Честно признаюсь, несмотря на все мои старания, я так и не нашел, кто же первым заменил живое тело на организм, а живое существо на организацию. Мистика – она и есть мистика. Думаю, эти тайны раскрываются лишь в глубинах Храма Науки при посвящениях.
Но я боюсь того, что происходит с миром под властью Науки. И я не понимаю, когда со мной говорят об очищении организма, что это такое. Мне все время кажется, что люди говорят это ученое слово, а сами при этом видят что-то другое и простое: желудок, кишечник, печень, сосуды…
Мне страшно оттого, что кто-то огромный и могущественный приучает нас видеть мир не таким, каков он есть. И еще страшнее оттого, что он не один. Богов, делящих сейчас Землю и сражающихся за наши души, много, и далеко не все они известны нам. Хотя желающий видеть – увидит, потому что по делам их познаются они. Если уметь наблюдать за происходящим вокруг себя, то можно рассмотреть и того, кто вызывает происходящее.
К примеру, наблюдая за Медициной, Гигиеной, Санитарией, прикладным очищением замечаешь их нездоровую и навязчивую приверженность понятию «организм», которое они сами объяснить не могут. Это отсутствие объяснений подсказывает, что хозяином «организма» является кто-то другой, кто лишь проявляется через науки о болезнях. Кто? Божество по имени Физиология. Физика живого, как она сама себя скромно нарекла.
Я очень хочу понять, как Физиология стала душой и духом всего современного очищения.
Глава 2. Человек-машина
Война Богов. Физиология – детище естественнонаучной революции, начавшейся на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков. Можно даже сказать, что она – из числа тех молодых Богов, кто тогда начал битву за захват мира и свержение старых Богов. Как вы помните, в той битве сообществу молодых Богов, назвавших себя Науками, действительно удалось очень сильно потеснить Религию как главную опору Государства и Власти. В итоге все современные западные и многие восточные государства безусловно признают авторитет Науки.
Однако внутри самой Науки есть собственный Олимп и собственная иерархия, то есть распределение мест за правящим столом сообщества. Этим местам соответствуют и уделы, на которые поделен наш с вами человеческий мир. Естественно, что подобное устроение кто-то должен был возглавить. Кто обычно возглавляет правительство после переворота? Тот, кто сильнее остальных. А как определить сильнейшего? Способов всего два: либо он должен побить не только врагов, но и всех своих, либо его определяют по заслугам в предыдущей битве.
Царицей Наук после победы над Религией и захвата мира была признана Физика. Почему? Потому что у нее, как в свое время у Зевса, было оружие исключительной силы, благодаря которому и была свергнута Религия. На Руси такое оружие Зевса называлось перуном, в Индии – чакрой. У каждого из народов в древности был свой образ сверхмощного оружия, которым повергаются наземь даже Боги.
Оружие Физики было точной копией оружия, которым обладала Религия.
И называлось оно Образ мира. Отобрав у Религии право объяснять, как устроен мир, Физика отобрала у врага и его силу, которая хранилась в страхе Божием. В новом, физическом мире не было места Богам, а значит, и некого было бояться. Страшными могли быть только Законы мирозданья. Физические законы! Так была захвачена власть над умами, а с ней и над миром людей.
Физиология, будучи физикой живого, в своей попытке стать столь же непреложной, как и ньютоновская механика, делала бесчисленные попытки обрести ту же силу, что и Физика мертвого. Но она обладала лишь образом человека, который был все-таки не столь страшен, как образ мира. Человеку трудно бояться самого себя. Вот если изгнать из него душу и представить бездушной машиной, с которой ты должен спать в одной постели долгие ночи…
Тут было за что побороться, и Физиология начала долгую борьбу за передел власти внутри Науки. Борьбу по всем признакам революционную в прямом политическом смысле этого слова. Первым из физиологов или, по крайней мере, любителей поанатомировать трупы объявил, что человек это машина, еще Декарт в середине XVII века. Декарт, считавшийся чуть ли не отцом всей естественнонаучной революции, все же страшно ревновал Ньютона с его физической механикой к его славе. Слава почему-то всегда была очень важна для революционеров.
В середине XVIII века шумным успехом пользовался трактат Ламетри «Человек-Машина». Ламетри не был физиологом, он был фанатичным разрушителем церкви и боролся «против предрассудков толпы». Однако поставив себе задачей не ограничиваться «изучением природы и истины», а высказывать ее «в интересах кружка лиц, которые хотят и умеют мыслить» (Ламетри, Человек-Машина // Избранные сочинения, с. 179), Ламетри дальше резко избирает считать истиной материализм и заявляет:
«Итак, в данной работе нами должны руководить только опыт и наблюдение. Они имеются в бесчисленном количестве в дневниках врачей, бывших в то же время философами, но их нет у философов, которые не были врачами.
Первые прошли по лабиринту человека, осветив его; только они одни сняли покровы с пружин, спрятанных под оболочкой, скрывающих от наших глаз столько чудес; только они, спокойно созерцая нашу душу, тысячу раз наблюдали ее как в ее низменных проявлениях, так и в ее величии, не презирая ее в первом из этих состояний и не преклоняясь перед ней во втором.
