Не постранствуешь… Так ли? Просто каждому своё. Вот у Петьки Блаженного вся жизнь в дороге. Его одинаково хорошо знают в Боровом, в Сосновке, в Белом Яру. А Анастасия Ляхова последние два года в райцентре не побывала ни разу. Разве она одна такая?
Странное сегодня воскресенье: никак не сосредоточиться на теме проповеди. Посторонние мысли лезут в голову, и никак с ними не сладить. Ну да ладно. Работу не отменить.
…Завершив речь словами Меня: «Высшей молитвой является молитва непрестанная, то есть жизнь в постоянном общении с Богом», он понял, – не было сегодня вдохновения. А почему, неизвестно. Сколько пережито, прочитано, передумано, а что себя познал, – никак нельзя сказать. Как же можно проникнуть в душу другого человека, если своя – загадка?
Выйдя из храма, отец Александр в задумчивости направился привычной дорогой к дому. Дойдя до поворота на Республиканскую, поднял голову, осмотрелся и увидел: возникает, как сказал бы Беркутыч, нештатная ситуация.
Образцовая иллюстрация к гегелевской диалектике: в наличии две противостоящие тенденции, две противоположности, стремящиеся к конфликту. Можно проследить все фазы развития противоречия, от вызревания до взрыва. И если не вмешаться, взрыв неизбежен. Но можно ли священнику принимать чью-либо сторону в мирском конфликте? Ведь тем самым он становится судьей, объявляющим приговор без суда и следствия. Кесарю кесарево… Что присуще Юпитеру…
Но и в сторонке оставаться нельзя. Придется подождать, положившись на интуицию, на веление духа. Отец Александр еще раз осмотрел главную улицу села, от асфальта которой его отделяло не более пятнадцати метров.
Напротив, по ту сторону дороги, киоск фермера Аверьяна Жукова. Хозяйничали в нём его жена и дочь, успешно распродавая сигареты, жвачку, заграничное пиво в банках и вино. Рядом с киоском только что остановилась белая «Тойота-Корона». Справа, в полусотне метров от киоска, выделялась высокая стройная фигура Захара Беркутова, по случаю воскресного дня одетого в гражданское. Быстрым пружинистым шагом он направлялся в сторону «Тойоты». И как он учуял неладное на таком расстоянии? Ведь ничего еще не проявилось, не обозначилось. Профессиональный нюх, не иначе, усмехнулся про себя отец Александр, одобрительно оценивая молодую энергичную походку участкового инспектора.
Все четыре дверцы «Тойоты» разом распахнулись, из салона в тишину села вырвались громкие ритмы поп-хита на английском. Транзитники, отметил отец Александр, решили подзаправиться спиртным и табаком. А это значит, что им местные правила не указ. Из машины вывалились трое парней и две девицы, все явно навеселе. Водитель вразвалку подошел к киоску и по-хозяйски постучал костяшками пальцев по стеклу витрины. Остальные четверо презрительно-независимо осматривались, лениво переминаясь с ноги на ногу.
Похоже, Захар Петрович готовится испортить себе выходной. Поправить поведение гостей Борового в случае необходимости Беркутов сможет, но во что это выльется, учитывая его взрывной характер и бескомпромиссность? Он уже на половине пути к машине. Если бы ещё в милицейской форме!
Как тут быть? Решение не приходило. Видимо, придётся рассчитывать на экспромт. Отец Александр опёрся левой рукой на забор углового дома, рядом с которым стоял и сразу почувствовал острый укол в ладонь. Повернув голову, увидел, что из досок в разных местах торчат свежие гвозди: недавно ремонтировали забор. И сделали ремонт как попадя. Оно и понятно, хозяева дома пенсионеры Шибаевы, им самим такое не под силу, наняли кого-нибудь да перестарались с угощением. Кто же будет гвозди загибать, если рядом стакан самогонки с салом да огурчиком?
Не снимая левой руки с забора, отец Александр поглаживал доски, осторожно ощупывая гвозди, торчащие то острием, то шляпкой. Горе-ремонтники!
