– О, да ничего особенного. Привет! – произнесла я таким голосом, который едва ли воспринимал человеческий слух. Дези, если не владеешь собой, просто молчи.
Макс улыбнулся, и на его загорелом лице сверкнули белые зубы. Как, скажите, с такой внешностью он мог быть девятиклассником?
– Привет, Дези, карнавал организовала отлично.
Я сильно покраснела.
– Спасибо, Макс. – Ну вот, он тебя похвалил. Теперь оставайся невозмутимой, расслабь плечи, и никакого энтузиазма.
Он посмотрел себе под ноги, потом склонил голову набок и снова улыбнулся. Чертовски милый!
– Я тут подумал… Ты после этого занята? – спросил Перальта.
У меня перехватило дыхание. Я прокашлялась. Нельзя говорить писклявым голосом.
– После… карнавала?
– Да, может, тебе придется, ну, убираться или еще что-нибудь?
Чувствуя на себе взгляды друзей, я покраснела еще больше.
– Нет, никакой уборки. Я свободна… вроде. – Погодите, я что, флиртую? Он, конечно, привлекательный, без сомнений… но все же младше меня.
По-видимому, Макс читал мои мысли. Не спуская с меня глаз, он протянул:
– Понимаю, ты, наверное, не пойдешь на свидание с парнем младше тебя…
Неужели он сказал «свидание»? И все же он был прав. Он – в девятом. Я – выпускница. Нужно было отказать как можно мягче. Но, вместо того чтобы сказать что-то доброжелательное, приложив руку к груди, я почувствовала приближение приступа кашля и крепко сжала губы. Нет, только не сейчас!
Увы, некоторые вещи просто не перебороть.
И я закашлялась, очень сильно.
А эта мокрота, которая хрипела у меня в груди весь день, – ее сгусток вылетел изо рта и угодил прямо на его накрахмаленную полосатую рубашку.
Глава 2
Сказать, что захотелось покончить с собой, – ничего не сказать.
Меня охватила знакомая слабость, и, глядя на каплю мокроты на полосатой рубашке, я закрыла ладонями рот. Эти голубые и красные полоски навеки запечатлеются в моей памяти. Голубые – широкие, красные – узкие. Красивая была вещица на самом деле.
– О, это?.. – Я слышала Макса, но не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Он оттянул рубашку и с отвращением фыркнул.
Наконец я сумела вымолвить слабым голосом:
– Прости, я нездорова.
– Да… ничего. Ничего, я просто сейчас… – С этими словами он бросился прочь и затерялся в толпе.
Я накинула капюшон куртки на голову, повернулась к Фионе и разрыдалась, уткнувшись ей в плечо.
Она неуклюже погладила меня по голове.
– Да, это был грандиозный «фливал», даже для тебя. Просто нет слов, – подытожила подруга. Уэс продолжал смеяться так, что на его глазах выступили слезы и он не мог ничего произнести.
Фливал. Уэс придумал удачное название для моего провала во время флирта. Понимаете? «Флирт» плюс «провал» – фливал. Это слово родилось в наш первый год учебы в старшей школе, когда милый и застенчивый Гарри Чен, которого я целый год подтягивала по английскому, поскольку была в него влюблена, признался, что любит нашего учителя. Учителя-мужчину.
Но фливалы преследовали меня и задолго до этого случая. Всякий раз, как я разговаривала с парнем и у него появлялся хотя бы намек на интерес ко мне, все всегда шло наперекосяк и заканчивалось провалом. Во всем остальном я была уверенной в себе девушкой, нацеленной на поступление в Стэнфорд.
До чего банально: все отлично, кроме личной жизни. Какая досада.
– Спасибо. – Затуманенными от слез глазами я посмотрела на Фиону. – Фиона – мой близкий старый друг. Друг-подруга. Подругодруг.
Она мрачно покачала головой. Но если человеку необходимы утешение и нежные объятия, то ему не к Фионе Мендозе. Она, скорее, из тех, кто безжалостно выложит всю правду, чтобы вернуть вас к реальности.
Теперь она пожала плечами.
