Будучи в политике прагматиком и законченным циником, Ленин тем не менее оставался человеком идеи. Всепоглощающей и немеркнущей, способной адаптироваться к меняющимся условиям (наиболее яркие примеры – допущение возможности антикапиталистической революции в одной, притом не самой передовой, стране; после победы революции переход от военного коммунизма к нэпу). Эта идея состояла из двух частей / задач: 1) совершить такую революцию; 2) заменить капиталистический общественный строй социалистическим. Для выполнения первой задачи было необходимо создать дисциплинированную партию – и Ленин ее создал; для выполнения второй задачи создать новое государство – Ленин создал и его. Тут ни убавить, ни прибавить, а споры могут носить только ценностный характер – хорошо это или плохо. По масштабам ХХ в. как деструктивная, так и креативная деятельность Ленина не знала равных.
Полагаю, однако, что было бы неверно считать Ленина креатором тоталитарного режима. Незачем было бы ему призывать к обучению кухаркиных детей искусству государственного управления, если цель государства – тоталитарный контроль над обществом; для этого хватило бы и ЧК. Ленин не зажимал, а поощрял внутрипартийные дискуссии, требуя одного – всей партии подчиняться принятым решениям. (Впрочем, в этом он не был оригинален. Нет и не было такой политической организации, руководство которой поощряло бы фракционность.) Критики в свой адрес Ленин не боялся, можно сказать, он ждал ее, так как получал возможность лишний раз изложить свою точку зрения и «приложить» оппонентов. Когда в партийных инстанциях обсуждались меняющиеся условия мира с Германией на переговорах в Брест-Литовске, Ленин (подсчитали историки) 6 раз оставался в меньшинстве, однако все же продавил подписание мирного договора. Злопамятным, в отличие от своего «верного ученика», не был.
Но черты личности Ленина и стиль его руководства, вехи его побед и поражений (конечно, были и поражения, взять хотя бы его призывы к гражданской войне в период двоевластия весной–летом 1917 г., приведшие к преследованию его и поставившие всю работу большевистской партии под угрозу) – все это имеет самое отдаленное, самое минимальное отношение к современности, так как те исторические условия и сложившаяся ситуация повториться сейчас не могут, и извлечь из них полезный опыт негде и некому. Тактическое наследие Ленина вряд ли дождется своей востребованности.
Для того чтобы обнажать системные недостатки нынешнего социального порядка в России, Ленин не нужен. Они видны и без Ленина. После него и вплоть до настоящего времени сотни компетентных исследователей самой разной идеологической ориентации показывали (и показали) эти системные недостатки на примере развитых капиталистических стран. Капитализма второй половины ХХ в. Ленин не предвидел – этот капитализм вместо того, чтобы породить пролетарскую революцию, похоронил все надежды на нее. Здесь главный стратегический просчет Ленина; он почуял недоброе, когда были подавлены революции и вооруженные восстания в Европе, но пересмотреть свою теорию революции не смог или не успел.
Для того чтобы понять, что социализм (как, впрочем, и капитализм, и любая другая общественная система) не вводится декретами, Ленин тоже не нужен. России в ее нынешнем состоянии никакой социализм не светит. Так называемый скандинавский социализм был бы предметом мечтаний, но он предельно далек и от ленинского теоретического наследия, и от нынешней российской действительности.
Для того чтобы обличить бюрократию, которую Ленин (как и Троцкий) смертельно ненавидел, он сейчас тоже не нужен. Другая страна, другой бюрократ (побратавшийся с предпринимателем), а если что и общее, так это невозможность одолеть бюрократию. Ни с Лениным, ни без Ленина. Впрочем, это, как и практически безнадежная борьба с коррупцией, не вопрос теории.
Даже для того чтобы разжечь революционный пожар в отсталых странах (о развитых речи нет), где больше горючего материала для социального протеста, Владимир Ильич не нужен. Скорее уж сгодился бы Ильич Рамирес Санчес – но только, чтобы бомбы бросать, а не вершить социальную революцию. В этом, может быть, и есть продление жизни Ленина – назовет какой-нибудь радикальный интеллигент в розовеющей Латинской Америке свое чадо «Илич» или даже «Ленин», и возьмет это чадо в руки уже не «Государство и революцию», а подрывное устройство, чтобы пополнить ряды террористов, последователей народовольцев, эсеров, Камо Тер-Петросяна и Кобы. Только не он станет анафемой погрязшего в потребительском довольстве цивилизованного мира, а террорист этнонационалистического или конфессионального покроя. Опять не по-Ленину. (Но в данном случае – и слава Богу, с Россией будет меньше негативных ассоциаций.)
Изменить данный ход вещей может только глобальная катастрофа, подобная той, которой явилась Первая мировая война и без которой не было бы Русской Революции, да и о Ленине знали бы только историки. Необходимость существования исторической науки остается главным залогом памяти о вожде большевиков5. О нем будут писать и в будущем – и, вероятно, во все более спокойных тонах, как пишут сейчас о великих революционерах Запада.
