― Он проходил мимо такой будки и увидел парнишку лет десяти, как говорят. Парень сидит на асфальте и вычерчивает белым мелом треугольник. Прямо на кирпичах. Вычерчивал старательно, раз за разом. Не отводя руки. Одни и те же движения. Руки у него все были белые от мела и лицо все перемазано. «Монах» стоял и смотрел на него минут десять. Не решался отвлечь. Сперва он подумал, что мальчик того. Ну, знаешь, всякое бывает. ― мягко заметил здоровяк. ― А потом он обернулся. Это я про пацана. Обернулся, посмотрел на монаха и говорит:
― Ты почему весь черный?
Монах, конечно, опешил. Даже дар речи потерял на какое-то время. Отчасти я его понимаю. Это действительно странно. Ну, «Монах» его и спрашивает:
― Ты про что? Где черный?
― Сам скоро поймешь. ― сказал ему пацаненок. Да, произнес будто с презрением и сразу вернулся к треугольнику. Сперва «Монаху», конечно, показалось это ерундой и он попросту пошел домой. Но в следующие дни стали происходить странные совпадения. Раз за разом, то знакомые, то незнакомые в разговоре с ним называли его «черным». Или просто ему так слышалось. Кто знает. Как он их потом не расспрашивал. Но никто толком не мог припомнить, что только что сказал. Он не на шутку заволновался. Не знаю, почему на него так сильно это подействовало. Я бы скорее просто забыл о такой ерунде и жил себе дальше. ― с гордостью сказал здоровяк. ― Он же стал ошиваться возле этой будки постоянно. Ходил вокруг да около. Пытался найти того парнишку. Но так ни разу его больше и не встретил. После этого, как говорят, он и занялся серьезными практиками. Ездил туда-сюда по свету, а потом засел в каком-то монастыре. Где-то в Азии. Так он и стал монахом. Прожил там лет двадцать или около того. Уж точно не помню. Вернулся обратно в Россию. Ну а потом про него и поползли все эти сказочные слухи. Что правда, что нет я и сам не пойму. Но мужик он сильный, очень. По глазам видно и по словам. Когда с ним говоришь, чувствуешь, будто насквозь тебя видит. ― сказал здоровяк и осекся. ― Ты не подумай, агрессии у него нет. Просто сила какая-то внутри. Будто его уже ничто на этом свете не может задеть.
― Интересно. ― оценивая сказанное, задумчиво произнес я. ― А как он хоть выглядит, этот монах?
― Невысокий такой мужичок средних лет. Русский. Волосы русые, как у всех, правда с небольшой сединой. Да ничего особенного в его виде нет. Но поверь ― это не обычный человек.
― Так и что он говорил про эту практику? Про переживание страданий других? ― напомнил я.
― Он говорил, что, когда ты в воображении переживаешь страдания других. Представляешь их себе. Чувствуешь себя на месте другого человека. В общем все, как ты и рассказывал. Тогда ты становишься чище. Ты будто пропускаешь их боль через себя. А это делает тебя еще и сильнее. Правда, что означают эти «чище» и «сильнее», я так и не понял. Как-то так. ― закончил мужик и отпил из своего бокала. ― Я ж кстати не просто так ошиваюсь в этой дыре. ― внезапно продолжил он. ― Здесь я и встретил «Монаха» в первый раз. Он мне тогда очень помог с одним вопросом. Вот и выслеживаю. Навязываться не хочется. Сам понимаешь. А то слышал, он особо надоедливых может послать куда подальше. Да так послать, что человек и сам больше не подойдет. Ему и прозвище это здесь дали. Он когда с монастыря своего прикатил. Собрал знакомых своих, друзей. Прямо в этой кафешке. Почему именно в ней? Не знаю. Есть много мест и поприличней. Ну и рассказал всем собравшимся историю своих странствий. И про пацана с его треугольником, и про монастырь. Ну и кто-то, особо одаренный ляпнул:
– Да ты у нас теперь «Черный монах».
– Так и прицепилось. Он поначалу смеялся над этим, а потом привык. Вот такие пироги.
― А чем он тебя так заинтересовал? Что в нем такого особенного? ― спросил я с недоверием. ― Сейчас по-моему и так полно всяких «учителей». ― добавил я с легким отвращением в голосе.
