– Отсканировали для библиотеки, – помог Шерлок. Он знал об этой неслыханной дерзости, когда выбрав все до ниточки, материальные носители решили выбросить. И хотя он никогда в своей жизни не видел книгу, учась по видеоурокам, очень уважал это изобретение древних, мечтая однажды потрогать книгу, понюхать ее.
– Да, точно… То есть сделали общедоступными, а сами их… с горки в печь. Мы же, понадеялись на немалую уплату от благостных людей, вознаграждение так сказать, за спасение редких книжек, да не тут-то было! В общем, все они нам ценным грузом и достались. Так как читать только Малик умеет, то и поднахватался кое-чего оттуда… Всю голову разнесло! Несет такое, что не поймешь!
– Молчи, идиот, – пригрозил Малик, но без злобы, улыбаясь. – На самом деле, с книгами действительно презабавная произошла история! Ведь мы в самом деле спасли их от уничтожения… и предложили людям в городах! А они в ответ – содержание важнее формы, и так как содержание мы и без того получим, причем бесплатно, отказались. Вот невежды! Я бы преподал им урок философии (у Шерлока округлялись глаза, когда он слышал такие светлые слова из такого грязного рта), ей-ей, как отстегал бы их по форме, взглянув при этом на плачущее от боли содержание. Уж они бы изменили свои взгляды!
Тут он изменил тон, поскольку становился темнее ночи для своих соплеменников, теряя авторитет и уважение. Вдруг к нему подбежала собачонка, плюгавенькая, пегая и плешивая, питающаяся еще меньшим, чем ее коллективные хозяева. Но и такого клубка грязи и шерсти, хватило, чтобы привести в дикий восторг Гутту. Возможно для этого и позвал зверушку Малик, чтобы еще больше сблизиться с этим малолетним человеком. Шерлок скептически заметил Гутте, что не следовало бы ему прикасаться к этому, поскольку руки мыть негде. На что Малик лишь усмехнулся, а Гутта принялся играться с животным, кои так редки в городах.
– Эта собака гораздо приятнее тех… – рассмеялся Гутта, гладя боязливо ласкающееся существо.
– Как посмотреть! – подзадорил Морф. – Если поблизости лакомый кусочек, то я не стал бы его гладить. И вправду, может те тоже голодны?
Он шутил, хотя по его лицу нельзя было сказать точно. Синюшное, отечное, оно покрылось щетиной, сажей и морщинами, что вкупе скрывало его истинное обличье. Продолжилось вялое болтание языками, но Шерлок не слушал, он сочинял план побега, поскольку маячащая вдалеке в небе мачта их цели, у которой то и дело загорались искры Кастора, манила и звала. И останавливаться надолго в этой дыре он не хотел.
Услужливым тоном и уговорами, бандиты склонили путешественников почувствовать себя как дома, отпуская на мгновение заботы и тревоги, сняв заодно и груз с плеч. Подняв на руки их рюкзаки, они удивились их тяжести. Но пока не заглядывали внутрь, сложив неподалеку. Это еще больше огорчило Шерлока. Теперь ему приходилось думать не только про Хиспа, но и про Гутту, который, как будто нарочно, подсел к Малику, и про вещи, и вообще обо всем на свете. К тому же ушибленная нога ныла и стеная, призывала на помощь.
Глава V У подножия Вселенной
Где говорится о том, какие велись разговоры у развязывающего языки костра, горящего под решетом неба, что хотели бандиты, как удалось обмануть их и о приближении мечты
Темнота катилась решетом звезд по небу, закручивая круговорот созвездий, увлекая узоры их за собой, за край земли, где они станут невидимы очень скоро. Небо, впервые за всю жизнь Шерлока так безнаказанно открытое для наблюдения, без обволакивающего тумана, без острых шпилей города, без дымки испарений и петли Диаболо, шумящей хуже самых оживленных магистралей, привлекало взгляды и дарило мысли. Здесь, когда по сторонам были лишь валуны и холмы, земляные рвы и больше ничего, когда со всех сторон не нависали наклоненными вертикалями многоэтажки, как воплощения достижений ученых, казалось, что люди сидели на вершине холма или горы, упершись в купол неба, с мириадами звезд. Они были как живые, их можно было коснуться рукой, пощупать и взять понравившуюся, завернув в платочек, чтобы когда понадобиться, осветить ею путь в самом темном переулке Метрополиса.
