Как и Иван, другие обедающие предпочитали молчать. Говорили только маменька и доктор. И хотя их беседа носила интимный характер и велась в полголоса, в тишине можно было расслышать каждое слово.
– Мой муж», – говорила Мария Семеновна, – не признавал докторов! Он в этом вопросе был скептик!
– Правда? – недоверчиво улыбался Павел Николаевич. – Видимо, ваш супруг был очень здоровым человеком и никогда не лечился.
– Напротив, очень любил лечиться, – возразила Мария Семеновна, – только у него были свои методы.
– Любопытно. И какие же?
– Например, при простуде у нас грудь и горло оборачивали шерстяным чулком, а внутрь принимали пунш. При расстройствах желудка мы лечились квасом с солью, огуречным рассолом, моченой грушей. Но чаще всего муж страдал сердцем и постоянно посылал к цирюльнику за кровопусканием. А в последние годы он увлекался лечением пиявками.
– И что, это помогло ему? – самодовольно поинтересовался Павел Николаевич.
– Кто знает, – вздохнула Марья Семеновна, – жизнь и смерть наша в руках Божьих.
Почти насытившегося Горшкова забавлял этот разговор, так не подходящий к столу. Он с улыбкой повернулся к Софи, и был поражен ее взволнованным видом. Щеки девушки пылали, глаза метали громы и молнии в сторону маман, которая, увлекшись беседой, не замечала состояние дочери.
«Ну, и попадется мамаше, когда они останутся наедине! – посмеивался про себя Горшков. – Ах, если бы ты знала, ах, если бы ты знала милая Софи, что я и без того призираю ваше скучное общество! И все твои потуги казаться дворянкою мне смешны! Если бы ты знала милая Софи, как я презираю сам себя, за то, что хожу в твоих поклонниках! Если бы ты знала, что ради денег я не подам и виду, даже если маменька с доктором сейчас влезут на стол и станут танцевать мазурку. Если бы ты все это знала, дорогая Софи, то не стала бы тратить нервы, время и силы, чтобы мне понравится. А преспокойно ожидала предложения, которое мне придется сделать».
Однако горькие мысли Ивана улетучились со следующей подачей блюд. Принесли жаркое из гуся и петуха в острой подливке. Затем на столе появилась красная капуста, фаршированная икрою свёкла и огурцы в сметане. После обеда гости и домочадцы переместились в залу, где был накрыт круглый чайный стол с самоваром посредине. Имбирный пирог, творожный пирог, сливки и замороженное желе продолжили трапезу. Горшков тихонько расстегнул пуговку на своем вышитом жилете, вздохнул и угостился пирогом с невероятно вкусной наливкой. От этой вкуснейшей «амброзии» в его глазах петербуржский день стал более светел, а присутствующие дамы показались довольно милы.
Когда убрали чайный стол, София Александровна предложила petit— jeux. Но присутствующее серенькое общество, осоловелое после сытного обеда, не выразило энтузиазма играть. Даже шарады и рифмы казались, развалившимся в креслах гостям неподъемным грузом. Тогда Софи предложила развлечь гостей своим пением, и, получив положенную порцию «просим, просим», подошла к роялю. Аккомпанировать ей взялась гувернантка маман. Послышались первые аккорды модного романса, София приложила к широкой груди свою пухлую ручку, сделала вдохновенное лицо и приготовилась петь. Но ее отвлекла новая гостья, возникшая на пороге гостиной.
– Натали, дорогая, как я рада! – несколько напряженно защебетала Софи, устремляясь к двери.
Горшков лениво, не поворачивая головы, последовал взглядом за Софьей и обомлел. Он увидел перед собой замечательную красавицу, присутствие которой так не вязалось со скучным обществом старушек и увядших девиц. Иван весь подобрался, незаметно застегнул жилет и изобразил на лице развязность пополам со снобизмом (именно так, по его мнению, должен был выглядеть светский человек).
– Я не вовремя, милая Софи? – спросила гостья, оглядывая залу.
– Нет-нет, как раз вовремя!
– У тебя журфикс?
– Не совсем! – гордо ответила Софи, взглянув на Горшкова. – Здесь не только дамы. Среди нас мой друг, но не церемонься, это близкий друг, он бывает почти ежедневно.
Судя по взгляду, который бросила Натали в сторону Горшкова, она прекрасно поняла намек подруги и смотрела на Ивана как на жениха Софи. Самому Ивану это было отчего-то неприятно.
