Манаус - Дунаев Валерий Анатольевич 3 стр.


Говард, «Гринго», укрылся в хижине, лежал в своем гамаке и изо всех сил старался не обращать внимание на происходящее, понимая, что стоит ему сделать хоть малейший шаг в сторону Клаудии, чтобы помочь ей, то головорезы «Аргентинца» незамедлительно всадят ему в грудь три пули, потому что с того самого времени, как они были вместе в Манаусе, Клаудия была обречена.

Аркимедесу настолько было омерзительно происходящее в лагере, что он содрогался от всех этих криков и стонов и, не выдержав, скрылся в своем любимом месте, под большой хижиной, выходившей одной стороной на берег, и откуда можно было видеть широкую излучину реки, по которой он надеялся в один прекрасный день вернуться на свободу.

Месяц поднялся над вершинами деревьев в ночном небе, набегавшие облака изредка скрывали его, но когда он появлялся вновь, то узкая, светящаяся дорожка вытягивалась на поверхности воды и «Северянину» нравилось смотреть на нее. Чернокожая служанка Клаудии прошла рядом, не заметив его, словно тень, с видом растерянным и смущенным, и ему стало жалко ту добрую женщину, без сомнения переживающую за свою несчастную хозяйку. Но особенно впечатлило его как те женщины, что обитали в лагере – опустившиеся проститутки, дегенератки, от которых никогда ничего хорошего не приходилось ожидать, восприняли изнасилование Клаудии, и первый раз за все время, проведенное на плантациях, он видел их в таком угнетенном состоянии, молчаливых, словно испуганных от того, что происходило там, внутри хижины.

Потом к нему присоединился Висенте Контимано, он уселся рядом. Ему тоже нравилось смотреть на реку с этого места. Судя по всему, он поучаствовал в том развлечении.

Аркимедес промолчал, но Висенте неожиданно сам начал говорить и сознался:

– Все бы отдал сейчас, чтобы не принимать в этом участие, «Северянин». Похоже, это самое грязное, что я совершил за всю свою жизнь и начинаю думать, что я и в самом деле заслуживаю того, чтобы провести остаток жизни здесь. А эта свинья, Сьерра, еще и смеялся над бедной девчонкой, будто ему все это доставляло удовольствие.

Аркимедес продолжал молчать.

Контимано решил уйти, поднялся с земли и удалился к реке, погруженный в свои мысли, по той же тропинке, по которой ушла и служанка.

«Северянин» остался один, в тени хижины, и тут послышались голоса и смех, кто-то направлялся сюда. Кармело Сьерра, похоже уставший от этого представления, возвращался в большую хижину, за ним следовали охранники и управляющий плантацией Жоао.

Инстинктивно Аркимедес отодвинулся глубже в тень, группа прошла прямо перед ним, но его присутствия не заметили, и они начали подниматься по ступеням внутрь хижины. Зажгли свечу, и из своего укрытия сквозь щели в сплетенных из тростника стенах Аркимедес мог видеть ноги тех, кто находился внутри. Он даже подумал, что с этого места мог бы запросто проткнуть длинным мачете «Аргентинца», сидящего в гамаке, почти над самой его головой, и никто из его телохранителей, двое из которых стояли на страже возле двери, не смогли бы помешать ему.

Собравшиеся наверху смеялись и комментировали детали изнасилования.

Открыли бутылку, и Аркимедес услышал, как разливают по стаканам.

Среди прочих голосов властно и ясно прозвучал голос Сьерры:

– Хочу, чтобы это повторилось, хотя и сомневаюсь, что она выдержит продолжение. Чтобы все, до последнего индейца, попользовались ею, все, за исключением «Гринго».

– Трудновато будет не допустить этого, – ответил другой голос, Аркимедес узнал Жоао.

– Я лично приказываю тебе проследить за этим, – властно сказал Сьерра. – Я не хочу, чтобы эта рыжая свинья даже коснулся ее.

Жоао недовольно пробормотал:

– Я не могу отправить своих людей следить за тем, чтобы «Гринго» и эта шлюха не начали встречаться где-нибудь в лесу, – но, помолчав немного, добавил: – За исключением разве что…

Воцарилась пауза. Наконец Сьерра не выдержал.