Несмотря на то, что по часам был вечер, Шерлок называл про себя наступившую пору ночью. Звездное небо выглядело солидарным с его светлой душой. И неважно, что там показывали таблицы времен, естество и ощущения, особенно такого ученого молодого человека брало свое. Вот появились сомнения в правильности выбранного Содружеством пути, и распалило давний костер мыслей. А вот уже показалась досада оттого, что ничего не изменить, раскаяние в содеянном, жалость к родителям, мысли прощения перед друзьями, старыми и новыми, за возможные плохие последствия для них. Много еще чего влетало Шерлоку в голову тем невеселым вечером у костра на природе, не поддававшейся как Гутта таким простым романтическим штучкам. Он сидел уже подле главаря и премило с ним беседовал, причем закоренелый по виду и состоянию преступник вовсе не пасовал перед ним, состязаясь в количестве слов, отданных на сожжение костру.
Шерлок потер ногу, ушибленную в порту. Какое же все-таки диво современная наука: стоило только пожаловаться на ушиб, как Малик велел достать редкое даже в городе зелье, приготовленное в подземельях лабораторий Евгеники. В частности это, красноватое и мутное, противное на вкус, предназначалось для почти мгновенного заживления ран. Мученики-нелегалы и Шерлок разделили это снадобье между собой. И так как рана Шерлока была менее значительна, то уже через некоторое время боль пошла на спад. Нелегалы же, почувствовав себя много лучше, приободрились и открыв глаза, поели. За ними ухаживал Морф и еще один неизвестный бандит, что не мог связать двух слов.
У костра остались Шерлок с Хиспом, прижавшись поближе друг к другу, чтобы переговариваться, пусть даже жестами, Тэдди, распластавшийся на правом боку, повернув свои грязные ноги прямо под нос друзьям, Малик и его новый друг Гутта. От упоения и счастья, которого не испытывал в городе, в тесных объятиях бетонных стен и родителей, он позабыл об уговоре и осторожности, беседовал с добрым великаном, при этом не отзываясь ни на Марка, ни на Стивена. И сколько ему не сигналили друзья, он не обращал внимания.
Необходим был план, ибо обман почти сам вскрылся, так же, как и их вещмешки, в которых копошились негодяи, подбирая себе кому что приглянулось. Путешественников спасало лишь то, что не желая делиться с главарем, они скрыли свои проказы. Ночь таяла, а Шерлок все никак не мог придумать ничего. Стало клонить в сон. Происшествия и переживания сказывались на юном организме. У него только была его голова, часы, и конечно же бутылка спирта с заживляющим бальзамом, взятая на всякий случай. Ее-то он и решил всучить Тэдди, в обмен на освобождение. Или вовсе споить. Но нужно было отвлечь Малика, или чтобы он отправился по своим делам, делам человеческим. Но он, словно бог, много вместив пищи, еще больше жидкости, сидел как вкопанный и никуда не собирался.
– А откуда у вас это снадобье, что заживляет раны? Оно ведь целое состояние стоит! – спросил доверительно Гутта у Малика. Тот с превеликой охотой ответил:
– Иногда бывает так, что в малоценных местах скрываются удивительные вещи! Посмотри на людей – мусор мусором, а какой дар внутри? Так и здесь… Помогать ближнему, это святое.
Хисп презрительно улыбнулся. В тени полу погасшего костра выходка осталась незамеченной. Костер догорал, поедая дрова бережливо, экономя, так как необходимость в нем людей отпала и он стал украшением без цели.
– Значит, у вас есть деньги? Чем вы занимаетесь?
– Я и мои единомышленники профессионально вредим государству, умышленно, заметьте, – без заминки выпалил пьяным голосом Малик, – получая за это скромную мзду.
– Вы берете деньги? – изумился по-детски Гутта.