Повторяю, вот единственные ученые, которые имеют здесь право голоса» (Там же, с. 181–182).
С этого подло-бредового заявления и начиналось победоносное шествие врачей по землям философии. Почему подло-бредового? На первый взгляд, это не явно. Вчитайтесь, особенно в последнее предложение: вот единственные ученые!.. Это политика, политическая демагогия или подловка, нацеленная на то, чтобы врачи дружно подпрыгнули и провозгласили сказавшего это своим идейным вождем. Это прозрачно. Но что достигается этой подловкой? Отбирается право голоса у тех, кто не врачи. А если истина не у врачей, а у Платона или Сократа? Или хотя бы у психологов, раз уж речь идет о душе? Подлость. Еще через век ее, как вы помните, повторит в России Сеченов, отобрав право судить о душе у психологов еще раз и отдав его физиологам. Это все подлость. А далее – бред.
Какую душу созерцали эти пускатели человеческой крови и поэты пиявок в XVIII веке? О чем это возбужденно вещает буревестник французской революции? Да и какую душу вообще может наблюдать врач, срывая с человека покровы, то есть сдирая кожу, под которой для него отражаются пружины и шестерни, как пишет сам же Ламетри? Что за ахинея и на какого недоумка она рассчитана? Впрочем, и это на поверхности.
А заглянем еще глубже. В такую близкую любому естественнику фразу: «нами должен руководить только опыт и наблюдение».
Прекрасные слова. В сущности, речь идет о точных экспериментальных исследованиях. И они действительно желательны. Но со времен Ламетри прошло два с половиной века, и мы сейчас прекрасно понимаем, что до сих пор построить экспериментальное исследование действительно объективно невозможно. Экспериментатор обязательно искажает его. Особенно, если это врач-философ. Он непроизвольно притягивает исследование к своей философии. Это сейчас. О чем же нам сладко поет Ламетри, о каких таких великих исследователях той поры научной дикости?
Политика, ложь и жажда власти… Так готовилась первая научная революция во Франции.
В России было то же самое. Возбужденные успехами первой русской революции 1905–1907 годов врачи бросились делать политику, обрабатывая сознание толпы дешевыми книжонками, вроде «Кризисов и проблем», написанной «доктором медицины Николаем Пясковским» (М., 1907).
Вот с какой стати книга по гигиене начиналась от лица европейской интеллигенции?
«Современное европейское интеллигентное общество и особенно русское переживает время неудовлетворенности тем жизненным режимом, на каковой оно обречено силой обстоятельств, не гармонирующих с высшими интеллектуальными и моральными запросами жизни.
Теперь время перестройки в жизни страны. Все с жадностью ожидают в недалеком будущем таких благ, о каких едва только можно мечтать…» (Пясковский, с. 3).
О чем это доктор медицины? О свободе и рабстве!
«Стремление к свободе не только у нас в России, но и во Франции, и даже в Северо-Американских Штатах ведет к изумлению нашему не к желанной цели, а именно к тому рабству, которое едва ли не хуже политического рабства» (Там же, с. 3–4).
Вот ведь беспокоит доктора Гондурас. Так и хочется крикнуть, а вы, доктор, не чешите его! Впрочем, он и сам через пяток страниц замечает, что заврался, и неуклюже выворачивается из привычной политической колеи на нудную и неприятную ему, видимо, дорожку гигиены:
«Да, милостивые господа, моральная свобода еще труднее дается, чем политическая, потому что страсти людские сильнее колоссального физического насилия.
Но, какую же связь с гигиеной имеют все эти соображения, спросит меня, быть может, удивленная аудитория?.. Огромную! И не только все это имеет связь с гигиеной духа, но и с гигиеной тела.
Раскройте, милостивые господа, хотя бы сочинения знаменитого герман-ского психиатра Крафт-Эбинга и вы найдете там указания на то, что современное рабство человека перед капиталом, перед роскошью и своими страстями является главнейшей причиной той лихорадочной жизни больших городов, которая порождает такое громадное количество переутомленных людей с разбитой нервной системой, с усталой душой» (Там же, с. 8).
О чем речь? С чем воюем? С ростом населения? С перемещением его из сельской местности в города? С возрастающим достатком? С капитализмом? С «разбитостью нервной системы»? Кстати, что это такое? И имеет ли эта «разбитость» отношение к нервам? С чем воюем? Да какая разница, лишь бы во главе бездумной человеческой толпы. Кстати, состоящей из машин. Доктор медицины Пясковский даже самое творческое в человеке, то, что рождает жизнь, умудрился превратить в аппарат:
«Ведь недаром же природа наделила организм женщины столь сложными аппаратами, которые приспособлены специально для отправлений и жизнедеятельности матерей» (Там же, с. 13).
