Макс зарядил обойму.
Ярость захлестнула его.
Чердак залило красным, или сознание сыграло с ним очередную шутку. Макс не помнил. Не знал. Разрядил обойму пневматики в балку, которую хотел перешибить.
Плюнув, он завалился на импровизированную постель. Смотрел в небо и ненавидел синий цвет, луну, заглядывающую в окно, темноту. Томик библии. Шум в углу чердака.
Шум? Голуби? Крысы?
Макс заправил шарики в обойму пистолета и направил ствол на шум.
– Эй! Кто здесь?
– Эт я… – откликнулся вяло голос.
От входа показалось пятно света. Макс забыл заблокировать чердачную дверь, что обычно делал, чтобы избежать вот таких появлений.
– Чего надо? – зло бросил Макс. – Хочешь, чтобы я тебе голову прошиб?
– Простите, если я вас побеспокоил, мне интересно расположение керамзита, – голос был странный, надтреснутый, пьяный и Максу показалось, что с акцентом. Хотя, это могло быть обусловлено заплетанием языка.
– Чего? – Максу очень сильно захотелось кого-нибудь убить, в том числе и этого приползшего сюда сумасшедшего, но любопытство было сильнее.
– Понимаете… – отозвался голос, – все зациклены на противостояниях планет. Парад планет, солнцестояние, лунолежание… А мне кажется, что знаки везде. В трещинах зданий… В снежном узоре на стекле…
Голос был явно с акцентом. Макс видел освещенное снизу лицо. Ему так хотелось засветить несколько шариков в лоб.
– Вали отсюда! – жестко произнес Макс, мысленно добавив: «И твои солнцестояния продлятся».
– Простите! Простите! – заворочался голос – что я нарушил ваш покой. Но мне очень надо.
Максу вдруг стало все равно. Будто огонь погасили.
– Вали, тебе сказали, – прошептал Макс и взял Библию.
Открыл наугад.
«И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем».
Сон накрыл его колпаком.
Проснулся он от того, что его кто-то обнимает.
– Мать твою!
Это было одним из самых простых выражений использованных Максом, он выложил, наверное, половину сквернословного арсенала. Макс ругался и скидывал бесконечные руки, которые почему-то падали всё равно на него.
Наконец, он избавился от рук и нащупал тяжелую рукоятку. Сразу стало легче.
Макс воткнул ствол в лоб незнакомцу лежащему рядом. Солнце любовалось этой картиной заглядывая через окно, там где недавно была луна.
– Вали отсюда, педик! – прошипел Макс.
Существо зловонно выдохнуло перегаром и залепетало:
– Москва… Москва… Я видел Моску в огне.
Веки Макса вспыхнули оранжевым, но свет дня быстро спрятал это колыхание. Существо просыпаться не стало. Макс спрятал пистолет и встал.
Он смотрел на щупленького человечка с редкой порослью на лице. Возраст его было определить сложно. Ему могло быть как пятнадцать, так и двадцать пять, так и сорок. Хотя… Сорок – вряд ли.
Существо разлепило глаза, затем губы, процесс этот происходил болезненно, будто разлеплялись два куска хлеба смазанные чем-то тягучим.
– Пить, – прохрипел человечек.
Макс достал из-под матраса бутылку.
Незнакомец присосался и задвигал острием кадыка. Глаза выпучились, когда он отлип от горлышка.
– Это… Это вода?..
– Вода, – усмехнулся Макс. – а ты что думал?
– Я думал – водка, – поперхнулся он. – Я как-то в подвале ночевал. Там бомж живет, так он меня с утра водкой напоил. Антизеркальное отражение. Там в подвале – водка, здесь на чердаке – вода.
Акцент был явным.
– Ну, да? – улыбнулся Макс. Этот персонаж начал его забавлять.
– А если отнести эту бутылку в подвал, может вода станет водкой?!
Хоббит, явный хоббит – подумал Макс.
А хоббит встал и пошатываясь, направился к выходу. Тут Макс заметил, что по чердаку раскиданы листы географических карт.
– Э ты куда? – удивился Макс.
Хоббит обернулся изумленно таращась:
– Как куда? В подвал!
Макс засмеялся. Он думал, что весь юмор сосредоточился в сатирических передачках на телевидении и в цирковых клоунах. Ни то ни другое недолюбливал. А здесь повстречался воистину смешной человек.