– По крайней мере, он всего лишь младшеклассник. – Слово «младшеклассник» заставило меня завыть с новой силой. Узнав, что Макс в девятом классе, я поняла, что моя влюбленность обречена на смерть, но все равно не переставала им восхищаться. А теперь он едва не пригласил меня на свидание!
Мои лучшие друзья, несмотря на все попытки, никак не могли понять, почему отношения с парнями были для меня чем-то из разряда фантастики. Когда эти двое явились из утробы матерей, их уже поджидали толпы поклонников и поклонниц.
Уэс достал телефон и сфотографировал меня.
– Дай сюда! – завизжала я, выхватила телефон у него из рук и быстро удалила снимок.
Он разочарованно взвыл.
– Да ладно тебе, я просто хотел добавить его к важным моментам из жизни Дези Фливал.
– Жить надоело? – Я ежедневно угрожала Уэсу расправой.
Да, мои фливалы стали так предсказуемы и неизбежны, что я даже пошутила на их счет в своем сочинении, которое вместе с другими документами подала в Стэнфорд. Ну, знаете, у каждого есть недостатки, и в этом тоже нужно находить позитивные моменты. Я надеялась, что смесь моего унижения и смирения вызовет сочувствие и проложит мне дорогу в Стэнфорд. Либо это, либо высокий аттестационный балл.
В большинстве случаев я относилась к своим фливалам легко и с юмором. У меня было столько важных дел, что на парней, наверное, просто не хватило бы времени.
К тому же меня пугала сама мысль, что другой человек будет с ничтожно маленького расстояния рассматривать поры на моем лице.
На следующей неделе мы играли в футбол с Академией Истриджа.
Я люблю футбол: в нем как бы сочетаются бег на стометровку и стратегия, как в шахматах. В удачные дни я, казалось, могла заглянуть в будущее: каждый пас – часть общего замысла, приводящего к голу.
И сегодня был один из таких дней.
Прошло уже немало добавленного времени, а счет оставался 1:1. Сейчас или никогда, Дез. Мы на доли секунды встретились взглядами с девочкой из нашей команды, Лией Хил, и она передала мне мяч. Я подпрыгнула над блестящими косами защитниц Истриджа, словно сделанных под копирку, и послала мяч в угол сетки ворот. Раздался свисток, и мы побежали праздновать нашу победу, а игроки Истриджа – в слезах обвинять друг друга в ошибке.
Шлепнув по ладоням поднятых рук, я попрощалась с игроками своей команды и направилась к автостоянке.
– Хорошенько отдохни, Ли! – крикнул тренер Сингх, когда я подходила к машине отца. Я вяло махнула рукой в его сторону: меня по-прежнему одолевала эта дурацкая простуда, и теперь, когда возбуждение от игры стало проходить, я чувствовала себя совсем обессиленной.
Меня ждал неуклюжий голубой «шедевр» американской автомобильной промышленности. И хотя мой отец – механик и способен довести до ума любую машину, ездит он на нисколько не привлекательном «бьюике лесабре» 1980 года размером с целый дом. Эксцентричность отца росла с каждым годом.
И да, папа забирал меня из школы. В прошлом году я разбила подаренный им на день рождения отремонтированный темно-зеленый «сааб» с откидным верхом, на котором поездила минут двадцать: в десяти футах от нашего дома врезалась в фонарный столб. Перед машиной на дорогу выскочил кролик, и, вместо того чтобы затормозить, я круто свернула, чтобы его объехать.
После этого случая отец понял, что до собственного автомобиля я еще не доросла, но иногда разрешал ездить на своем несокрушимом корабле на короткие дистанции. А я никогда не просила чем-нибудь заменить «сааб», потому что главным правилом в моей жизни было не беспокоить отца.
Я подошла к машине и открыла дверь. Он сидел на водительском кресле и читал газету.
– Ну наконец! – Папа широко улыбнулся, сложил газету и бросил ее на приборную панель. От улыбки его широкое круглое лицо засветилось, а в уголках глаз на загорелой коже появились морщинки. Он по-прежнему носил копну густых черных волос (пожалуй, главная его гордость) и каждое утро тщательно расчесывал и взбивал ее только для того, чтобы потом натянуть на себя заляпанную маслом рубашку и шорты с накладными карманами.