Подобных сочинений в ту предреволюционную пору было множество, они переполняли прилавки и умы. Часть из них я привожу в библиографии, но всех не перечислить. Важнее другое. Научная революция в России и за рубежом победила, и победило понимание человека как машины. Возможно, самые проникновенные строки об этом были написаны в 1925 году в России физиологом Николаем Бернштейном – одним из тех, кто вместе с Корниловым уничтожал Институт экспериментальной психологии Челпанова. Это, на мой взгляд, поэма о машине-человеке:
«Товарищи! Биомеханика в точном переводе значит механика жизни.
В сущности, это есть наука о том, как построена живая машина, то есть каждый из нас; о том, как устроены движущиеся части этой машины и как они работают. Знакомство с живой машиной необходимо для того, чтобы, путем умелого обращения с ней, добиться наилучшей и наиболее произвольной работы.
Вы понимаете, что законы механики повсюду одни и те же, касается ли дело паровоза, станка или человеческой машины. Значит, нам не придется выводить какие-то новые, особые механические законы.
Мы должны только составить описание и характеристику живой машины так, как мы сделали бы это для автомобиля, ткацкого станка и тому подобного…» (Бернштейн, с. 462).
Бернштейн оказался в числе диссидентствующих, то есть преследуемых властями ученых, и поэтому в России его очень любили. Непризнаваемый властью для русского интеллигента почти иностранец, а значит, предмет почитания, если не поклонения. Вот и Бернштейн до сих пор страстно уважается русскими психологами. Это значит, его взгляды еще долго будут определять развитие русской психологии. Наверное, немало людей положат свои жизни на решение поставленной тогда Бернштейном задачи, звучащей как призыв забить последнего дракона:
«К сожалению, усовершенствовать человеческую машину, подчинить ее конструкцию своему произволу пока невозможно…» (Там же).
Бедное, бедное тело, как я не хочу быть на твоем месте! Как я не хочу быть в тебе, когда ты попадаешь в руки врачей или физиологов, даже если они всего лишь хотят сделать мне очищение организма.
Глава 3. Врачи и физиологи о происхождении жизни
Война Богов. Создать страшный образ человека оказалось не так уж просто. И все же кропотливая работа сотен и тысяч подвижников естественнонаучного захвата мира постепенно давала свои плоды. Количество перерастало в качество, и однажды человечество проснулось настолько потрясенным от ужаса, который ему открылся, что Физиология поняла: свершилось! Теперь души людские в ее власти.
В пору своего «Триумфального шествия» по планете, Физиология ничтоже сумляшеся называла себя учением о жизни, насаждая механические взгляды. Этим самым она, с одной стороны, безмерно раздувала собственный масштаб, потому что превращала человека во вторую вселенную, состоящую все из той же неживой материи, управляемой законами физической механики. А с другой, говоря о живом как о предмете физики, она превращала человека не только в машину, но и в ходячего мертвеца. Живое – это мертвое, которое самоорганизовалось до сложного! Теперь ты спал в одной постели не только с машиной, но и с мертвецом…
Пора этого опьянения от успехов пришлась на конец девятнадцатого – начало двадцатого века. В России того времени, где физиологией по преимуществу занимались врачи, ходили по рукам, в основном, переводные книги по физиологии, и одной из самых читаемых была «Общая физиология» Макса Ферворна (1897), которая, не стесняясь, называла себя «Основами учения о жизни».
Идея, которая должна была поразить воображение читателей и разрушить основы старого образа мира, была вынесена Ферворном в самые первые строки сочинения. Это очень верный подход, если замахиваешься на утверждение новых основ, – разрушить старые первым же ударом. Конечно, Ферворн тут не открыватель, а всего лишь эпигон, как говорится, то есть перепевала чужих мыслей, разносчик пыльцы для осеменения умов. И все же:
«Живое вещество организмов составляет часть всего вещества, образующего наш земной шар. Его отличие от вещества безжизненного не может считаться принципиальным, потому что и то, и другое состоит из одних и тех же элементов. Различие между веществом органическим и неорганическим не более различий, существующих между некоторыми неорганическими веществами, и заключается в способе и характере соединения элементарных веществ» (Ферворн, с. 1–2).
Отсюда возможны два пути исследования: первый – через вопрос о том, как же при такой обычности вещественной основы рождается чудо жизни? Второй – в сущности, к средневековому алхимическому убеждению, что жизнь можно создать в пробирке, собрав из кубиков «элементарных веществ». Естественно, физиологи всегда шли вторым путем, уверяя мир в том, что могут заменить Бога Наукой. Даже задавая вопрос о том, как же возможна жизнь, они на деле не задавали его себе, а только произносили для других, чтобы можно было выступить вперед с загадочным видом фокусника и сказать: а возможна она так!.. И выдать свои предположения, называемые научными гипотезами, за уже всем известную истину. Даже современные физиологи, сублимирующие живое вещество и клонирующие живые особи, на мой взгляд, лишь пользуются плодами какого-то неведомого им закона, пропуская сам миг, само движение вхождения жизни в исследуемые ими среды.