– Деньги мне ни к чему! – приосанился Малик, все поглядывая на него. – Я в супермаркет не хожу – меня туда не пускают. Все необходимое – у меня под рукой, матушка природа позаботилась. К тому же так приятнее… для души. А этих бедняг, я почти за даром отправляю в такое заботливые и желанные ими руки Метрополиса. Там уж как Бог пошлет!
– Лучше бы спросил, до или после он вознаграждение берет! – рассмеялся Морф ежась у костра. Малик жестко посмотрел в ту сторону, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть. Шутник умолк.
– Деньги мне ни к чему, – повторил басом Малик, – я получаю лучшую из наград – благодарность. И пусть эти несчастные, порой не знают ни слова на нашем языке – вижу преданность и молчаливую усладу в их взоре… А это дорогого стоит! К тому же, мне так жалко их: ведь не знают бедняги, куда лезут! Я нарочно ускакал из города, а они лезут через все туда.
– В городе есть свои плюсы, – поведал Гутта. Но бандит и тут не согласился.
Разграбление вещей путешественников продолжалось. Когда многое было уже утащено из рюкзаков друзей, надежда кажется, совсем погасла. Но свет ее, слабый и немощный, забрезжил вместе с юной зарей. Малик, пошатываясь, поднялся, и удаляясь держал взглядом издалека друзей и особенно Гутту. Но понадеявшись на Тэдди, скрылся из виду в полутьме.
Настало время действовать. Шерлок, как бы невзначай, предложил выпить Тэдди, ежившемуся у потухшего костра, когда все бандиты отошли от костра подальше. От холода ему не спалось, а зубы стучали. С подозрением и удивлением он встретил предложение, но поднялся и посмотрел на бутылку. Увидев, что это спирт, он воспрял, но тут же загрустил. Ему положено было охранять пленников, а не пить. Но желание взяло верх, и он согласился.
– Пьете черт знает что, – по-дружески проговорил Хисп, поглядывая на то место, куда скрылся Малик, – в рот не возьмешь! Вот это попробуй, – чистейшее лекарство… Думаю, изнутри оно действует не хуже чем снаружи.
– Э-э, ребята, – сказал довольно Тэдди, захлебываясь слюнкой. – Вы еще всего не знаете, что мы тут пьем и едим… Давай!
Он принял бутылку, и оглянувшись за автобус, сделал пару глотков. Его перекосило.
– Осторожней, не родниковая ведь вода! – прикрикнул Шерлок. – Сейчас Малик вернется, и тебе и нам взбучка… Быстрее!
Тэдди поспешил. Гутта с удивлением и почти с недоверием смотрел не происходящее. Хисп сделал пальцем ему «тихо!», и позвал сесть рядом, тот повиновался. Малик вернулся, когда бутылка была больше чем наполовину пуста. Охранник спрятал ее под куртку, несмотря на ложные знаки Шерлока: «отдай!». Малик удостоверился что нелегалы спят изморенные болью и усталостью, продолжил свою игру. Он возвратился свежим и показалось, что следующего его ухода можно не дождаться никогда. Он разглагольствовал о разном, иногда выражаясь совсем темно, непонятно, иногда по-своему, на арго, в тех случаях, когда цивильный словарь не мог дать ему необходимое слово, ярко и живо наполняющее ту или иную фразу.
– Добрый ты человек, – признался Гутта, прижимаясь к Хиспу. Малик спросил его, почему он пересел. Тот абсолютно взросло ответил: «чтобы погреться. К тебе-то не прислонишься!». Ответ удовлетворил главаря, но он стал бдительнее. Тэдди лежа, помалкивал, скрывая свой угар и остаток праздника под полой куртки.
– Да я добрый, слишком добрый. Я бы сказал непозволительно добрый! Для моей профессии… но как все добрые, я прячу злое под кожей, глубоко. Ведь оно есть, даже не сомневайся, у каждого. И мне обидеть человека, любого, что… а обиды, они ведь разные бывают!
– Никогда не хотел вернуться в город? – продолжил расспрос Гутта, как ни тянул его за рукав Шерлок. Малик подумал, но ответ кажется прозвучал в его глубоко посаженных глазах почти сразу:
– Нет, никогда.