…И как они не боятся в таком состоянии по дорогам? Конечно, пьяный водитель за рулём сейчас не редкость. Так хоть бы рядом кто трезвый был! Все одинаково перебрали, думал отец Александр, наблюдая за замедленными и неверными движениями водителя, достающего из кармана джинсовой куртки деньги.
Прав Захар Петрович: в глаз селу попала соринка. И надо её удалить. По возможности – безболезненно. Ведь если без раздумий раздражённо хлопнуть по глазу, можно и зрение повредить. А Беркутов, скорее всего, намеревается хлопнуть.
Что будет, если их задержать? После освобождения они снова примутся за прежнее. Выражение лиц показывает: эти выбрали судьбу, изменить ничего нельзя, не поможет им ни участковый инспектор, ни священник. Слишком далеко зашла духовная интоксикация. Не сегодня так чуть позже придет наказание, но и тогда они не поймут его значения.
Остается скорректировать поведение Беркутова, решил отец Александр, обхватив пальцами выступающую на сантиметр шляпку гвоздя. Одного удара молотком не хватило, чтобы забить его как положено.
Он поднял свободную руку в приветствии. Захар Петрович теперь увидел его, заметили и те четверо, с равнодушным любопытством разглядывающие человека, спешившего в их сторону по пустынной улице.
– Захар Петрович, я тебя жду. Поговорить бы надо. Найдешь минутку?
Беркутов, сверкнув глазами в сторону «Тойоты», согласно кивнул и, свернув с дороги, подошёл, не выпуская потенциальных правонарушителей из поля зрения. Они пожали друг другу руки.
– Что, служебный долг не позволяет пройти мимо? Не торопись. Может быть, твоё вмешательство тут и не понадобится.
Захар Петрович улыбнулся. Встреча с другом сняла напряжение, успокоила взвинченные нервы. Продолжая краем глаза наблюдать за повернувшимися в их сторону пассажирами «Тойоты», он сказал возмущённо:
– Откуда они берутся? Где их делают? Вы только посмотрите, Владимир Сергеевич, как они на нас и всё окружающее смотрят! Какое-то стадное превосходство, а? Ощущение непогрешимости. Примерно так рыбак относится к рыбе, особенно когда та позволяет себя ловить без помех.
– Вот они уедут, – ответил отец Александр, – И я скажу, что думаю по этому поводу. Надеюсь, мысли у нас одинаковые. А сейчас не торопись. Ведь как и я, так и ты не в форменной одежде.
– Одежда-то одеждой, – усмехнулся Захар Петрович, – А борода выдаст.
Так оно и оказалось. До ушей Захара Петровича и Владимира Сергеевича донёсся восторженный голосок проницательной долговязой девицы в ярком платье, декольтированном сзади до пояса.
– Смотрите, девочки, да ведь это святой отец!
– Точно! – продолжил басом её сосед.
Его могучие плечи туго обливала кожаная куртка.
– А с ним и дьякон. Или как их там называют? Миш, ты в курсе?
Миша, в клетчатой тёплой ковбойке, хлопнув товарища по плечу, ответил:
– А вот мы и выясним. Пошли, мужики.
И они вчетвером, покачиваясь то ли от выпитого, то ли от чистоты деревенского воздуха, которого не нюхали неизвестно сколько, неторопливо двинулись через дорогу, неглубокий кювет и яркую зелень муравы к отцу Александру и Захару Петровичу. Ни высокая спортивная фигура Беркутова, ни могучий торс отца Александра их ничуть не обеспокоили. Видимо, вооружились когда-то в дозапойный период навыками спортивного единоборства. За дорогой, на траве их догнал водитель, успев выгрузить в машину приобретенные бутылки и банки.
Возбуждённые предвкушением приключения, все пятеро посмеивались и обменивались односложными междометиями.
Отец Александр молча и спокойно рассматривал их лица, каждое поочередно и все вместе. Народ не нищий. И привыкший к ответной робости и нерешительности, к духовной и физической слабости, охватившей людей в отравленных городах. Сами же по причине молодости не ощущают собственной зашлакованности и болезненности. Но расплата не заставит ждать.
