прогнали его, – но и не только они. Она знала, что все оказалось к лучшему, на самом деле мы не были безумно влюблены друг в друга. И для меня он скорее был гарантией безопасности, чем бойфрендом. Про Джека она не знала ничего.
– Видимо, та же паранойя, – решила я.
– Те же старые грабли, – слышно было, что беспокойство ее отпустило. – Они самые. Страх, что кто-то на самом деле не тот, за кого себя выдает. Беспочвенный страх.
– Может, ты и права, – согласилась я.
– Да не стал бы он делать такой жест прямо у тебя на глазах. Хочешь с Амритом поговорить? – спросила она с надеждой.
Ему тоже меня не хватает, подумала я.
– Нет, мне пора возвращаться, извини.
Мы попрощались, и я вернулась к Джеку. Он приобнял меня за талию, наши ноги тесно соприкасались. В воздухе висело напряжение. Ничего конкретного, ничего осязаемого. Скорее, множество мелочей: внезапное и резкое молчание, когда я пришла, будто кто-то отключил звук посреди рассказа; взгляды друзей Джека и покашливание Прайси.
– Что-то не то сказала? – попыталась я пошутить, но прозвучало неестественно.
– Нет-нет, – улыбнулся мне Джек.
Разговор возобновился. Точнее, как мне показалось, начался заново. Один из друзей Джека рассказал о новой собаке своей девушки, и вскоре атмосфера стала совсем иной – доброжелательной и теплой. Но мне это только лишний раз напоминало, какой она была пару минут назад: не то чтобы враждебной, но будто кто-то прячется за шторой, надеясь, что его не обнаружат.
Я повернулась к Прайси, надеясь поговорить лично с ним:
– А что это было такое… насчет Джей-Ди?
Я успела заметить его реакцию, хотя он тут же взял себя в руки. Но сперва глаза блеснули, брови взметнулись – мгновенное потрясение.
– «Такое» – это какое?
– Ну вот, он стал сразу какой-то чудной… когда вы его назвали Джей-Ди. И потом, когда я переспросила.
Я чувствовала на себе взгляд Джека, но сама старалась на него не смотреть. У меня всего несколько секунд, пока он вмешался.
– Я ничего такого не заметил, – ответил Прайси, не отводя взгляда.
А потом посмотрел в сторону, приподняв бровь. Решил, что это я странная. Параноидальная девушка Джека.
Мне все это померещилось. Я подняла глаза на Джека, он на нас не смотрел, не обращал никакого внимания. Получалось, что и это я выдумала.