– Если ты апостол, тогда станет вода станет водкой, – сообщил Макс сквозь смех.
Парень шумно выдохнул, почесал растрепанные волосы, приложился к бутылке. И уставился под ноги. На карты.
– Я думал, что бомжи пьют только водку… – разочарованно протянул он.
– Я не бомж, – откликнулся Макс. – Я живу на третьем этаже.
– А зачем ты здесь спишь? – поинтересовался хоббит.
Макс передернул плечами. Не рассказывать же ему, о боязни обваливающегося потолка.
– Здесь свежее.
Но полурослик уже стоял на четвереньках перед одной из карт и ответ, похоже мало волновал его.
– Знаешь, я вчера вышел на лестницу покурить… Я здесь снимаю квартиру. Стою, пью пиво, смолю. И вдруг… разводы на стекле показались мне необыкновенно знакомыми…
Хоббит смотрел то на карту, то на насыпи керамзита.
– И что? – прервал молчание Макс. Сначала он хотел вытолкать щенка с чердака, закрыть вход и идти домой. Но всё, что ни делал этот убогий, казалось интересным.
– Это мне показалось картой! Освещение все сломало! Ты знаешь, что мы видим днём, не то, что ночью. Иногда одни предметы невозможно найти в утреннем освещении!
– А причем здесь карты? – изумился Макс.
– Я слетал домой и притащил карты городов. Я их коллекционирую. И точно разводы на стекле карта Петербурга, с островами с мостами… Дальше смотрю. След на ступени. И там карта. Дверь на чердак на ней краска облуплена – еще кусок карты. Я влез на чердак. А там на керамзите – города! Города! Я вот видишь куски отмечал, которые нашел. А теперь не вижу… День пришел…
Макс приблизился. На карте были действительно обведены карандашом кварталы. Он посмотрел на керамзит. Просто камушки, напоминающие орехи.
Парень же достал фонарик и светил под разными углами на насыпи камушков.
На мгновение Максу показалось, что он видит незнакомый квартал.
– Ты-то сам откуда? – спросил он и картинка рассеялась.
– Нью-Йорк.
Здание пошатнулось. Тут же чердак наполнился дымом и пылью.
– Ё-моё! – только выдохнул Макс, сгреб полурослика и бросился вон с чердака.
Силы в экстремальные моменты появляются, как подземные толчки. Память Макса фиксировала каждую секунду, а новый знакомец, наверное, и не запомнил как оказался на лестничной площадке, минуя люк и железную лестницу. Он тоже похоже делал все на автомате: мчался вниз по лестнице с максимальной скоростью, чтобы не попасть под волну цунами в виде Макса.
Полшага назад. Слова и рождение
Лучи солнца хлынули в окна. Инанна смотрела на стены своих покоев, на красочные драпировки, на бисерные панно. Ее обиталище было соткано из представлений людей, как должна жить богиня. Богиня любви. Богиня плодородия.
Узоры на стенах всегда менялись, представляя собой разные картины. Они никогда не замирали, как в жилищах людей. Иногда они отражали молитвы жрецов, иногда стенания людей, а иногда фантазии самой Инанны. Сейчас узоры на стене рисовали праздник, людской праздник… Вчера они показывали, кажется, колосящиеся поля вокруг города. Завтра они сложатся в другой узор. Отражения людских желаний быстро исчезли, рисунки сами стали двигаться, и показывать уже бескрайнее небо, путь на Луну, путешествия по звездам. Узоры растворяли стены и всё сущее, и из этих частей можно сложить что угодно! От ее трона до края вселенной. Гранит мог стать гранатом, лазурит – небом. Топаз – солнцем. Эти перевоплощения были прекрасны.
– Великая Инанна! – голос, который она слышала чаще других, прервал её понимания.
Инанна отвлеклась от созерцания картин и узоры обрели вид большого зала с людьми в белом.
На коленях стоял Жрец ее Храма.
– Инанна! Инанна! Не оставь меня! Я понимаю твои великие заботы в этот царственный праздник!
Инанна устало стала прислушиваться к голосу. Просьбы жрецов она иногда исполняла.
– Жена командующего городской стражей не может разродиться! Она умирает!