Он вскочил с кресел и со всей возможной галантностью представился незнакомке. Натали оказалась кузиной Софи, но, в отличие от нее, коренной петербурженкой.
– Натали очень образована, и дедушка у нее был генерал, – похвасталась София, когда гостья отошла поздороваться с тетушкой. – Она богата, благодаря отцу, крупнейшему мануфактурщику. Но, как видите, не забывает родню.
Заметив блеск интереса в глазах Ивана, Софи поспешно прибавила:
– Отец слишком много занимался образованием дочери, и Натали стала настоящим синим чулком.
– Правда? А выглядит она очень женственно, – удивился Горшков, который даже в присутствии «невесты» не мог оторвать от незнакомки восхищенного взгляда.
Туалет Натали, скроенный по последней моде, больше подходил даме полусвета, чем ученому «синему чулку». Платье ее было столь открытым, что, несмотря на летний сезон, в нем можно было бы совершенно продрогнуть в Петербурге. Батистовая туника солнечно— желтого цвета настолько облегала стан, что возникал вопрос, носит ли девушка рубашку. Под грудью ее прелестная стройная фигура была затянута расшитым жемчугом поясом. Грудь и плечи блестели белизной открытой кожи. Руки сверху обрамляли микроскопические рукава. Все это великолепие женственности прикрывала небрежно наброшенная на плечи драгоценная кашмирская шаль.
Горшков мгновенно оценил стоимость вызывающего наряда Натали и Софье Александровне даже не нужно было говорить о богатстве родственницы, оно и без того бросалось в глаза.
«Ах, если бы она была моей»! – говорил взгляд Ивана.
Его восхищение не укрылось от Софи. Покраснев от досады, она потеряла добрую половину своей красоты и напоминала теперь перезревший помидор.
Натали уселась подле тетушки, и Горшков сам не заметил, как переместился поближе к ней. Туда же придвинул свой стул и доктор, лицо которого сияло удовольствием, как всегда в обществе прелестных дам. Софи хотела присоединиться к кружку, чтобы не дать возможности Жану и Натали сблизится, но гувернантка напомнила ей об обещании спеть.
«Просим, просим!» – снова послышалось со всех сторон, и Софи, мучаясь от досады и ревности, заняла место у рояля.
Горшков никак не мог заставить себя следить за пением. Он восхищенно рассматривал черты прекрасной гостьи. К ее прямому носу и большим темным глазам идеально шла высокая греческая прическа, составленная из мелких черных кудрей и золотистых лент.
Натали, безусловно, ощущала горячий испытующий взгляд Ивана, но ни разу не ответила на него. Она, казалось, с увлечением слушала заурядное пение кузины. Иван же не слышал ни слова из романса. Если бы кто-то спросил в тот момент, что именно поет его милая Софи, вышел бы конфуз. Лишь когда ручки Натали в светлых перчатках взметнулись ввысь, и со всех сторон послышалось «браво», «прелестно», Горшков понял, что пение окончено и необходимо аплодировать.
К досаде Софии, дамы уговорили ее спеть еще одну модную песенку. К тому времени, когда ей удалось вернуться, Жан набрался храбрости и в полную силу распустил фазаний хвост любезностей перед Натали. Он придвинулся неприлично близко к девушке и, склонившись над ней, шептал всякий вздор, сравнивая ее фигуру со статуями греческих богинь.
На губах Натали при этом играла насмешливая улыбка. Она будто говорила присутствующим, что мадмуазель не в восторге от нового поклонника, но находит его способным немного развеять ее минутную скуку.
Дамы, собравшиеся в гостиной, не считая задремавшей в креслах маменьки, испытующе глядели на Софи, ожидая забавного представления. Что может быть любопытней сцены, когда одна кузина уводит у другой жениха, да еще и прямо из-под носа?
Софи решила не доставлять подругам такого удовольствия. С натянутой улыбкой она подошла к кружку Натали и, будто все происходящие нисколько ее не трогало, прощебетала:
– Ах, Жан! Как утомительно столько петь! Принесите мне стакан воды, дорогой!
Иван с неохотой поднялся, досадуя, что София решила использовать его в качестве посыльного, ведь она могла попросить распорядиться гувернантку. Горшков быстро отдал распоряжение лакею, но, когда вернулся, на его месте уже восседала София. Пришлось присесть рядом с ней и продолжить беседу с Натали уже через бюст «невесты».