― О, здесь ты не прав. ― оживился здоровяк. ― он не стремится никого учить. Даже наоборот. Как я слышал, он специально по всякому проверяет человека, прежде чем начнет с ним серьезно общаться. Если не подходишь, он ведет себя как обычный обыватель. От него тогда ничего не дождешься. Я сам уж десяток всяких «учителей» прошел. Не дурак. Да и сами мы с тобой ― «учителя». ― закончил он и рассмеялся громким заразительным смехом.
― Ну не то, чтобы «учитель», больше все-таки психолог. ― парировал я. ― А вот ты ― самый настоящий. ― продолжил я и тоже засмеялся. ― Честно говоря, так и не понял, чему ты собственно учишь и главное зачем? ― сказал я, но потом опомнился и добавил. ― Не подумай, что хочу поддеть. Просто, правда, интересно.
Мой собеседник задумался ненадолго. Его лицо приняло озабоченное выражение, но почти сразу в глазах засияли искорки радости. Он заговорил:
― Я учу людей освобождению от власти ума. ― он помолчал и продолжил. ― Тот, кто контролирует ум ― контролирует и жизнь. Так или нет?
Атмосфера в кафе внезапно переменилась. Возникло ощущение присутствия кого-то рядом. Я направил все внимание на эти чувства и смог определить откуда исходят эти тяжелые пульсации. Сзади, со стороны двери кто-то стоял и человек этот чем-то меня привлек. Ведь на большинство я так не реагирую. В тоже время монолог моего знакомого продолжался и я, пропустив несколько фраз, вновь к нему вернулся.
― Твои мысли решают кем тебе быть. Чего добьешься в жизни. Будешь ли ты счастлив или погрязнешь в рутине. Ум ― это то, что делает человека слабым и несчастным, но также это и то, что спасает и помогает ему развиваться. Ум может быть полезным и необходимым, либо он может день за днем отравлять жизнь.
Я снова наблюдал интересное для меня явление. Стоило Петру Ивановичу заговорить о своей работе, как у него включалась новая роль. Он становился более выразительным, четко подбирал слова. Голос его изменялся с расхлябано-усталого на воодушевляющий и уверенный. Так он и вел свои занятия, объявляя себя очередным «просветленным». Пока он был в образе «учителя», он абсолютно ничего не замечал, не видел и не слышал. Взгляд его смотрел в никуда, как бы сквозь предметы. Тем не менее выглядел он впечатляюще и слова говорил в общем правильные. Единственная неувязка ― все то, о чем он так пламенно рассуждал было лишь теорией, а не его образом жизни. По этой причине я часто поддевал его, чувствуя, что он недостаточно честен со своими последователями. Стоит ли выставлять себя просветленным, если внимательному человеку достаточно лишь короткого взгляда, чтобы вся правда раскрылась.
Петр Иванович говорил и говорил. Я же переключился на джаз, наполняющий крошечное помещение кафе пикантными оттенками распущенной жизни. Но почти сразу я снова ощутил странное присутствие. Теперь гораздо ближе. Совсем рядом. Сзади у левого плеча. В это мгновение мой собеседник резко замолчал и переменился в лице. Его осанка некогда гордая и ровная, сползла вниз. Он спрятал руки под стол и опустил глаза. Его уверенность испарилась как водяной пар и он принял покорный и скромный вид.
Я обернулся и увидел перед собой человека лет сорока. Он был среднего роста. Русые волосы. Обыкновенное, спокойное лицо. Никаких особых примет или особенностей. Кроме ощущений, которые он у меня вызывал. Увидев его, я забыл о музыке. Мне стало любопытно кто это такой, что мой собеседник так сильно переменился в лице.
― Приветствую. ― проговорил незнакомец тихим, словно уставшим голосом.
Услышав это, Петр Иванович сорвался с места и принялся горячо жать руку нашему гостю. Усевшись на место и посадив по мою правую руку незнакомца, здоровяк стал кидать на меня непонятные взгляды, смысл которых до меня не доходил. Но вскоре я сообразил, что означали эти настойчивые сигналы. Человек, который так неожиданно вторгся в нашу беседу ― это и есть тот самый «Черный монах»».