Инанна выдохнула: «И только-то… Не гаснет солнце, не обрушивается луна, не взрывается земля».
– У тебя, конечно, другие заботы, – стонал Жрец. – Но не омрачи великий праздник смертью роженицы.
Инанна взглянула на стену с узорами. Теперь она видела в огромном зале лежащую женщину. Ее лицо уродовала гримаса боли, и рот постоянно открывался. Вокруг неё толпились бабки, девки, жрецы. Рядом, на коленях мужчину в богатых одеждах держал ее за руку и испуганно смотрел на женщину. Инанна почувствовала страх, исходящий от этого «командующего городской стражи». Он боялся, что может потерять свою женщину, боялся другого будущего, без своей спутницы, без ребенка.
Сколько раз она видела эти сцены. Только они и интересовали ее в мире людей. Рождение жизни. Этот яркий всплеск божественной искры, освещающий и согревающий все вокруг. Первый детский крик давал жизнь и силы всем вокруг. Но рождение могло и убивать. И люди молились Инанне, чтобы она не допустила этого, чтобы мать и дитя не отправлялись в туда, в страну без возврата.
Женщина орала. Вокруг суетились, но помочь не могли. Женщина скоро умрет. И ее муж, сам отнявший много жизней, понимал это.
Инанна закрыла глаза и представила весь путь, который нужно пройти ребенку, трудный и опасный. Она увидела, как головка ребенка показалась на свет.
Воин плакал и смеялся, временам шипел на повитух и служанок, которые суетились вокруг новорожденного. И в его сердце жило несколько жизней. Его женщины, его ребенка и тоненький волосок его жизни.
Уа! – раздался крик ребенка.
Загомонили бабки, а воин стих. Затараторил Жрец в благодарностях. Но Инанна его уже не слушала. Она открыла глаза и устала вышла на балкон своих покоев, на вершине большого храма, построенного в ее честь, в утробе которого только что родилась новая жизнь.
– Мальчик, – Инанна еще слышала голос жреца, но все слабее и слабее.
Новый человек приобретал свою судьбу. Жрецы на коленях стали петь славу богини.
Инанна сидела на балконе и смотрела на город. Внизу слышалось пение и победный крик новой жизни, а в городе все явственнее нарастало движение праздника.
Шаг 3. Огненный день
Они стояли на улице.
Взрыв произошел в соседнем подъезде. Двор запрудил народ. Народ обсуждал разные версии. О взрыве газа, террористов до инопланетного вторжения. Баба Маша с первого этажа в цветастом сарафане и столь же цветастом платке всегда придерживалась необычных версий. Говорят, ее в молодости похищали инопланетяне, а после этого она двинулась умом. Хотя баба Катя считала, что её похищение было иного плана. Просто не несколько месяцев Машка загуляла с симпатичным иностранцем. И чтобы скрыть свой грешок придумала инопланетность своего исчезновения.
Максу нетерпелось подняться к себе в квартиру, но в дом никого не пускали. Суетились пожарные, таскали кишки от красных машин.
Заслоном стояли полицейские.
«Вот зашибись! – злился Макс. – Мало мне проблем, еще и взрывы мешают».
Парень же был спокоен и даже беззаботен.
«Все события предопределены, – тараторил он. – Я в бессознательном состоянии вижу эти предопределения, как, впрочем, и многое другое. Города на пример».
– Какие предопределения?! – в Максе вдруг снова вспыхнула ярость.
Полурослик беззаботно посмотрел на Макса, словно два ведра воды вылил. И ярость успокоилась.
– Ну как же! – затараторил он вдохновлено. – Любое событие подготавливается цепочкой предыдущих. И не одним событием, а именно несколькими. Это, как график некоторой функции. Линия не может просто сломаться. Ей нужна подготовка, плавное перетекание. Мы часто не видим этого. Это, как фонарик зажженный днем.
Парень посветил в небо фонариком.
Мы видим только яркое пятно лампочек. А луча не видно.
Нужно лишь представить, что кругом ночь, и ты увидишь луч. Некую последовательность…
Когда их пустили в подъезд, парень продолжал тараторить.
Они поднимались по лестнице, а Макс все время думал: «Когда же он отстанет». И наконец, остановившись перед своей дверью спросил:
– Как тебя зовут?