– За исключением чего?.. Продолжай, давай, говори, коль начал.

В ответ Жоао рассмеялся.

– За исключением того, что мы лишим «Гринго» основной причины, из-за которой он может видеться с ней. Где-то валяется доска с дырой посередине, а в реке водится полно голодный пираний.

Теперь уже смеялся «Аргентинец», смеялся громко, нагло, скандально.

– И как же мне это самому не пришло в голову? Совсем позабыл про это. И сколько же времени мы не проделывали такого?

– Да, уж несколько лет прошло. Последний раз развлекались так с тем французиком и рыбы выгрызли ему кишки. И как же он вопил, этот «лягушатник», пока не сдох!

– Найдите эту доску, – приказал Сьерра. – А поутру мы сыграем с этим «Гринго» шутку, о которой он будет помнить всю оставшуюся жизнь и вся его мужественность закончится раз и навсегда.

Аркимедес некоторое время сидел, не шевелясь, холодея от ужаса от одной лишь мысли о той дикости, что готовилась наверху, в хижине.

Он слыхал о подобном, но всегда полагал, что это лишь фантазии, преувеличения, возникающие в головах тех, кто дни напролет бродит по джунглям, собирая каучук. Речь шла о том, чтобы привязать человека к доске, уложив его на живот, через специально проделанное отверстие просунуть его гениталии и после этого спустить доску на реку, предварительно сделав несколько неглубоких, но кровоточащих надрезов на коже. Почуяв запах крови, в этом месте собирались пираньи и сжирали все, что находилось в воде. Это был один из самых жестоких, кровавых и не лишенный оригинальности способ кастрировать мужчину. Бывали, однако, случаи, когда человек оставался на воде дольше, чем полагалось, и тогда пираньи в своей ненасытности выгрызали ему кишки.

Неслышно, медленно, сантиметр за сантиметром, чтобы охранники, дежурившие у двери, не заметили его, он отполз от большой хижины, скрылся в зарослях кустарника и, сделав большой крюк, подошел к своей хижине, где также спал и Говард.

Он вошел, старясь ступать бесшумно, но подобные предосторожности оказались бесполезными, потому что остальные работники еще не вернулись, а американец не спал в своем гамаке и видел, как он вошел с самого первого момента. «Северянин» пошел прямо к нему.

– Ты должен уйти, «Гринго», – сказал он. – Завтра утром Сьерра хочет скормить тебя пираньям.

В ответ на эти слова американец даже не пошевелился. Затянулся сигарой, выпустил густое облако дыма и спокойно произнес:

– Какая разница, все мы умрем, по той или иной причине, и я тебе уже это говорил, и, кажется, мое время подходит.

– Не выдумывай особенно. Твой нож не поможет тебе. Я видел, как ты управляешься с ним… Там, в лесу, но ты не сможешь застичь «Аргентинца» врасплох. К тому же, он не собирается бросить тебя целиком пираньям… Знаком с таким развлечением, как доска?

И теперь уже «Гринго» подпрыгнул и замер, стоя перед своим гамаком.

Он швырнул окурок на пол и зло раздавил его.

– Это что ж получается? Этот сукин сын задумал кастрировать меня?

– Я только что слышал это. Отвязывай свой гамак и уходи в джунгли. Это мой совет тебе.

– По следу пустят собак. Я не уйду далеко.

– Спустись по реке, пусть течение несет тебя, когда поравняешься с ручьем, с тем маленьким, что идет к моим деревьям, поднимись по нему. Не касайся ни земли, ни веток. Иди все время по ручью до моих деревьев и жди там, рядом с большой сейбой. Я принесу тебе еду.

– И зачем тебе это надо? Зачем все это делаешь? – спросил рыжий. – Если они узнают, то это будет стоить тебе жизни.

– Ты слышал Сьерру. У меня нет ни малейшего шанса выбраться отсюда. Я просто подумал, что вдвоем мы сможем убежать.

– Никому еще не удавалось «смыться» с этих плантаций, – возразил ему американец. – Не думаю, что мы будем первыми, у кого это получится.