Шанс на бессмертие
«Единственный шанс человека на бессмертие ― это изменение собственного времени.
За день ты проживаешь неделю, за неделю ― месяцы, за месяц ― годы.
Тот, для кого время летит незаметно ― не живет, а спит и видит быстротекущие сны.
У такого человека месяц ― это день, а несколько лет ― лишь серый прах от некогда ярких воспоминаний.
Ты видишь мир?
Когда видишь ― замечаешь облака и синее небо; грязных ободранных бродяг и искрящиеся счастьем, глаза детей; ослепительный металл автомобилей и растрескавшийся асфальт; опавшие, рыжие листья; лужи со своим отражением; необыкновенные лица других людей; кошек, собак и их, такую разную шерсть; дома с облупившейся краской; мусор и переливающуюся под солнечными лучами грязь; свои руки и пальцы будто испещренные морщинами. Ты видишь чудо в обыкновенном. Видишь чудо в прекрасном и безобразном.
В свете и тьме.
Научись смотреть и видеть ― это первый шаг к бессмертию».
***
Я с трудом вынырнул из текста и в страхе начал оглядываться по сторонам. Проехал свою остановку. Именно в тот день, когда опаздывать было никак нельзя. Резким, нервным движением я запихнул дневник себе в пакет и выбежал из автобуса, расталкивая всех подряд. Я побежал, надеясь успеть вовремя, но как назло все вокруг мне мешали ― то грузовик с хлебом перегородит путь, то какой-то мужик с чебуреком в руках. Здесь не работает светофор. Дальше на пути сплошная грязь ― не пройти. Вдобавок, когда я уже подошел к зданию фирмы, на меня набросилась стая бродячих собак. Одна из них, особо наглая, осмелела и укусила меня за джинсы рядом с щиколоткой. Да так прицепилась, что я и не знал, что делать. Мой страх все возрастал, ведь собак становилось все больше.
Где-то сбоку послышался крик:
– Пинай. Разорвут.
Я посмотрел в сторону звука. На меня таращился, мужик в серой куртке. «Наверное вахтер» ― пронеслось в голове.
Он закричал вновь:
– Пинай быстрей. Дурак. Разорвут.
Что-то мне не давало этого сделать. Перед мной словно вырос невидимый барьер. Но деваться было некуда и я неуклюжим движением отпихнул наглую дворнягу свободной ногой. Удар пришелся ей в шею, она сразу взвизгнула, подпрыгнула от неожиданности и убежала. Ее сородичи незамедлительно последовали за ней. С чувством облегчения и большой благодарности, я подошел к мужику и разгоряченный внезапным боем крепко пожал ему руку.
Войдя в свой отдел, я ловил на себе недовольные и осуждающие взгляды коллег. Хотя по правде, никого из них я коллегами не считал, как и они меня. Я для них был словно залетный художник, который нужен им только для презентации товара. Они же для меня ― тупыми, заплывшими жиром инженеришками, которые в своей жизни не добились ничего, кроме как умения содрать где-нибудь чужую разработку, а потом, поменяв пару болтов, умело ее выдать за свою.
Я с виноватым видом сел на свое рабочее место. В отделе установилась плотная, напряженная тишина, но через секунду послышались чьи-то шаги. Их было четверо. Трое ― большие шишки, как я в последствие выяснил, четвертый ― наш начальник, со своими густыми, черными усами и большим пузом, выпирающем из жилетки. Они прошлись по комнатам и подошли ко мне. Я весь красный от стыда, приправленного изрядной долей страха, чуть ли не трясся от напряжения.
― Антон, покажи систему обогрева. ― сказал шеф заискивающем тоном.
Я быстро вывел на экран 3д модель экспериментального оборудования для нефтяных танкеров и время от времени крутил ее в разные стороны, чтобы показать со всех ракурсов. Начальство видимо осталось довольным и двинулось дальше. Я выдохнул и наконец смог расслабиться. Посмотрев вокруг, я понял, что работать сегодня никто не будет. Все сидели, занимались чем попало: кто играл на компьютере в пасьянс, кто читал книгу, кто разговаривал по телефону или просто праздно бродил по офису. «Видимо заказ еще не оплачен» ― догадался я.