II. Сталин
Борис Пастернак в поэме «Высокая болезнь» написал о Ленине: «Он управлял теченьем мыслей / И только потому – страной». О Сталине можно сказать с точностью до наоборот: он управлял страной и, будучи абсолютным управителем, управлял и мышлением граждан этой страны.
Именно поэтому Сталин до сих пор востребован определенной частью российского общества. Его экспроприаторские подвиги в Закавказье, побеги из тюрем и ссылок, вольготная жизнь в Туруханском крае и даже участие в Гражданской войне никого не интересуют. Он нужен как управленец, ибо главная проблема, стоящая сегодня перед Россией – это проблема управления ею. Кому, как и во имя чего управлять – более важных вопросов нет.
Литература о Сталине множится как из рога изобилия. Можно вспомнить, что нечто подобное наблюдалось и в годы «перестройки», когда горбачёвская политика гласности открыла путь к переоценке сталинского периода советской истории. Тогда это были в основном статьи резко критического характера6. Сейчас в книжных магазинах полки ломятся от книг, призывающих вспомнить, как процветала страна при Сталине и какого мирового величия она достигла, невзирая на происки внешних и внутренних врагов, несмотря на их попытки ликвидировать не только сталинское государство, но и самого Сталина (на вопрос о том, не была ли смерть Сталина насильственной, авторы этих книг дают ответы в диапазоне от «возможно» до «конечно, да»). Навскидку назову несколько произведений такого рода, вышедших в конце 2012 – начале 2013 г.: М. Ошлаков. Сталин их побери! 1937: Война за независимость СССР; Н. Стариков. Сталин: Вспоминаем вместе; Ю. Емельянов. Разгадка 1937 года; Ю. Мухин. Убийство Сталина и Берии: Величайшее преступление ХХ века; А. Елисеев. Сталин против «оранжевой чумы»: Глобальный заговор 1937; А. Кофанов. Русский царь Иосиф Сталин. Исследователи считают, что вполне можно говорить о сложившейся историографии сталинизма конца прошлого – начала нынешнего века, и анализируют этот историографический массив [20]. Одно только издательство РОССПЭН в серии «История сталинизма» выпустило в последние пять лет 117 книг, посвященных различным явлениям и процессам советской истории, которые прямо или опосредованно связаны с деятельностью Сталина и отражают его роль в развитии страны7.
Социологические опросы равным образом свидетельствуют, что Сталин занял определенную нишу в умах изрядного числа россиян, причем эта ниша прочно удерживается на протяжении последних лет. Сошлюсь на регулярные опросы, проведенные сотрудниками ВЦИОМ и выявившие, что в России есть люди, относящиеся к Сталину с восхищением (1% от числа опрошенных в 2008 г., 2% – в 2010 г., 1% – в 2012 г.), с симпатией (соответственно в те же годы 8%, 7% и 6%) и с уважением (22%, 23%, 21%) [6, с. 112]. Почти совпадают с приведенными данными за 2012 г. результаты опроса ВЦИОМ в феврале 2013 г.: восхищаются – 3%, симпатизируют – 6, уважают – 27%8. Речь идет, таким образом, о трети или четверти населения страны – это много, очень много. Эти цифры оттеняются показателями отношения к Сталину с неприязнью и раздражением (11% – в 2008 г., 12 – в 2010 г., 12 – в 2012 г., 14% – в 2013 г.), с отвращением и ненавистью (соответственно 4, 5, 4, 6%), со страхом (соответственно 7, 7, 7, 5%) – мы видим, что сумма позитивных оценок Сталина перевешивает сумму негативных. Однако существенно то, что треть россиян или чуть больше стабильно демонстрирует безразличие к персоне человека, являвшегося безраздельным «хозяином» страны на протяжении четверти века. С точки зрения текущей полемики вокруг его деяний этот показатель на руку антисталинистам – ничто так не обидно для великих мира сего, ничто так не умаляет их имидж как индифферентность и забвение масс. Учтем вместе с тем, что неопределившаяся масса всегда остается потенциальным резервуаром пополнения рядов любой из конфронтирующих сторон.
Более важными представляются вопросы и ответы, касающиеся политики и практической деятельности Сталина – ведь в конечном счете «уважать» можно и антагониста, а «бояться» своего кумира. Так вот, на вопрос, оправданы ли жертвы советского народа в сталинскую эпоху свершившимися достижениями, большинство респондентов согласились с формулировкой «нет, их ничем нельзя оправдать»: 60% в 2008 г., 58 – в 2010, 61 – в 2011, 60% в 2012 г. На вопрос, существовала ли политическая необходимость репрессий или они явились политическим преступлением, которому нет оправдания, 72% приняли вторую точку зрения в 2007 г. и 66% в 2012 г. [6, с. 114–115].
Здесь надо, конечно, иметь в виду, что вину за жертвы и репрессии, которые однозначно ассоциируются в обыденном сознании с периодом правления Сталина, поклонники последнего возлагают не на верховного правителя, а на его окружение, партийных функционеров и силовые ведомства. То есть в оправдании они действительно отказывают – но Ягоде, Ежову, Берии, а также Хрущёву, Маленкову, Жданову и иже с ними9. Это отчасти объясняет необычно высокий процент обвинителей среди опрошенных. Насилие и террор вызывают естественное человеческое неприятие в мирное время, поэтому лишь 9% в 2007 г. и 13% в 2012 г. сочли, что репрессии были исторически оправданны.