– Привет, аппа! – Я бросила рюкзак и спортивную форму на заднее сиденье и со вздохом облегчения опустилась на кресло рядом с водительским. Все тело болело. Тотчас же я почувствовала шершавую ладонь отца у себя на лбу и услышала неодобрительное цоканье.
– О, девочка моя, да у тебя температура! – Это «девочка моя» меня просто убивало.
Я закрыла глаза.
– Да все нормально, мне сейчас нужны только джак и горячий душ. – Джак – корейская овсянка, и отец готовит вкуснейший джак с грибами и солеными морскими водорослями.
– Кого ты хочешь одурачить? Тебе нельзя завтра в школу. А сегодня вечером – никакого домашнего задания, только отдых и веселье, – отрезал отец и тронулся с места.
– Нет, никакого веселья! – возразила я, улыбнувшись, но не слишком поддерживая его шутливый тон. – Мне нужно завезти часть пожертвованных старшим классом консервов в ближайшую церковь и дописать работу по английской литературе.
– Эй! Если аппа говорит развлекаться – значит, развлекаться, и точка!
Отец всегда говорил о себе в третьем лице, называя себя «аппа», что по-корейски значит «отец». Меня бы это тяготило, если бы не звучало так… подкупающе ласково. Ошибки моего отца в английском были очень забавны, и я иногда думала, что он специально коверкает речь, чтобы меня рассмешить. Между собой мы говорили на двух языках, точнее, на смеси моего плохого корейского и его плохого английского.
Дома я быстро приняла душ и, не скупясь на лосьон, протерла им загорелое лицо (Калифорнийский загар, как у меня! – с гордостью часто повторял отец), потом сбежала по лестнице в чулан и начала считать сложенные в кучу консервные банки, как вдруг в соседней комнате услышала знакомые крики по-корейски.
– Аппа! Ради всего святого, убавь звук! – закричала я. Громкость чуть снизилась, я вытащила коробку консервов в гостиную, где отец, сидя в своем кресле, смотрел любимые корейские дорамы. Поверх зеленой обивки была видна лишь его макушка.
Он остановил воспроизведение в самый важный момент: горячий жеребец нес на себе домой робкую, но очень пьяную девушку.
– Разве ты не смотрел эту серию? – поинтересовалась я. Подожди, это же о том, как…
Отец выпрямился в кресле и заревел, не давая мне возможности пересказать сюжет:
– Это другой сериал! Они не все одинаковые!
Я захихикала. Иногда так и хочется посмеяться над любовью отца к дорамам, которые он смотрит каждый вечер, независимо от погоды и времени года. (Другой телевизионной любовью всей его жизни было комедийное шоу «Я люблю Люси». Да, меня назвали в честь Дези Арназ[4]. Не спрашивайте, почему.) В общем, ничто не может помешать отцу смотреть его любимые сериалы.
Одно время я называла их «корейскими мыльными операми», по аналогии с американскими, и мое лицо едва не плавилось от отцовского гнева.
– Как можно сравнивать то, что я смотрю, с этой дрянью?! – возмущался он. Хотя здесь я не могла не согласиться. Во-первых, дорамы шли в формате мини-серий и состояли из заранее известного количества эпизодов, а не тянулись десятилетиями, на протяжении которых не происходило ничего интересного (одни и те же супружеские пары противостояли своим близнецам-злодеям, и все в таком духе). Кроме того, в отличие от мыльных опер, корейские сериалы, которые смотрел отец, очень различались по жанрам: среди них были и романтические комедии, и фэнтези, и триллеры, и классические мелодрамы. Папе они все нравились. А я иногда смотрела за компанию, но без особого рвения.
Я указала на экран.
– Дай-ка угадаю. Эта пьяная девушка – сирота.
Отец поставил фильм на паузу и недовольно повернулся ко мне.
– Не сирота, но очень бедная.
– А этот парень – сын директора универмага.
– Йа[5]!
– Сам ты «йа»! Развлекайся. Можно взять твою машину? Мне надо забросить консервы в церковь.
Он озабоченно посмотрел на меня.
– А не хочешь, чтобы аппа тебя подвез? Ты ведь болеешь.
– Со мной все хорошо, а церковь от нас всего в пяти минутах езды. Но все равно спасибо.
