«Я видел лицо, – повторил Джей. – Видел. Что бы вы ни говорили. Я его видел».
«Успокойся, парень, успокойся, – сказал Джулиус. – Так ты всех нас напугаешь».
Джей лежал на боку, уставившись в экран. И громко ахнул: «Я опять его видел! Это лицо, говорю вам!» Джей приподнялся на койке, его длинные черные волосы – теперь уже очень длинные – растрепались и упали на лоб. Его влажный рот дрожал и блестел.
Хирэм подошел к аптечному шкафчику и зарядил инжектор раствором из ампулы. Он подал знак; Галт и Джулиус схватили Джея, удерживая его руки и ноги. Хирэм нажал кнопку – снотворный препарат просочился через бледную кожу Джея в его кровь, в его мозг…
Когда он проснулся, Галт и Джулиус играли в шахматы, а Хирэм спал. Джей испуганно взглянул на экран. Темнота. Чернота. Полное отсутствие света.
Он вздохнул и застонал. Джулиус бросил на него быстрый взгляд и вернулся к изучению шахматной позиции. Джей снова вздохнул и потянулся за журналом.
Тянулись недели, месяцы. Корабль мчался с фантастической скоростью – куда? Однажды Джей позвал Хирэма, расхаживавшего по салону.
«Что тебе?» – резко спросил тот.
«Если вы снимете с меня эти кандалы, – пробормотал Джей, – я мог бы вернуться к выполнению своих обязанностей».
Хирэм ответил сдержанным, бесстрастным тоном: «Очень сожалею, но тебе придется остаться на койке. Это необходимо не в виде наказания, а для обеспечения безопасности экспедиции. Потому что ты вел себя безответственно. Потому что я не могу тебе доверять».
Джей сказал: «Обещаю, что буду вести себя… ответственно. Вы преподали мне урок – я его усвоил… Что, если мы будем лететь бесконечно – вот так? Лететь в никуда? Вы хотите, чтобы я был прикован к постели до конца моих дней?»
Хирэм задумчиво смотрел на него, пытаясь определить, каким могло бы стать самое справедливое решение в сложившейся ситуации.
Галт, поднявшийся в рубку управления, прокричал: «Эй, капитан! Впереди что-то забрезжило! Свет!»
Хирэм подскочил к экрану тремя прыжками. Джей приподнялся на локте, вытянул шею.
Далеко впереди в пространстве висела туманная светящаяся сфера.
Хирэм тихо произнес: «Так выглядит с огромного расстояния Вселенная из миллиардов галактик». «Значит, мы возвращаемся, капитан?» – напряженно спросил Галт.
Хирэм медленно ответил: «Не знаю, Боб… Мы улетели далеко – дальше, чем кто-либо мог предположить… Это может быть наша Вселенная – а может быть и другая. Я нахожусь в полном неведении по этому поводу – так же, как и ты».
«Но если это наша Вселенная, мы сможем вернуться домой?»
Помолчав, Хирэм отозвался: «Это одному дьяволу известно, Боб. Надеюсь, что сможем».
«Может быть, лучше притормозить? Мы летим сломя голову».
«Двадцать две тысячи световых лет в секунду. Но замедлиться мы можем гораздо быстрее, чем ускорялись. Достаточно постепенно убавить мощность поля».
Наступило молчание. Наконец Галт сказал: «Она расширяется очень быстро…»
Хирэм бесстрастно заключил: «Это не вселенная. Это облако газа. Я сделаю спектральный анализ».
Светящийся туман вырос на глазах, промчался бледным потоком под кораблем, исчез. Впереди осталась только черная тьма. Хирэм спустился из рубки и, опустив голову, возобновил хождение из угла в угол.
Подняв голову, он встретился глазами с Джеем. Тот все еще лежал, опираясь на локоть и глядя вперед, в пустоту.
«Ладно, рискнем! – сказал Хирэм. – Я сниму с тебя наручники».
Джей медленно опустился на спину и расслабился. Хирэм продолжал: «Выслушай указания. Тебе запрещается заходить в рубку управления. В следующий раз я буду стрелять в голову».
Джей молча кивнул. Его глаза блестели за завесой длинных волос. Хирэм вытащил из кармана ключ, открыл замок наручников и тут же возобновил бесцельную прогулку по салону.
Пять минут Джей пролежал, не двигаясь, на койке. Джулиус позвал из камбуза: «Обед готов!»