– Барт, – тут же отозвался парень. – Бартоломью. Если удобнее, можно по-русски – Варфоломей.
– Барт, – Макс упустил пояснения. – Слушай, я бы хотел побыть один.
– Да без проблем… – замялся Барт. – А водки у тебя нет?
– Водки нет, – сказал Макс, лишь встряхивая ключи в руке и не открывая дверь.
– Ммм, жаль… жаль! Ладно, пойду, – сообщил Барт. – Встретимся еще. Мы же соседи. Я в сорок седьмой живу.
И сбежал вниз по лестнице.
Макс открыл дверь и прошел в комнату. Кровать стояла у окна, вещи ютились по периметру. Максу нравилось засыпая видеть небо. Теперь на небо смотрел огромный кусок штукатурки, грохнувшийся с потолка. Возлежал огромной, неопрятной, серой кляксой поверх клетчатого пледа.
Макс выругался.
«Теперь еще и ремонт! А ведь могло и прибить!»
Он оглядел огромный шмат штукатурки вместе с частью оплетки. Глянул наверх. Абрис дыры напоминал Евразию.
«Вот почему меня тянуло на чердаке спать», – подумалось Максу. Он достал полиэтиленовые пакеты, предназначенные для похода в магазин или выноса мусора, раскладывал его по пакетам.
– Слушай, – раздался голос, – хотел спросить…
Макс обернулся, на пороге комнаты стоял Барт.
– Ух, ты? Чего это у тебя здесь.
– Да вот… Упало.
– Повезло тебе, – Барт улыбнулся. – Давай помогу.
Не дожидаясь согласия, присоединился к уборке.
Макс был рад – одному разгребать не хотелось. Но все равно буркнул:
– А ты как попал в квартиру?
– Открыто было.
Дверь Макс не проверил, когда заходил, а она действительно плохо закрывалась.
– А чего спросить-то хотел?
– Хотел спросить, не хочешь ли подработать?
– Убить кого-то надо?
– Сдурел что ли? Я мух-то редко убиваю! Я занимаюсь поиском вещей всяких, – Барт подыскивал слово, – необычных. Одному не спродручно. По деньгам, надеюсь, договоримся.
Похоже, Максу начало везти. Последнее время он еле сводил концы с концами, то подрабатывая грузчиком в магазине, то разнося листовки. На другое его не хватало, оттого и вопила бывшая жена. Он уже думал чуть ли не киллером стать.
Барт скидывал куски штукатурки в мусорный мешок.
– Fuck! – воскликнул Барт и отдернул руку. Из ладони текла кровь. – Током дернуло и порезался.
И он приложился губами к ране.
Макс разгреб мусор, в ошметках штукатурки стоял деревянный резной ларец, с трудом поднял предмет. По телу пробежала дрожь. Крышка не открывалась.
«Действительно, будто ток».
– Сокровище, – выдохнул Барт. – Попробуй, попробуй открыть.
– Не открывается. Замка нет. И порезаться вроде нечем…
Барт громко чмокал обсасывая пораненную ладонь.
Макс поставил ларец. Порылся в секретере, достал бинт.
– На, перевяжи.
Барт беспомощно копался с бинтом. Макс перехватил движение Барта и в несколько движений забинтовал ладонь.
– Не туго? – спросил Макс.
Но Барт тараторил:
– А если действительно сокровище? С чего бы вдруг прятать пустой ларец на потолке под штукатуркой?
– Сокровище, – Макс мечтательно улыбнулся.– Это сокровище на башку не упало, – пожаловался он. – Была бы находочка, будь я в кровати.
– Бошку? – переспросил барт. – Что это бошку?
– Голову.
– Аааааа, бошка – значит, голова. Кстати, а может, там голова Гоголя? Ведь ее до сих пор не нашли! Решила вернуться, в Петербурге на Невском пожить.
Макс с сомнением посмотрел на ларец.
– Не влезет, – резюмировал он.
– А она усохла!
– Кости не усыхают, – улыбнулся Макс. – Мозг – да. Может усохнуть. Особенно у алкашей.
Барт расхохотался.
– А было бы здорово найти голову Гоголя.
Макс понял, что Барта не волнует богатство. Ему интересна необычность, небанальный ракурс зрения.
– Слишком тяжелый, – проговорил Макс.
– Так это голова мыслителя!