Между тем для Греча воспоминания обо всей этой истории многие годы оставались крайне болезненными. Обида, в особенности на Жуковского, допустившего использование частного письма в газетной распре, не давала ему покоя многие годы. Только в 1843 г., за границей Греч наконец имел с поэтом какое-то объяснение «о деле юбилея»[171].
10
Следствием праздника 2 февраля 1838 г. стал небывалый всплеск популярности Крылова. Первым отреагировало Санкт-Петербургское Дворянское собрание. Хотя баснописец не соответствовал установленному имущественному цензу, вскоре после праздника «директоры и постоянные члены» собрания известили его об избрании непременным почетным членом, «в ознаменование ‹…› достопамятного в доме нашего собрания совершившегося события, желая сохранить отныне и навсегда присутствие среди нас почтенного литератора, которым Русские не престанут гордиться»[172].
Очевидно, в те же дни 19-летняя великая княжна Мария Николаевна выразила желание получить живописное изображение кабинета баснописца (и, видимо, его самого за работой). Жуковский донес ее просьбу непосредственно до Крылова; одновременно Уваров дал соответствующее указание Оленину. По свидетельству В.Ф. Кеневича, «картина, представляющая кабинет Крылова» и написанная молодым художником и архитектором К.А. Ухтомским (вскоре он прославится «перспективными видами» залов Зимнего), тридцать лет спустя находилась в коллекции Мариинского дворца[173].
В таком контексте естественно выглядело желание организаторов юбилея запечатлеть триумф Крылова в нетленных материалах, отчеканив памятную медаль. Кроме того, это позволило бы, пусть с опозданием, реализовать программу чествования, аналогичную программе «докторских» юбилеев. Средств на изготовление медали, однако, не было, поэтому праздник завершился обращением Оленина к гостям «и всем, кто пожелает быть соучастником в том же преднамерении», делать пожертвования на медаль «с изображением с одной стороны профильного портрета И.А. Крылова, а с другой приличной к сему надписи»[174]. Отметим, что к тому времени в русском медальерном искусстве изображений писателей еще не существовало.
Несколько дней спустя организаторы юбилея через Уварова обратились за высочайшим разрешением превратить сбор средств в открытую подписку, однако их намерение предупредил министр финансов Е.Ф. Канкрин, выступивший с инициативой изготовить медаль за счет казны. (Именно таким образом государство в 1836 г. отметило патриотические заслуги М.П. Бахтина и Н.Д. Черткова, сделавших очень крупные пожертвования на открытие кадетских корпусов в Орле и Воронеже соответственно.) Уже 5 февраля Николай изъявил на это согласие[175].
Специальное архивное дело сохранило переписку февраля 1838 г., относящуюся к разработке проекта медали[176]. В этот процесс были вовлечены Оленин, Уваров, Жуковский, Бенкендорф и Канкрин, в ведении которого находился Монетный двор. В течение примерно двадцати дней они несколько раз апеллировали лично к Николаю I и привлекли в качестве посредника великого князя Александра Николаевича.
Как следует из письма Оленина Уварову, увеличенная восковая модель аверса медали с профилем Крылова (пока еще без надписи) была готова уже 5 февраля. Ее исполнил молодой медальер, пенсионер Академии художеств А.И. Лютин. Однако к концу февраля заказ перешел к его старшему коллеге, опытному медальеру Монетного двора П.П. Уткину, который заново изготовил восковое профильное изображение баснописца[177].
Перед глазами у Уткина, несомненно, находились юбилейные медали в честь заслуженных медиков. Напомним, что до крыловского юбилея были отчеканены медали в честь П.А. Загорского и И.Ф. Рюля; в том же 1838 г. эта линия будет продолжена медалью в честь 50-летнего юбилея врачебной деятельности лейб-медика И.Ф. Буша. Все они были выполнены одним автором – академиком Академии художеств А.П. Лялиным. На их реверсе по сложившейся традиции располагалась весьма пространная латинская надпись с обилием сокращений – приветствие юбиляру от имени его друзей, учеников, почитателей и благодарных пациентов; мелкие буквы делали ее трудночитаемой. Аверс, начиная с медали в честь Рюля, отводился под профильное изображение юбиляра в мундире с орденами и лентами, также обрамленное надписью.
Медаль, созданная в кругу Оленина[178], отличается от этого прототипа прежде всего полным отсутствием «приземляющих» деталей, будь то реалистичная передача одежды и орденов или перечисление регалий вокруг изображения на аверсе. За счет отказа от реестра чинов и наград удалось избавиться от перегруженности текстом и добиться простоты и ясности композиции. Особенно удался аверс: над профилем баснописца располагается крупная надпись «Иван Андреевич Крылов», а под ним – «Родился 2 февраля 1768 года». В отличие от «медицинских» медалей, где присутствует только дата празднования юбилея, здесь на видное место вынесена дата рождения, что в сочетании с антикизацией портрета акцентирует мотив жизни, открытой к вечности, где единственной регалией «знаменитого баснописца» останется его бессмертное имя. Любопытно, что в медали использованы те же атрибуты образа живого классика, что и на празднике: лавровый венок и бюст работы С.И. Гальберга, с которого был вылеплен профиль Крылова[179].