Он встал, проводил меня до двери и дал ключи.
– Ладно, но потом – сразу домой. Джак будет уже готов, да и к тому же тебе надо отдохнуть.
– Хорошо, аппа, скоро увидимся.
Я надела обувь и собралась загрузить коробку консервов в машину, как услышала крик отца, стоявшего в дверях.
– Эй, Дези, надень носки! Ты всегда заболеваешь, потому что ходишь без них.
Бог ты мой, отец говорит мне про носки. Серьезно?!
– Это большое заблуждение, – закричала я в ответ, – что люди болеют от холода. Иди и смотри свои сериалы!
Но домой за носками я все же забежала.
Глава 3
– Обсудим, почему «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера обнажают «социальные язвы» своего времени. Опустим шуточки ниже пояса: мы и так знаем, что в его текстах полно похабщины.
Мисс Лайман, наша преподавательница английского и истинная англичанка, была вынуждена преподавать Чосера шайке калифорнийских сопляков.
Была пятница, и мы стали сдвигать парты, чтобы разделиться на группы и участвовать в дискуссии. Со мной, как всегда, были умники: Шелли Уэнг, Майкл Диаз и Уэс.
– Так, может быть, начнем тему с обсуждения социальных проблем общества того времени? – предложил Майкл, тут же яростно записавший что-то в тетрадь. Ему всегда хотелось быть первым.
– Например, о влиянии католической церкви, – пискнула Шелли, не желая отставать. Уэс кивнул в знак согласия.
– Да, чувак заметил это одним из первых.
Я наморщила лоб и попыталась сообразить, какие еще «социальные язвы» были в Англии четырнадцатого века. Задумавшись, я рассеянно рисовала на полях тетради платье, за которым охотилась в Сети несколько последних недель, как фанаты охотятся в соцсетях за знаменитостями. Короткое, серое (такого цвета обычно бывают перья у голубей), без бретелек, с глубоким вырезом, заканчивающимся фестоном[6] в виде сердца, и цветочным орнаментом у подола – оно бы отлично подошло для бала, который, казалось, никогда не наступит.
– Какого черта?
Мы с Шелли удивленно переглянулись. Мисс Кардиганс – Блестящее перо никогда не позволяла себе грубых словечек. Я проследила за ее взглядом. Туда же смотрела добрая половина класса.
В дверях стоял какой-то парень. Хотя нет, не какой-то, а до невозможности идеальный парень, этакий эталон мужской красоты.
Высокий, но не худой, с растрепанными волосами, частично спрятанными под миловидной шапочкой, он был одет в неприметные темные джинсы, рубашку с длинными рукавами и дутый синий жилет. Но, боже милостивый, его лицо… Смуглая кожа, мужественный подбородок, такой острый, что им можно резать стекло, выразительные темные глаза под слегка нахмуренными бровями, широкий рот… Он нерешительно улыбался, глядя на класс.
Карандаш вывалился у меня из рук и со стуком упал на пол.
– А зовут тебя?.. – уточнила мисс Лайман.
– Люка Дракос. Я новенький, – сказал он тихим низким голосом, и сразу послышалось девичье щебетанье.
Люка. В честь кого его назвали, черт возьми?
– Итак, Люка, у нас тут развернулась дискуссия о «Кентерберийских рассказах». Почему бы тебе не присоединиться вон к той группе? – Мисс Лайман указала на нас. – Ребята, введите его, пожалуйста, в курс дела.
Я полезла за карандашом, а когда подняла глаза, все начало двигаться как в замедленном кино. Люка шел к нам. По классу будто пронесся легкий ветерок, слегка откинувший челку у него со лба, и в этот момент он посмотрел мне прямо в глаза. Черт, как же он хорош!
– Привет, – поздоровался он, дойдя наконец до нашей группы.
Я почувствовала, как рядом со мной затрепетала Шелли.
– Здравствуй, – пискнула она, потом быстро встала и придвинула пустовавшую парту. – Садись.
Люка взглянул на Шелли и улыбнулся.
– Спасибо, – ответил он и сел буквально в полуметре от меня. Пока одноклассники вежливо представлялись ему, я словно лишилась дара речи. Наконец он повернулся в мою сторону.