Джей заметил, что кок разложил на столе четыре столовых прибора.
Джей вымылся и побрился. Свобода казалась незаслуженной роскошью. Он снова жил – даже если жизнь заключалась только в том, чтобы есть, спать и смотреть в темноту. Такова была жизнь. И она могла остаться такой же до конца его дней… Любопытный способ существования. Он казался теперь естественным, приобрел смысл. Земля стала не более чем мимолетным воспоминанием детства.
Гироскопы… Да, гироскопы! Что они скажут теперь? Джей давно о них забыл – может быть, нарочно вытеснил их из сознания как причину, как символ постигшей его неудачи… Тем не менее, что показывали гироскопы?
Он подошел к столику, на котором лежал гирокомпас, и приподнял крышку прибора.
«Что скажешь, приятель? Мы все еще летим по курсу?» – беззаботно спросил Джулиус.
Джей медленно закрыл крышку и сказал: «В последний раз, когда я снимал показания, расхождение составляло один градус. Теперь мы отклонились от курса на семьдесят пять градусов влево!»
Продолжая ухмыляться, Джулиус покачал головой – поведение гирокомпаса явно приводило его в замешательство: «Это уже не ошибка – здесь что-то не так».
Джей закусил губу: «Что-то странное происходит на этом корабле…»
Галт громко закричал: «Эй, капитан! Впереди снова свет – и на этот раз там звезды, чтоб мне провалиться!»
Они приближались к вселенной, как парусный корабль к далекому острову в океане – сначала впереди не было ничего, кроме туманных очертаний, но силуэт становился все больше, все отчетливее и, наконец, корабль окружили гигантские массы светящейся материи. Галактики проносились мимо, как стаи испуганных птиц – загадочно светящиеся диски.
Хирэм стоял в рубке управления, как мраморная статуя, положив руку на регулятор расслоения пространства. Галт стоял рядом, втянув голову в плечи.
Они пролетали над огромной спиральной галактикой – так близко, что отдельные звезды мерцали и подмигивали, приглашая посетить чудесные неизведанные планеты.
«Похожа на нашу, капитан», – сказал Галт.
Хирэм покачал головой: «Млечный Путь больше. Не забывай, наша Галактика – одна из крупнейших, в несколько раз больше средней величины. Я ищу именно такую галактику. Конечно, – тут он понизил голос, – это может быть вообще не наша Вселенная. Это могут быть галактики другой вселенной. Нет никакой возможности с уверенностью отличить ее от нашей… Если мы заметим, что приближается исключительно крупная галактика знакомой конфигурации – тогда мы отключим подачу энергии к генератору поля».
«Смотрите-ка! – воскликнул Боб. – Вот она, большая галактика – видите? Выглядит в точности, как наша». Его голос торжествующе звенел: «Это она, капитан!»
«Не знаю… не знаю, Боб, – неуверенно отозвался Хирэм. – Она слишком далеко, совсем не по курсу… Конечно, мы преодолели чудовищное расстояние, но если мы теперь повернем и ошибемся, мы наверняка заблудимся навсегда».
«Если мы пролетим мимо, мы уже никогда не вернемся», – возразил Галт.
Хирэм колебался, обуреваемый сомнениями. Джей заметил, как покривились его губы. Хирэм протянул руку и взялся за регулятор поля.
Джей неожиданно выпалил: «Это не наша галактика! Это даже не наша вселенная!»
Галт обернулся, побагровел и прикрикнул на него из рубки: «Заткнись!»
Хирэм не обратил внимания на слова Джея. Его пальцы сжались на ручке регулятора.
«Капитан, я могу это доказать. Послушайте!» – взмолился Джей.
Хирэм обернулся: «Как ты можешь это доказать?»
«Гироскоп! – Джей торопился опередить еще один окрик презрительно фыркнувшего Галта, пробить потоком слов стену враждебности, окружавшую Хирэма. – Ось вращения гироскопа никогда не меняется. После того, как мы провели в полете несколько недель, я заметил отклонение в один градус. Я неправильно истолковал это показание. Я думал, что мы сбились с курса. Я ошибся. Гироскоп показывал угол дуги, которую мы пролетели по окружности Вселенной. Один градус из трехсот шестидесяти. Я только что снова проверил показания гирокомпаса. Отклонение теперь составляет семьдесят пять градусов – но в другую сторону. Или двести восемьдесят пять градусов в ту же сторону. Другими словами, мы проделали больше, чем три четверти пути. А когда ось вращения гироскопа снова совпадет с курсом корабля, мы вернемся домой».
