Тёть, дай три рубля!
Таких не берут в космонавты!
(Текст песни – А. Гордеев)
Юрец внимательнейшим образом исследовал открыточное хозяйство. На всех рядах наблюдалось неприятное засилье кошачьих. Усатые задували свечки, пили за здравие, чествовали юбиляров, не обошлось без них и свадебное застолье. Два кольца, два хвоста, свитые в пульсирующее сердце. Кошачье отродье Юрик не любил, другое дело … – мысль о собаке пришла не сразу. Если так ничего и не найдет, можно схохмить, взять открытку с Тузиком в память о легендарных Белке и Стрелке. Только бы заценили Вася, Артур и Ромчик…
Глянув на часы, Юрик нахмурился. Минутная готовность. Даже, если включить все двигатели, всё равно не успеешь. К тому же первым История, можно и прогулять… Вторым алгебра, алгебру желательно не пропускать. Школа у них ни какая-нибудь, с уклоном, пока другие иксы туда-сюда гоняют, у них программа почти вузовская.
Выбрав открытку с псом, Юрик дал задний ход, едва не снес рюкзаком стенд с газетами, подхватил пошатнувшуюся конструкцию и поставил все на место. На полке среди прочих прямо перед его носом стоял толстый глянцевый журнал. На обложке из нижнего угла в верхний летала блестящая пуля ракеты. Тузик и думать не думал, что однажды окажется среди роскошной жизни, дорогих машин, красивых женщин. Засунув куда-то открытку, Юрик потянулся к ракете. Зачетная обложка. Приятная тяжесть. В тему картинка. Листаешь, ветерком обдувает, сразу видно – издание солидное. С таким не стыдно подойти к человеку…
Сверившись с ценником, юноша поправил врезавшуюся в плечо лямку, потревожил девственный пушок на подбородке и, с твердым намерением не расставаться, зажал журнал под мышкой. Все карманы были тут же тщательнейшим образом обшарены. Наскрести удалось не много, часть суммы набегала мелкой монеткой, которую и в аптеках давно не брали, но Юрик не брезговал и ею. Итог был не утешителен – не хватало трех рублей. Путаясь в элементарной арифметике, Юрик пересчитал все еще раз. Подобравшись к заветной сумме настолько близко, с трудом верилось в то, что какие-то паршивые 3 рубля могут испортить всю малину! Не хватало б рублей пятьдесят, еще куда ни шло… Но тут действовал какой-то закон подлости: чем меньше была недостающая сумма – тем было обиднее… Вопрос стал ребром: или Тузик, который ни разу не похож ни на Белку, ни тем более на Стрелку или…
Прямо на Юрика шла женщина.
– Тёть, дай три рубля! – юноша и сам не понял как из него вылетели эти позорные «три рубля».
Тележка аккуратненько его объехала и покатила дальше. Развернутая спина больно резанула. Стало нестерпимо стыдно. Юрик готов был тут же поставить на место ненавистный журнал, и топать в школу с пустыми руками, в конце концов, ничего страшного в этом нет, сунет клочок бумаги, и на нем можно черкнуть пару слов… Пусть другие выпендриваются.
Удаляясь, женщина кидала и кидала все, что попадалось ей под руку.
Внутри, постепенно разгоняясь, все забурлило, заклокотало. «Чтоб ты провалилась вместе со своею тележкой!» – Юноша решил изменить тактику. Не повезло с бабой, может повезет с мужиком?
– Вы не могли бы дать 3 рубля? – обратился Юрик к проходящему мимо мужчине в приличном пальто и модной шапочке с помпоном. Тележка аккуратненько его объехала.
– Глухой что ли? – нарочно довольно громко проговорил Юрец. – Ни один нормальный мужик не будет ходить в такой отстойной шляпе…
Внутри все с новой силой вскипело, однако продолжалась и продуктивная работа. Шел усиленный поиск решения. Злость процесс только подстегивала.
«Больной на всю голову», – вынес сам себе неожиданный вердикт юноша, – «Ну, кто в наше время будет просто так давать деньги?! Нужно ж объяснить людям! Мало ли таких ходит, стреляют на колеса и курево…»
Юрик почувствовал себя увереннее и смело шагнул навстречу приближающейся к нему женщине.