Почему число оправдывающих сталинский террор возросло? Причина видится в том, что люди благодаря печати, телевидению и радио, а также воочию, на собственном опыте, наблюдают постоянный рост коррупции, мздоимства, презрения к закону во всех общественных институтах, на всех этажах власти и связанного с нею бизнеса. Правоохранительные органы и судебная система исправить ситуацию не могут уже потому, что сами изрядно коррумпированы. Причем речь идет не только о таких тривиальных в сегодняшней России явлениях, как распил и откат. Старательное и неукоснительное исполнение лежащих вне правового поля распоряжений вышестоящего начальства – это тоже один из видов коррупции, ибо он предполагает определенное непрямое вознаграждение в будущем (карьерный рост, доступ к ресурсам). В народе, вздыхая, иной раз говорят: «Эх, нет на них Сталина!»
Сталинисты среди публицистов и историков, удовлетворенно принимая эти вздохи за свидетельство своей правоты, ведут себя, мягко говоря, непоследовательно. Вот бы им повторить такое сетование… Вместо этого они достаточно дружно принимаются убеждать общественность: нет, не товарищ Сталин виноват в репрессиях и терроре, а совсем другие лица – те, кто проникли в его окружение, предали его и насадили своих ставленников в партии и органах безопасности.
Скажем сразу: изучая советскую историю 1930-х годов трудно не признать, что инвективы современных сталинистов в адрес практически всех «деятелей партии и государства» обоснованы. Все они в той или иной мере причастны к совершавшимся преступлениям. Но вот отделить их от Сталина (точнее, Сталина от них) нет никакой возможности. Согласно концепции Ю.Н. Жукова [10], самую широкую волну репрессий, волну 1937 г., инициировали партийные руководители, ответственные за неудовлетворительную хозяйственную деятельность и готовые найти «вредителей» и «шпионов» в подведомственных им регионах с тем, чтобы взвалить вину на них. Кто усомнится в этом? Кто будет спорить с тем, что многие из них старались перещеголять друг друга в разоблачении внутренних «врагов», с которыми еще недавно пили водку, провозглашая тосты за здоровье Сталина, светлое будущее и посрамление мирового империализма? Вот только их Хозяин, хоть иногда морщился, видя слишком примитивное вранье, слишком большой перебор в донесениях о многих тысячах врагов социализма, получал огромное удовлетворение от ликвидации всех тех, кто мешал ему на пути к установлению абсолютной личной диктатуры.
Конечно, ему мешали не эти многие тысячи в низах, бесконечно далекие от борьбы за власть в Кремле и не желавшие быть к ней ближе; ему мешали те в высших эшелонах партии, кто еще помнил политическое завещание Ленина и настороженное отношение того к Сталину; те, кто прошел горнило внутрипартийной борьбы 1920-х годов и ломал голову, кого поддержать – Сталина или, может быть, Зиновьева, Каменева, Бухарина, а то и главного «рогатого» – Троцкого; те, кто позитивно воспринял рост авторитета Кирова; те, кто видел просчеты и дутые итоги пятилетних планов и коллективизации – словом, те, кто мог слишком критически отнестись к его, сталинскому, руководству построением социализма в одной стране. Однако в спокойной политической обстановке убрать с дороги зиновьевых, каменевых и бухариных было бы сложно – масса, и беспартийная, и тем более партийная, послушная, но значимая свой величиной, могла не понять причин репрессий: ведь в действительности рядом, на родной улице, в родном цеху в подавляющем большинстве случаев не было не только такого числа «вредителей», но вообще ни одного (за редчайшим исключением, когда у кого-то возникали личные счеты с властью, как, например у Николаева, убийцы Кирова).
Сделал ситуацию беспокойной, напряженной, гнетущей, зовущей к доносительству сам Сталин. Конечно, переход от более или менее сытого и относительно умиротворенного социально нэпа к форсированной индустриализации без необходимых материальных средств, к раскулачиванию не только кулаков, но и середняков, затаскиванию крестьян в колхозы (обоснованность всего этого комплекса по сути революционных мер и методов их осуществления – отдельная тема), сам по себе влек за собою рост общественных противоречий и сопротивление ущемленных слоев и групп. Но и накал этих противоречий, и сопротивление спали к середине 1930-х годов. Именно это не устраивало Сталина, так как делало оппозицию его личной власти и его политическому курсу в стране и партии скорее мнимой, чем реальной. За океаном оставался главный оппонент Троцкий – но он был уже не в силах влиять на ход событий в стране, все, что он мог – клеймить сталинизм за рубежом, завоевывая умы левой молодежи антитермидорианскими лозунгами и раскалывая международное коммунистическое движение. Чтобы запустить новый мощный маховик подавления всякой оппозиции, было необходимо снабдить эту кампанию (кампании) неким теоретическим обоснованием. Этим и занялся Сталин.