– Мы будем, можешь не сомневаться, – заверил его «Северянин». – У нас не осталось выбора. А теперь уходи.

«Гринго» ничего не ответил, снял гамак, внутрь положил свои нехитрые пожитки, перекинул через плечо и, заткнув за пояс длинное мачете сборщика каучука, направился к выходу.

– Спасибо, – пробормотал он, когда уже вышел за порог, – и до встречи.

– До встречи, – ответил «Северянин» и долго еще смотрел в темноту, в том направлении куда, как он полагал, направился рыжий.

Затем вошел внутрь и завалился в свой гамак, закинув руки за голову, он начал засыпать, не переставая прислушиваться к стонам Клаудии, что все еще доносились со стороны женской хижины.


Сьерра чуть не лопнул от ярости, когда на следующее утро обнаружил, что Говард сбежал. Ему и в голову не могло прийти, будто кто-то мог его предупредить, он думал, что американец не смог выдержать криков Клаудии, и надеялся, что его люди настигнут беглеца, и он все же сможет насладиться зрелищем кастрации. Спустили собак Жоао – злых и необузданных тварей, с которыми только он и мог справиться. Тот приказал им взять след, но собаки вернулись ни с чем. След терялся у реки и, хотя самым тщательным образом прочесали оба берега вверх и вниз по течению, не удалось найти и намека на то, что американец где-то вышел из воды.

К тому же часовые на порогах клялись всем, что им было дорого, призывая в свидетели и само небо, и разных его обитателей, что и там он не проходил, а потому пришли к заключению, что все-таки пираньи добрались до него.

Никому и в голову не пришло заподозрить Аркимедеса, а на все вопросы тот отвечал односложно, говорил что ничего не видел и ничего не слышал.

Однако, ему пришлось сильно постараться, чтобы выпросить дополнительную порцию еды, когда собирался на работу, и по дороге к своим деревьям, что занимала достаточно продолжительное время, он постоянно думал о том, как будет теперь кормить «Гринго», когда сам вынужден терпеть неслыханные лишения, чтобы кое-как прокормиться.

Бесполезно было надеяться на то, что Говард сможет добыть себе пропитание.

Без ружей, с чем можно было бы охотиться, не владея техникой ловли рыбы в здешних реках и ручьях, как умели это делать индейцы, мало что можно было получить от сельвы, поскольку изначально в самой сельве было мало чего такого, что смогло бы прокормить человеческое существо.

В некоторых исключительных случаях, когда люди терялись в джунглях, они какое-то время могли продержаться на разного рода кореньях и незнакомых фруктах, но, как правило, все это заканчивалось либо отравлением, либо быстрой смертью от острой формы дизентерии.

Нужно было не допустить, чтобы пришлось искать и выкапывать разные коренья. Аркимедесу было особенно важно, чтобы к тому моменту, когда они решат «смыться», «Гринго» находился в хорошей физической форме. В противном случае от него будет больше проблем, чем какой-нибудь помощи.

Несколько раз он останавливался и внимательно прислушивался к звукам, доносящимся из леса, чтобы удостоверится, что никто не следует за ним. Когда убедился, что все спокойно, направился к сейбе, где рыжий американец спокойно ожидал его, сидя на одном из больших корней.

Он сильно проголодался, но времени даром не терял – собрал часть латекса, который Аркимедесу нужно было принести в лагерь.

Вместо приветствия он ограничился лишь комментарием:

– Теперь будем делить все поровну: и работу, и еду. Кроме этого, я твой должник, ты спас мне жизнь, и я никогда не забуду этого.

Аркимедес, не теряя время на пустые разговоры, перешел сразу к тому, что интересовало его более всего: к побегу.

План его был прост и одновременно невозможен в исполнении. Нужно было выждать несколько дней, пока все не успокоится, дождаться пока Сьерра не вернется в Манаус; собрать как можно больше провизии и идти по земле, прорубаясь сквозь джунгли в горы, до перекатов. Там напасть на часовых со спины, разделаться с ними, захватить их оружие и лодки, и спускаться вниз по реке насколько удача позволит.