– Добрый день! Сегодня к нам в школу приезжает космонавт …, – с пионерским задором начал он, – Может смотрели фильм? Тот, который падал из космоса… После выступления будет раздавать автографы… А у меня не хватает… на журнал…не могли бы … Вы…, – сдувшись, закончил юнец.
Тележка аккуратненько его объехала: – А родители на что?! – удивилась покупательница.
Юрик остался стоять, как водою облитый. Отчасти тётя была права. На такое дело мать бы ему и 500 рублей выделила, но он позорно забыл попросить у нее денег. Сколько раз мать ему талдычила: рюкзак собирать с вечера, ключи не забывать, и вообще думать обо всем заранее! И все равно!… Даже после устроенной самолично головомойки Юрику казалось, что после его объяснения – такого честного, ясного, прямого, – отказать ему невозможно!
Юноша пропихнул в себя ком. Вернулся к стенду. Как на зло подешевле космического больше и близко ничего не было.
«Ну, и пусть!» – быстро оглядевшись, юноша дернул за молнию. Откажись он сейчас от журнала – сам бы себя перестал уважать, считал трусом! Не успел Юрик застегнуться, внутри шевельнулся червь сомнения, – «А что если поймают? Как он матери в глаза смотреть будет?» Юноша готов был тут же вытащить змеей притаившийся на груди журнал, но его с новой силой обуяла злость, – «Неужели им 3 рубля жалко?! У одной вон колесики на тележке подгибаются! Набрала всякого хлама! Тюбики, баночки, флакончики! А космос – ведь это даже сейчас круто! Не каждый слетать может!»
В борьбе и сомнениях молодой человек упрямо двинулся к кассе. В очереди было всего-то два человека (с утра народ не очень шастает по магазинам), пристроившись третьим, Юрец понял, как ему страшно! Журнал колом стоял под курткой. Юрик был уверен, что все вокруг это заметили, но почему-то молчат… Лента подтягивалась, юноша положил на нее жвачку со взрывом, сообразив, что для виду нужно хоть что-то купить… По ту сторону кассы появился охранник. «Трус. Вор. Космонавт.» – Застучало в ушах… Заметив охранника, Юрик посыпал голову пеплом. «В школу обязательно сообщат… С хорошей репутацией можно распрощаться… Отец стопудово закрутит гайки… Жизнь станет, как во времена татаро-монгольского ига…»
– Добрый день, – сказала пока еще не ему сидящая за кассой женщина, – Пакет нужен?
Юрик поставил на неё глаза.
Отличающийся отменным нюхом охранник держал Юрика на мушке.
– Добрый день! – дошла его очередь, – Пакет нужен?
Охранник поднес ко рту рацию… Вокруг зашумели вертолеты… Подтягивалось подкрепление…
– Быстро всё на ленту, – тихо скомандовала кассирша.
Юрец схватился за живот.
– Быстро, – прошипела женщина, – Ну! – подогнала она подростка.
Юрик вжикнул молнией.
Кассир цапнула журнал, пропустила через кассу, пробила товар. На экране высветились 125 рублей.
– А …, – Юрик запнулся, хотел было что-то сказать, но дядя стоял уже рядом.
– Сегодня действует акция…, – сверля глазами юнца, четко разделяя слова проговорила женщина. Стоящий почти рядом столб она в упор не видела.
Юрик с огромным трудом сообразил, что от него требуется.
Монеты с лязгом и грохотом посыпались на блюдечко.
Кассирша шустро пересчитала деньги, выдала чек.
– Добрый день! – улыбалась она уже следующему покупателю.
Не чувствуя под собой ног, Юрик обошел человека в камуфляже и двинулся к выходу. Журнал торчал под мышкой. Юрец не сразу остановился перевести дух… Вор. Трус. Космонавт. Только что всё это было сжато, спрессовано в одну точку, но, пройдя узловой момент, нижние ступени отделились, упали, разбившись о землю, а что-то потянула к себе высь…
Юноша медленно поплелся к школе. Космонавт к ним в тот день не приехал, извинился, приболел. Больше Юрик в тот магазин не заходил.
Муж на час
– Любезнейшая Прасковья Ильинична!
– Дражайший Николай Спиридонович!
Молодой человек поймал чуть дрожащую руку толстухи, на какое-то мгновение она повисла в воздухе и, лишь после этого, он стал медленно подносить её к губам. Прасковья Ильинична часто заморгала. Ей вдруг стало страшно от того, что губы молодого человека коснутся сейчас её уже не слишком молодой руки, не слишком гладкой кожи.