Жаль их. Слово для них перестало быть аргументом, они слушают только себя или тех, кого считают равными себе. Безнаказанная наглость порождает глупость. Они даже не могут правильно оценить соотношение сил.
Он внимательно посмотрел в глаза Миши, пытаясь отыскать искорку человеческого интеллекта, отсвет пламени души, но не находил. Оловянный взгляд, готовность сказать и сделать первое, что придет на ум, – вот и всё! В городской сутолоке они будут выглядеть обычно, мало чем выделяясь на общем фоне. И чувствовать себя соответственно.
Приблизившаяся компания остановила размышления. Они встали вплотную: девицы и между ними широкоплечий в кожаной куртке нацелились на него, двое других выбрали Захара Петровича. Донесся густой запах перегара, свежего вина и приторных духов. Пахло нездоровым, испорченным, отравленным.
Владимир Сергеевич подумал, не снять ли руку с забора, но лишь погладил ладонью доску, из которой торчал большой гвоздь. «Десятка, не меньше, – подумал он, – И зачем такие гвозди тратить на заборы? Они же на половую рейку пригоднее». Он был спокоен, лишь боялся, что Захар Петрович не выдержит. Но тот, доверяя товарищу, стоял молча и не предпринимал никаких действий.
Выдохнув клуб дыма, ближайшая девица мило улыбнулась и, протянув пальчики с чадящей сигаретой, воскликнула:
– Какая роскошная борода! Прямо прелесть! Это правда, что ты святой отец?
Её кавалер хрипло рассмеялся:
– Пригласи его с нами. Он от тебя уже без ума, слова не вымолвит. За одну улыбку подарит тебе лучшую часть своей бороды.
– Это правда? А второго куда денем? У нас же места не хватит.
– Второго мы оставим. Отдохнёт немного на травке, подождёт, пока начальник вернется. Не так ли, дьякон?
Это говорил Миша, стоя перед Захаром Петровичем и потирая ладони.
Говорить что-либо бесполезно, любые слова ничего не изменят. Им хочется развлечений, их остановит только страх, который все они старательно прячут, скрывают за завесой наглости, бравады и цинизма. Но не ломать же им кости посредине села. Каково: священник да участковый инспектор не нашли ничего лучшего как вдвоём усмирять расшалившихся юнцов. Поймут-то их поймут, да на душе останется горький осадок. К тому же Захару Петровичу придется звонить в район, вызывать бригаду, сдавать им этих… День пропадет окончательно, а дел ещё сколько!
Решение пришло вовремя. Он пошевелил рукой, лежащей на заборе и, увидев, как все посмотрели туда, нарочито медленно обхватил конец гвоздя большим и указательным пальцами. Гвоздь сидел хорошо, пришлось напрячься, но эффект того стоил.
Гвоздь подался со стонущим скрипом, и когда он его вытащил, полупьяная компания напоминала выброшенных на берег карасей с выпученными глазами. Он угадал: гвоздь на самом деле оказался свежим, длиной в десять сантиметров. Покрутив его в пальцах перед глазами, Владимир Сергеевич выпрямил пальцами обеих рук погнутый кончик, повернулся ко всем спиной, вставил гвоздь обратно в гнездо и ударил ладонью. Тот с коротким визгом вошел на своё место по самую шляпку.
Когда он повернулся обратно, пятеро торопливо шли к замолчавшей «Тойоте», – отзвучал диск в проигрывателе. Захар Петрович рядом корчился от внутреннего смеха, пытаясь сдержать хохот.
– Ну… Владимир Сергеевич, я просто не могу… Ну… Не ожидал. Цирк…
Посмотрев на полусогнутую фигуру и сморщенное лицо Захара Петровича, отец Александр не выдержал и густо рассмеялся.
– А ты как хотел? Словом – никак. Делом, – последствия уж больно тягостные могут быть, особенно для тебя. Вот и пришлось выбрать срединный путь.
Беркутов справился с приступом веселья, только глаза продолжали светиться влагой.
– Да уж. Демонстрация получилась что надо. Даже у меня дух захватило.