Хирэм прищурился, взглянул на Джея – взглянул сквозь Джея, куда-то гораздо дальше. Раздражение Галта прошло – теперь он скорее побледнел, нежели покраснел, его поджатые губы задумчиво выпятились. Галт с сомнением смотрел на большую галактику, проплывавшую под кораблем.
Хирэм спросил: «Что показывает гирокомпас в данный момент?»
Джей подбежал к прибору, откинул крышку: «Двести восемьдесят шесть градусов!»
Хирэм кивнул: «Что ж, будем лететь дальше. Прямо по курсу».
«Шеренгой в затылок и ни шагу в сторону!» – обронил Галт.
Хирэм мрачно усмехнулся: «Шуточки!»
Другая вселенная кончилась, они снова погрузились в океан мрака. На борту возобновился прежний распорядок – но теперь все то и дело настороженно следили за экранами. Хирэм наблюдал за показаниями гирокомпаса так же внимательно, как это делал Джей; курсовая метка неотвратимо перемещалась день за днем: 290 – 300 – 310 – 320…
Галт проводил все больше времени в рубке управления, глядя вперед, и неохотно спускался даже для того, чтобы поесть. Он больше не играл в шахматы; Джулиус раскладывал пасьянс в одиночку – медленно, внимательно разглядывая каждую карту.
330 градусов. Хирэм присоединился к Галту в рубке и тоже стал нести тревожную вахту.
340 градусов. «Скоро что-то должно появиться», – бормотал Галт, вглядываясь в бездонную тьму.
Хирэм сказал: «Мы не прилетим раньше, чем прилетим».
350 градусов. Галт наклонился вперед, опираясь ладонями на навигационный стол и опустив голову на уровень локтей: «Свет! Я вижу свет!»
Хирэм встал рядом с ним, глядя на бледное свечение посреди переднего экрана: «Так и есть!»
Он отключил ускорение – теперь корабль мчался с постоянной скоростью. Впервые с тех пор, как начался их долгий полет, появился второй корабль – на борту «Штока» уже почти забыли о существовании «Гильзы».
355 градусов. Галактики стали пролетать мимо, как первые здания пригорода – мимо окон поезда-экспресса.
357 градусов. Команда «Штока» чувствовала себя так, словно они проезжали по улицам родного города после длительного отсутствия.
358 градусов. Все с напряженным ожиданием вертели головами, поглядывая то на один смотровой экран, то на другой. Хирэм расхаживал по палубе с необычной поспешностью, приговаривая: «Слишком рано, слишком рано… Еще лететь и лететь…»
359 градусов. Хирэм молчаливо согласился с присутствием Джея в рубке управления: они стояли, сгрудившись вчетвером, указывая то на одну галактику, то на другую, бормоча и покачивая головами.
360 градусов. «Вот она! И вправду большая! Словно увидел лицо старого знакомого!»
Прямо впереди светилась огромная спиральная галактика. Она становилась все больше, мерцающие потоки звезд распахнулись, словно обнимая корабль. Хирэм убавил мощность генератора поля, расслаивающего пространство. Корабль пришел в соприкосновение с вакуумом материального мира и замедлился, как пуля, выпущенная в воду.
Они медленно проплыли мимо окраинных звезд, пересекли далеко раскинувшиеся газовые облака, оставили позади шаровые скопления, миновали центральное ослепительное вздутие Галактики…
Прямо впереди, как по волшебству, в черном небе показались знакомые сочетания звезд.
«Прямо по курсу! – воскликнул Хирэм. – Смотрите! Вот созвездие Лебедя – отсюда мы начали путь… А там, прямо впереди – эта желтая звезда…»
ОЧАРОВАННАЯ ПРИНЦЕССА
Джеймс Эйкен узнал человека, стоявшего у конторки в приемной – Виктора Мартинона, бывшего режиссера-постановщика из киностудии «Карнавал». Мартинона уволили во время недавнего сокращения кадров, когда от заголовков в журнале «Варьете» мурашки пробегали по коже каждого, кто работал в отрасли. Если выгнали даже знаменитого скандальными выходками Мартинона, снимавшего прибыльные фильмы, кто мог чувствовать себя в безопасности?