«О молодость! ты скверная насмешка над женщиной» – свободной рукой Прасковья Ильинична стала теребить подвешенный на поясочке веер, – «мимолетность твоя оскорбительна, обещания твои – сплошь дымка, сплошь обман, и разве после этого ты не злодейка!? И отчего я не гадюка?» – промелькнуло в голове у Прасковьи Ильиничны? – «Как это было бы кстати. Скинула бы по весне шкурку и Николай Спиридонович целовал бы сейчас гладкую, нежную ручку».
Женщина все еще боязливо, как будто в смущении опустила глаза и, пользуясь моментом, стала рассматривать склонившегося к её руке мужчину. Николая Спиридонович был безусловно красавец, в нем было много приятного, хотя в настоящий момент взору женщины не открывалось ничего, кроме учтиво склонённой головы с подрагивающим вихром. Поцелуй, пока еще не долетевший до ручки, но уже успевший привести Прасковью Ильиничну в неописуемый трепет, позволил непростительно взвиться её мечтам и пусть даже не на долго, но поверить в искренность чувств Николая Спиридоновича. Николай Спиридонович, со своей стороны, уже не раз принимался говорить слова любви, но даже видя осколки разбитого сердца женщина каждый раз жестоко его обрывала, не позволяя ни себе, ни ему ни на что надеяться…
«Нужно быть не в своем уме, чтобы поверить в то, что такой вот бонвиван, как Николай Спиридонович мог мною увлечься!» – с горечью, почти сердито думала Прасковья Ильинична, – «Он конечно необыкновенно обходителен, деликатен, но во всех этих жестах нет ничего, ничего, кроме… хорошего тона!!! Ведь нельзя же это не понимать!» – все еще пыталась совладать с собой женщина, но сердце её постукивало всё глуше и глуше, в желаниях опять проскакивала дерзость, – «А что если под личиной светской учтивости и холодной вежливости скрывается… нежность?! Нет! Ну от всего этого можно просто сойти с ума!»
Пока Прасковья Ильинична пыталась снова обрести стройность мысли, Николай Спиридонович, выпрямился и теперь стоял, не зная куда деть руки, карманы сюртука оказались неожиданно крохотными. Женщина так и не разобрала коснулся ли он губами ее ручки или нет, лицо мужчины осталось непроницаемым, с замиранием сердца она опять подумала о том, что уже не так молода и свежа, не так легка и воздушна, а напротив, много в ней непропорционального, вся она до неприличия сдобненькая, и даже лицо у нее, как блюдце кругленькое.
– Я хотела просить Вас остаться, Николай Спиридонович, и откушать чаю, – озираясь проговорила Прасковья Ильинична, – Я прикажу Настасье… ставить самовар…
– Вы необыкновенно добры, – мужчина вдруг отскочил от барыни, что как-то не очень вязалось со всей интонацией, – Но я должен… идти! – чуть подумав мужчина добавил, – Да и Тимофей Кириллович должно быть… сейчас вернется со службы, вы должно быть… его поджидаете??
– Ах, – Прасковья Ильинична всплеснула руками, ловко вытащила откуда-то из-под юбки платочек и поднесла его к глазам, – Не говорите ни слова о Тимофее Кирилловиче! Это деспот! Это тиран! Тиран всей моей жизни! – платок также быстро исчез, промокнув сухие глаза. – Меня выдали за Тимофея Кирилловича, когда мне исполнилось осьмнадцать… Он мне уже тогда казался совсем стариком!!
(Прасковья Ильинична была из бедного семейства, и выйдя замуж за Тимофея Кирилловича она спасла от нищеты всех своих близких. История слишком обыкновенная, слишком часто встречающаяся, и в то же время благородная. )
– Но я вознаграждена, наша встреча…, – воздух вокруг стал раскаленным, дышать стало труднее, Прасковью Ильиничну было уже не удержать, она как будто кинулась с обрыва, говорила сбивчиво, суетно, но неожиданно смело, в ее словах заискрилось неподдельное чувство, – Да, я страдала, я много страдала, но я… Встретила Вас! И теперь Я – Ваша! – Прасковья Ильинична вдруг встала, как вкопанная, зарделась, потупила глаза, было слишком заметно скольких мук ей стоило это признание.