Работа в нашей компании строилась по такому принципу ― пока заказчик не оплатил, мы сидим и создаем видимость работы. Это могло продолжаться от нескольких дней до почти месяца. Ты был вынужден сидеть и пялиться в компьютер, изучать ГОСТы, смотреть чертежи. В большинстве своем эти дни были мучительной каторгой. Ведь притворяться, что ты работаешь намного сложнее, чем по-настоящему работать.
Решив не терять времени, я незаметно достал тетрадь и спрятав ее за раскрытым учебником по программе 3д моделирования, продолжил читать.
«Чтобы научиться видеть ― смотри. Смотри намеренно, специально. Смотри туда, куда не привык смотреть. Смотри туда, куда никто не смотрит: на деревья, опавшие листья, окурки под ногами, на заляпанные стекла автобусов…»
Я ошеломленно перечитал этот абзац снова. Мне уже не раз казалось, что этот текст написан будто для меня. В нем как и сейчас была осень. Постоянно велись разговоры о времени, а о нем я стал задумываться совсем недавно. А теперь в добавок автобус. Мурашки побежали у меня по спине. Поразмыслив немного, я счел все это простым совпадением и вернулся к дневнику.
«Смотри на небо и на восходящее солнце, на птиц и зверей, на цветы и пустоту перед собой.
Изучай все вокруг, поверти в руках обычные предметы, приглядись к ним. Смотри так всегда и время начнет растягиваться.
Но смотри внимательно, с интересом. Не допускай перенапряжения или скуки.
Приучи себя останавливаться. Каждый час, каждую минуту остановись и смотри. Забудь о делах, удовольствиях и желаниях. Остановись и смотри. Остановись внутри.»
Страница кончилась и я спрятал тетрадь себе в пакет, ощутив желание обдумать прочитанное. Прокрутив пару раз слова из дневника, я захотел попробовать посмотреть как советовал автор и начал разглядывать маленький мирок нашего офиса. Минут через десять я обнаружил, что начинаю чувствовать нечто новое, но только от ближайших предметов, которые находились не дальше вытянутой руки. Если же я пытался смотреть на что-то вдалеке, ничего особенного не происходило.
«Возможно, ― подумал я ― это связано с моим плохим зрением». Я с самого детства плохо видел вдаль.
Стоило переключиться на короткую дистанцию, как я сразу же замечал то, что никогда до этого не видел. Многообразие различных текстур и оттенков, трещины, сколы, потертости, тени. Предметы превращались во что-то значимое, почти живое. От каждого шло свое, неповторимое очарование. Я смотрел и смотрел и все больше ощущал как моя привычная скука без следа уходит, сменяясь на какое-то еле уловимое, новое чувство.
«По-моему, что-то подобное я чувствовал в детстве». ― подумалось мне.
― Антон. Эй, Антон. Алло. ― почти прокричал издевательским голосом шеф. ― Ты куда улетел. Очнись. И так сегодня опоздал. Благо все обошлось. ― уже спокойнее пробормотал он. ― Но если бы не я. Ууу, блин. Даже страшно представить.
― Обстоятельства ― проговорил я холодно.
― Ну, ну. Смотри. Бывают обстоятельства и похуже. ― закончил он и пошел рассказывать о сегодняшнем дне своим подхалимам ― работникам. Он красочно описывал как первоклассно провел презентацию, как красиво обо всем рассказал. Не забыл он упомянуть и о своей непревзойденной находчивости. Смотря на это, мне почему то стало его жалко. Мне вдруг показалось, что внутри он чувствует себя жалким ничтожеством и лишь из-за этого пытается доказать всему миру, что он все-таки чего-то стоит.
После этого короткого разговора я забыл о тетради и о том, что нужно «смотреть» и вновь погрузился в затягивающую трясину скуки и одиночества. На работе сегодня я больше ни с кем не разговаривал. Ушел тихо, ровно в шесть часов, не желая оставаться в этом месте ни одной лишней секунды.
Без происшествий доехал на автобусе до дома. Зашел. Поел и вспомнив о недавно прочитанном, с предвкушением открыл новую запись.