Озадаченный присутствием Мартинона в детской клинике Кребиуса, Эйкен подошел к конторке. Неразборчивый любовник, Мартинон никогда не состоял в браке достаточно долго, чтобы у него завелись дети. Если же Мартинон находился в клинике по той же причине, по которой туда явился Эйкен – что ж, тогда это было совсем другое дело. Эйкен внезапно заинтересовался.
«Привет, Мартинон!»
«Привет», – отозвался Мартинон так, как если бы не узнал Эйкена. Может быть, так оно и было.
«Я работал с тобой на съемках „Лунного света“ – монтировал сцену на „Яхте мечты“».
«Ах, да. Пришлось здорово попотеть. Ты все еще в „Карнавале“?»
«Нет, у меня теперь своя лаборатория. Снимаю спецэффекты для телевидения».
«Каждому нужно чем-то зарабатывать на жизнь, – заметил Мартинон, тем самым подразумевая, что ниже Эйкен опуститься уже не мог.
Губы Эйкена задрожали, его обуревали противоречивые эмоции: «Если ты когда-нибудь снова займешься режиссурой, не забывай про меня».
«Ага. Обязательно».
В любом случае, Мартинон Эйкену никогда не нравился. Высокий и широкоплечий, лет сорока, с напомаженными серебристыми волосами, расчесанными до блеска, большими темными глазами, окруженными мелкими морщинками, он напоминал филина, а встопорщенными усами – кота. Мартинон всегда одевался с иголочки. У Эйкена не было усов; смуглый и жилистый, он слегка прихрамывал из-за пулевого ранения, полученного в Корее, и поэтому выглядел старше своих двадцати пяти лет. Мартинон вел себя обходительно, от него пахло вереском. Угловатый Эйкен говорил отрывисто, и от него ничем особенным не пахло.
Эйкен обратился к медсестре, сидевшей за конторкой: «У вас сынишка моей сестры. Банни Тедроу».
«Да-да, Банни. Замечательный маленький мальчик!»
«Вчера она приходила его навестить и рассказала мне о фильме, который вы ей показали. Я хотел бы посмотреть этот фильм. Если это возможно, конечно».
Медсестра покосилась на Мартинона: «Не вижу, почему бы это было невозможно. Думаю, однако, что вам лучше поговорить с доктором Кребиусом. Или, если господин Мартинон не возражает…»
«О! – Эйкен взглянул на Мартинона. – Значит, это ты снимаешь здесь фильмы?»
Мартинон кивнул: «Можно сказать и так. Экспериментальные съемки, конечно. Не знаю, почему бы кому-то хотелось проверять эти кадры».
«А вот и доктор Кребиус!» – безмятежно заметила медсестра. Мартинон нахмурился.
Доктор Кребиус оказался коренастым краснолицым человеком с прямолинейными манерами. Его шевелюра была еще белее, чем у Мартинона, и торчала над головой, как метелка. Он носил белый халат; от него исходил едва уловимый аромат чистого белья и йодоформа.
Медсестра сказала: «Этот господин слышал про наши фильмы и хотел бы их посмотреть».
«А! – доктор Кребиус вперил в Эйкена глаза, подобные блестящим голубым шарикам. – Наши истории для малышей». Он говорил ворчливо и гортанно, с сильным акцентом: «А кто вы такой?»
«Меня зовут Джеймс Эйкен. Вчера моя сестра видела ваш фильм и рассказала мне о нем».
«Ага! – буркнул Кребиус, повернувшись к Мартинону так, словно собирался похлопать того по плечу. – Может быть, нам пора взимать плату за просмотр, а? Делать деньги для больницы?»
Мартинон сдержанно произнес: «Эйкен работает в киностудии. Его интерес носит профессиональный характер».
«Вот и замечательно! Что с того? Пусть смотрит! Это ничему не помешает!»
Мартинон пожал плечами и удалился по коридору.
Кребиус снова повернулся к Эйкену: «Мы не можем показать ничего особенного. Просто несколько коротких историй на радость детишкам». Врач взглянул на часы: «Через шесть минут, точно в два часа пополудни. Мы работаем по расписанию, не опаздываем ни на секунду. Таким вот образом – лечим больные детские ножки, слепые глаза».
«Неужели? – отозвался Эйкен. – Слепых детей вы тоже лечите?»
«Моя специальность! Разве вы не слышали о клинике Кребиуса в Лейпциге?»