Казалось еще секунда и влюбленные упадут в объятья друг друга.
Повисла пауза, молодой человек стоял, не шелохнувшись.
«Да что ж это!» – женщина с досадой, почти зло глянула на молодого человека, – «Я тут стою во всем признавшись, а он…» – Прасковья Ильинична вдруг подхватила тяжелое платье и с легкостью бабочки подскочила к Николаю Спиридоновичу.
Не успела широкая, в несколько обручей юбка допрыгать до него, как молодой человек грохнулся на пол.
– Ах, – только и успел проговорить он.
Никто никогда не смотрел на Прасковью Ильиничну так трепетно и умоляюще-нежно. Как на милого друга!
– Ах! – затрепетала и Прасковья Ильинична. Николай Спиридонович тесно обнял ее колени и издал еще один слабый стон. Прасковья Ильинична с опаской глянула вниз, на копошащегося в юбках Николая Спиридоновича, и краем глаза заметила, что лицо его перекосилось от боли.
«Так и есть, – с досадой подумала женщина. – Разбил себе колено… Грохнулся со всего маху об пол!»
Мужчина, все еще шубуршась в дамском платье, действительно незаметно тер коленку.
– Ну же! – шепнула нетерпеливо Прасковья Ильинична.
– Я знаю… я не в праве требовать от вас… – Николай Спиридонович, наконец обрел дар речи, кряхтя, поднялся, прерванное объяснение продолжилось, – тем более рассчитывать на вашу взаимность… Я должен был молчать и не тревожить вас… не говорить вам о любви… но это… это выше моих сил, – бархатный голос Николая Спиридоновича зазвенел, стал еще нежнее, вкрадчивее…
Прасковье Ильиничне было почти дурно – с каким бы наслаждением она сказала бы ему сейчас, что готова на всё ради любви! Момент наступил кульминационный.
– Мне нужны только вы, – прохрипел Николай Спиридонович. Глаза его безумно заблестели.
– Ах, – Прасковья Ильинична готова была куда угодно бежать, только бы скрыть от него свой стыдливый взор, но путь ей ловко преградили, она и не заметила, как упала в объятья! И теперь большая, мягкая Прасковья Ильинична трепетала в ручищах Николая Спиридоновича все равно что маленькая птичка. Сердце её чуть было не выскакивало из корсета, ради таких моментов стоило жить!
«Ах, как все это хорошо,» – впопыхах подумала Прасковья Ильинична.
– Я не знаю… в праве ли вы ждать от меня ответа? – спустя несколько мгновений женщина на силу вырвалась, причем пересилить нужно было не изящного, худенького Николая Спиридоновича, а самое себя.
– Я не могу вам ответить взаимностью, – беглянка быстрым движеньем оправила выбившийся локон, – Вам это должно быть известно… Я замужем и останусь верна… Тимофею Кирилловичу!
Больше её не слушая, молодой человек стал взад-вперед метаться по комнате, слова Прасковьи Ильиничны его слишком ранили. Он и не заметил, как пауза опять затянулась. Пауза все дольше тянулась, и стала похожа уже не на паузу, а на безобразие. Запыхавшийся Николай Спиридонович уже несколько раз бросил тревожный взгляд на остановившуюся посреди комнаты и застывшую Прасковью Ильиничну. Она не двигалась, не говорила, казалось даже не дышала, а просто стояла и как очумелая водила глазами. Николай Спиридонович бросился к ней.
«Старая курица, опять текст забыла! – промелькнуло на лету в голове Николая Спиридоновича, – Ну сколько можно говорить, что слова нужно учить!! Нужно учить слова!!»
Огромный кусок текста действительно вылетел из головы Прасковьи Ильиничны, конечно она уже догадывалась, что если он не будет произнесен, смысл пьесы сильно пострадает, а то и вовсе будет непростительно исковеркан. В пьесе ведь каждое слово важно, каждая реплика!
– Я не рассчитываю на вашу взаимность, – выпалил молодой человек, перескочив через ее слова, – Но прошу вас позвольте мне быть рядом с вами, хотя иногда ловить вашу улыбку, и думать о том, что вы дарите её мне одному…
– Как Вам угодно, – Прасковья Ильинична повела роскошными плечами, от смущения ее не осталось и следа.