– А мне их жаль. Какие серые лица! Ведь они всю жизнь едят соль, сахар и сало в самых разных упаковках и сочетаниях. Другого не воспринимает их дух, отравленный дурными мыслями. Нездоровый дух не терпит здорового тела и всегда приводит его в соответствие со своим состоянием. Потому-то кроме страха, у них не осталось рычагов связи с внешним миром. Ни я, ни ты не сможем им помочь, слишком далеко зашло, укоренилась отрава. Вот так! Природа реагирует, как ты желаешь. И внутренняя природа, и внешняя.
– Так что же, таких страхом воспитывать? – спросил Беркутов, провожая глазами удаляющуюся «Тойоту», запоминая номер.
– Может быть! Никто не знает, что ждёт каждого из них впереди. Вдруг появится иной шанс?
– А вот насчет природы как? Это действительно всеобщий закон? Вот я, к примеру, войду в лес с острым желанием найти рекордный белый гриб и лес мне его подарит?
– Хитёр ты, Захар Петрович. Хочешь простоты во всем. А мир-то не прост. Но заверю: если ты действительно хочешь такой гриб, он тебе спать не даёт, да настойчивостью обладаешь, – рано или поздно он твой!
– И так во всем?
Вместо ответа отец Александр взял Беркутова под локоть, свободной рукой указал на дорогу, приглашая покинуть место несостоявшегося происшествия…
6. Поляна. Преображение. 16 июня
Поляна продолжала жизнь, наполненную сменой ритмов, запахов, времён года, наблюдениями за людьми в селе у подножия холма, заботой о своих цветах и кустах, попытками помочь больному остатку дуба. Кое-что из желаемого ей удавалось и тогда она радовалась, выражая радость всплеском ароматов и притоком жизненных сил и энергии из глубин земли и высот космоса.
Усилиями берёзы, протянувшей свои корни к страдающему пню, удалось пробудить к жизни маленький росток и теперь Поляна и все её частички, до самой маленькой травинки, знали: их могучий и добрый дуб, от которого осталось на Поляне только невидимое людям тонкое эфирное тело, получил новую жизнь. Прольется несколько десятков дождей и его новая физическая оболочка сольется с остатками прежнего организма. Поляна вновь обретет единство.
Непривычно долгое время Поляну заботит одна женщина, чего раньше не бывало. Конечно, она всегда помогала людям, приходящим за травами или ягодами, несущими с собой доброту и сострадание. Или, наоборот, отгоняла колючками, отвращающим запахом тех из них, что приносили в себе недобрые стремления и желание зла. Иногда она формировала для них из сгустков тумана фигуры двойников людей и после того её долго не беспокоили.
Желтела, засыпая в предснежье, трава и уносила на хранение в нейронную корневую сеть прикосновения лап, рук, ног… Круглыми ромашковыми и звёздчатыми зверобойными глазами Поляна распознавала лица и облик людей, зверей и насекомых, видела их доброту или зло, раздражительную слепую беспощадность к живому или же готовность к милосердию.
Поляна изначально знала: лишенное милосердия не есть живое, а только слепок с него. А к неживому и отношение неживое, без доброты и сочувствия.
Зимний полусон сменялся весенним пробуждением. Все повторялось. И каждый миг неповторимостью запечатлевался памятью.
Поляна не старела, она не знала необратимого увядания, потому что жила не сама по себе, а частью леса, реки, неба, дождя, солнца, ветра, шевеления земли в тёмных глубинах… Она была и частью того, что стояло за всем этим и простиралось далеко к звёздам, и проникало в каждый изгиб каждой травинки, в каждое колечко березы. Неостановимость живого бытия, его вездесущность объединяли все её части с остальным миром в неразрушимую систему.
А женщина, которая так часто приходила к ней, жила отдельно от всего и от всех. Поляна сразу почувствовала тихую боль, а так как женщина была доброй и беззащитной, как только что распустившийся цветок, она захотела ей помочь. Она не всё понимала в людях, ей тоже не хватало мудрости. Слишком уж краткой была жизнь людей и слишком уж много они отдавали быстротекущего времени пустякам и ненужностям. Такое непостижимо, ведь живое целесообразно во всём и всегда.