– Далеко мы не уйдем, – заметил американец. – Ниже по течению располагается другой пост охраны, потом еще один, далее еще… И к тому же мы не знаем где большинство постов находится. На нас будут охотиться, как на кроликов.

– По крайней мере, им придется напрячься. Еще я надеюсь прикончить нескольких из них.

– А ты убивал когда-нибудь? – поинтересовался «Гринго».

Аркимедес отрицательно покачал головой.

– Никогда. И никогда не думал, что придется делать это. Но считаю, что эти люди не заслуживают того, чтобы жить.

– Я тоже думал, что у меня имеются весьма веские причины начать делать это, – возразил Говард, – но вскоре понял, что те основания были не достаточно сильными и не достаточно вескими. Вначале ты чувствуешь себя, как больной, и считаешь, что скорее сам сдохнешь, чем повторишь это. Но, тем не менее, потом привыкаешь, и ничто уже тебя не волнует.

Оставь их для меня, если, конечно, это тебя устраивает, а сам держись в стороне.

– Нет, я решил, – упрямо возразил ему «Северянин». – Не достаточно просто убежать отсюда и спасти свою жизнь. Кто-то должен заплатить за все эти годы. И также заплатить за то, что произошло прошлой ночью.

– Что тебе до нее? Ты же не знаком с ней и даже никогда не видел.

– Кажется, что даже если я проживу тысячу лет, то все время буду помнить те крики.

– Ты видел её после этого? – спросил «Гринго».

– Нет. До утра в хижине оставались мужчины. Но когда уходил, стонов уже не было слышно.

– Как ты думаешь, выживет?

– Кто бы мог знать… Ты, вообще, любил ее?

Американец отрицательно покачал головой. Острием мачете он задумчиво рисовал фигуры на земле или резал упавшие листья на маленькие кусочки. Некоторое время молчал, но, наконец, произнес медленно:

– Нет. Не люблю ее, и никогда не любил. Она была девочкой хозяина, красивая женщина и мне захотелось переспать с ней, о последствиях я и не думал. Она также не любила меня. Она сделала это из мести, чтобы показать, хотя бы таким образом, что презирает Сьерру. Просто я оказался единственным, кто осмелился поддержать ее в этой авантюре.

– И дорого заплатил за все.

– Да, действительно дорого. Но клянусь тебе, что однажды эта свинья-аргентинец также заплатит за все. Это будет стоить ему жизни и смерть его будет такой медленной, такой ужасной, что не могу описать тебе сейчас. Я еще не придумал, как расправлюсь с ним.

– На то будет время, если сумеем выбраться отсюда. А сейчас нужно собрать весь мой каучук, если не хочу, чтобы завтра меня оставили без пропитания.

Они встали и пошли по тропе, что петляла среди высоких стволов каучуковых деревьев. Когда подошли к первому дереву, Аркимедес одел на ноги шипы, обвил дерево крепкой веревкой и начал карабкаться наверх, где сделал надрез на коре с помощью мачете и быстро наполнил миску. Подойдя ко второму дереву, наверх полез уже «Гринго» и так, обойдя все деревья, довольно быстро собрали дневную норму каучука, которую «Северянин», должен был отнести в лагерь.

Потом они сели передохнуть и в очередной раз обсудили детали предстоящего побега. Когда начало темнеть и бразилец отправился в обратный пут, он шел с твердой уверенностью, что там, под высокой и раскидистой сейбой, он оставил товарища, с кем можно было ринуться с закрытыми глазами на встречу любым опасностям и сбежать, наконец, из этого ада.


Когда на следующее утро он уже собирался уйти из лагеря, его неожиданно вызвал к себе в большую хижину Жоао.

– «Гринго» исчез, и ты возьмешь на себя его деревья. С завтрашнего дня будешь приносить по сорок литров каучука.

– Никто не собирает по сорок литров в день, – возразил ему «Северянин».

– Возьмешь с собой индейца из новых, из тех, кого Сьерра привез, – приказал ему надсмотрщик. – Выберешь того, кто больше понравится. Покажешь ему как все делается, заставишь его работать, чтобы помогал тебе, но без сорока литров лучше не возвращайся.

Назад Дальше