Он все-таки решился вновь заговорить с Натали, игнорируя недовольство Софи.
– Так вы любите музицировать? – спросил Иван, добавив бархата в голос.
Не успела Натали открыть свой прелестный маленький ротик, как ее перебила София.
– Моей кузине, – заявила она, поджав губы, – не до музыки и пения. И вообще не до наших женских занятий. Она занимается политикой большую часть времени.
Натали от этих слов, казалось, немного смутилась.
– Политикой? – удивился Жан.
София смотрела на кузину с торжеством. Сейчас он убедится, что Натали совсем не добропорядочная богатая красавица. Она странная женщина, слишком умная, чтобы быть женственной, и слишком мужественная, чтобы стать хорошей женой.
– А какие именно вопросы вас интересуют? – полюбопытствовал Горшков. – Внутренняя или внешняя политика?
– Внешняя политика меня волнует постольку, поскольку она может помочь изменению существующего положения вещей в нашем государстве.
– Интересно! – воскликнул Горшков. – Я давно не встречал человека, с которым можно обсудить вещи, волнующие меня. Думаю, нашу встречу можно отнести к тем немногим, которые готовит само проведение.
– Вы полагаете? – улыбнулась Натали.
– Надеюсь, милая Софи не будет против, если мы обсудим некоторые скучные для нее вопросы? – спросил Горшков, и, не ожидая ответа, пересел на освободившееся место по правую руку Натали.
Не смотря на титанические старания Софии скрыть от окружающих свои чувства, всем было очевидно, что в душе девушки клокочет вулкан злости, зависти, ревности и досады. И он каждую секунду готов излиться на головы ветреного поклонника и коварной кузины.
Проговорив о политике в доме Софии Александровны до позднего вечера, Жан и Натали расстались друзьями. Натали дала Горшкову адрес своей петербуржской квартиры и предложила не стесняться и приходить по- дружески.
– Особенно вам будет интересен наш кружок. По средам в четыре я собираю на чай самую просвещенную молодежь. Многие из них, как вы, из дворянского сословия. Эти люди в состоянии что-то изменить в России, – прошептала она, прощаясь.
Следом за Натали откланялся Иван. София Александровна как никогда сухо попрощалась с ним.
– Прошу прощения за то, что уделил вам сегодня мало внимания, – смущенно пробормотал Иван, целуя руку Софи.
– Вы свободны дарить свое внимание кому вам угодно! – прошипела Софья.
Она сердито отвернулась от него, показывая всем видом, что разговор окончен. Горшков громко вздохнул, принял шляпу и трость из рук лакея и удалился. Его скорбь по поводу недовольства Софи, на самом деле, была наиграна. Он не хотел показывать вида, что с этого вечера чувства Софи стали волновать его еще меньше, чем раньше. В душе зародилась иная надежда. Надежда не на скучное прозябание с нелюбимой женой, а на блестящее будущее с самым прекрасным существом, каким пред ним предстала Натали. Погрузившись в мечтания, Горшков даже не подозревал, что дружелюбие мадмуазель Потаповой вызвано вовсе не его прекрасной персоной, а желанием девушки расширить политический кружок, за счет очередного влюбленного в нее молодого дворянина.
Иван Горшков без сна лежал в своей квартире, перебирая в уме каждое слово и каждый взгляд возлюбленной. Он вспоминал и свои слова, воображая, что был достаточно умен и начитан, чтобы произвести на Натали впечатление. «Маман будет удивлена, когда узнает, что «дрянные газетенки», как она называет полулегальную и нелегальную печать, привели меня к знакомству с богатой невестой. Ведь очевидно, что Натали богаче Софи. А уж насколько прелестнее, что и сравнить нельзя! Выйдя замуж за меня, Натали может организовать еще более блестящий салон. Обладая средствами, маменька сможет возобновить старые знакомства и родственные связи. С такой женой, как Натали я могу достигнуть много. Она умна, красива, притягивает людей. Какие балы мы будем закатывать! Самые сливки знати будут у нас»!
Утопая в мечтах, Иван постепенно погружался в сладкую дрему, которую грубо разрушил взволнованный шепот горничной:
– Барин! Барин!
– Ну, что тебе, Глаша? – рассердился Иван, раскрыв глаза.
Глаша стояла над ним со свечой, взгляд ее выражал испуг.
– Барин, скорее, папаша кончается!
Глава 8. Чудный образ