– Но там красиво. В иных местах…
– А здесь везде! – упорствовал пьяным настроем Малик. – Откуда лучше видно этот ваш город? Из него самого? Чушь! Из-за пределов его, как, в принципе, и все остальное… Вот!
Он указал рукой за спины друзьям, чуть правее назад. Все трое обернулись и замерли. Завозившись, они и не оглядывались ни разу. И теперь такой сюрприз ждал их позади. Над невысокими холмами вдали, и чуть более высокими деревьями виднелся он, Метрополис Лондона, протыкая насквозь небо шпилями полуторамильного Анкора Тауэр и мильного Ризорт Бэй. Они плавали в высоте, наслаждаясь полетом. И даже туман, что окутывал более низкие строения был им нипочем. Чуть ниже сгустился целый лес других светящихся офисных и жилых исполинов, заполонивших собой весь видимый горизонт в направлении взгляда, перемежаясь, скрещиваясь, подмигивая красными огнями на крышах пролетающим летательным аппаратам, пугая острыми шпилями. Они наседали друг на друга, душили, клонились, превозмогая своими перегретыми треугольными сочленениями гравитацию и законы разума, удерживали взаперти миллионы людей, нагружаясь и опустошаясь каждый день. Окна сливались в галактики звезд, но только не мерцающих, – новые типы светильников не мерцают даже на расстоянии. Мириады этажей рвались в небо, где уже поджидали петли Диаболо, нависшего радугой над Метрополисом. Две опоры моста выделялись темными линиями, скупо освещенными. Но это были лишь опоры, им положено быть рабами, служить, а не разряжаться. На мосту неслись длинным потоком баржи и пассажирские составы, сворачивая на многочисленные съезды и тут же падая в пропасть ко дну города. Пролеты больше были похожи на новогоднее дерево, что раньше входило в ритуал старого времени, чем на техническое сооружение.
У подножия города восседал помехой счастливой жизни для бедных бесконечный туман смога, с каждым днем все усиливаясь и разрастаясь, густея чуть ли не от злобы и беспомощных жалоб несчастных задыхающихся людей. С его обжорством он добрался бы и до верха, но не мог. Вблизи смог был почти не виден, но стоило отойти в сторону становилось очевидным в каком угаре люди живут. Слишком большая высота была взята гением ученых и деньгами тех, на кого они работали, отчего люди, живущие едва не в небе мало интересовались ново созданным явлением, глядя вниз, на беснующихся у подножия стеклянных монстров муравьев. Впрочем, от этих трудяг зависело и их будущее, их благополучие и сытый сон. Поэтому вовсе не обращать внимания на жалких, мелких, слившихся до шевелящихся в полутьме и тумане комков, конечно нельзя было. Их дыхание означало еще больший туман над разумом и власть над телом и приносимым ими доходом. Там в недостроенном задымленном и глубоком как колодец раю, низкие люди жили, размножались, лишь иногда поглядывая вверх. Но не на небо, как некогда, а лишь на светящиеся огромные, но издалека видимые яркими точками, пентхаусы других людей. Может быть они даже радовались жизни. Ведь жизнь еще не удалось забрать, как ни крути, а уголовный кодекс называл непрестанно такие попытки по-своему, упрямо и гордо, преступлением. Но и он был всего лишь порождением людей, продолжением их представлений, в чьих руках была мода на перемены, вольных решать, кого и как Кодексу карать.
Пришедшие внезапно мысли от увиденного в захламленную голову Шерлока, развеял Малик, выждав пока прокатится первая волна удивления, смывая всю напускную серьезность и прочий грим с лиц детей.
– Помните, так и в жизни – то, на что вы смотрите незначительно, а позади жизнь проходит! Жизнь любит поиграть в маскарад и прятки…
Шерлок снова поморщился от доморощенной, политой чужой кровью, риторике смерда, наглого и жестокого бандита. Он сидел и не двигался, как будто вовсе не человек, а машина. Светлело, а Малик все сидел, раздражая всем своим видом разозленного подростка, ломая тому все планы.