В письме к Канкрину от 25 февраля Оленин просит министра поторопить Уткина с началом работы над штемпелем аверса; создание реверса тормозилось тем, что надпись для него еще не была утверждена.
А.П. Лялин. Медаль в честь 50-летия врачебной деятельности И.Ф. Рюля (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург
А.П. Лялин. Медаль в честь 50-летия врачебной деятельности П.А. Загорского (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург
Показательно, как эволюционировал текст этой надписи. Из двух вариантов, первоначально представленных Жуковским, при посредстве наследника, на утверждение императору, Николай не позднее 9 февраля одобрил более длинный (239 знаков[180]
Сноски
1
Данная работа представляет собой радикально расширенный вариант статьи: Лямина Е., Самовер Н. Крылов и многие другие: генезис и значение первого литературного юбилея в России // Новое литературное обозрение. 2017. № 145 (3). С. 158–177.
2
Левитт М. Литература и политика. Пушкинский праздник 1880 г. СПб., 1994; Мельгунов Б.В. О первых юбилеях русских писателей (И.С. Тургенев, Островский, Н.А. Некрасов) // Русская литература. 2001. № 4.
3
Тимофеева Л.А. Юбилейные книги Крылова // Печать и слово Санкт-Петербурга: (Петербургские чтения – 2016): В 2 ч. СПб., 2017. Ч. 1. С. 36–43.
4
См., например, сб. статей: Das historische Jubiläum / W. Müller, W. Flügel, I. Loosen, U. Rosseaux (Hrsg.). Berlin, 2003.
5
Укажем на серию работ О.В. Морозова о юбилеях немецких и российских университетов, в частности: Morozov O. University Jubilees: A New Research Area in the History of Universities // Kasvatus ja Aika. 2015. № 3.
6
См.: Köhle-Hezinger Ch. Dinge, Orte, Zeiten: Private Jubiläen // Jubiläum, Jubiläum… Zur Geschichte öffentlicher und privater Erinnerung / P. Münch (Hrsg.). Essen, 2005. S. 209–222.
7
См. статью А. Вдовина «Годовщина смерти литератора как праздник: становление традиции в России (1850–1900-е гг.)» в: Festkultur in der russischen Literatur (18. bis 21. Jahrhundert) – Культура праздника в русской литературе XVIII–XXI вв. / A. Graf (Hrsg.). München, 2010. S. 81–93. Ряд интересных наблюдений содержится в научно-популярной заметке Вас. Аржанова (В.И. Беликова) «Празднуем рождение или смерть? Что мы понимаем под юбилеем» (Учительская газета. 2011. № 12. 22 марта). См. также работы К.Н. Цимбаева, в особенности статью «Реконструкция прошлого и конструирование будущего в России XIX века: опыт использования исторических юбилеев в политических целях» (Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом. М., 2012. С. 188 passim).
8
Новогодние «балы с мужиками» в Зимнем дворце; ежегодная церемония освящения воды на Крещение («Иордань»), совершавшаяся на Неве у Зимнего дворца в присутствии императорской фамилии; летний Петергофский праздник в честь дня рождения императрицы Александры Федоровны; коронационные торжества; торжественная встреча войск, возвращавшихся из заграничного похода в 1814 г.; открытие Александровской колонны 30 августа 1834 г.; Бородинский праздник 1839 г.; парады, устраиваемые по всевозможным поводам, и т. п. Подробнее о праздниках и публичных церемониях в Петербурге XIX в. см.: Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1; Келлер Е.Э. Праздничная культура Петербурга: Очерки истории. СПб., 2001.
9
Описание этого праздника см., например: Жихарев С.П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 195–198.
10
Письма Я.И. Булгакова из Москвы в Неаполь к сыну его Александру Яковлевичу. 1806 // Русский архив. 1898. Вып. 6. С. 291.
11
Об этом см.: Анисимов Е. Багратион. М., 2009. С. 221–222.
12
Московские записки // Молва. 1833. 13 апреля. № 44. С. 173–176.
13
Об этом см.: Извлечение из журналов гг. старшин Московского Английского клуба со дня открытия оного, то есть с 1802-го года, обстоятельств почему-либо достопамятных // Русский архив. 1889. Кн. 2. Вып. 5. С. 95. Еще один торжественный обед в честь Голицына будет дан Английским клубом 7 ноября 1836 г. по случаю его возвращения в Москву из-за границы (Там же. С. 95–96).
14
Северная пчела. 1833. 28 марта. № 69. С. 273–274.
15
История Московского Купеческого общества. 1863–1913. М., 1916. Т. 2. Вып. 1. С. 398–404; а также: Описание торжества, бывшего в сей столице по случаю открытия бюста его сиятельства г-на московского военного генерал-губернатора Дмитрия Владимировича Голицына, устроенного с высочайшего соизволения усердием московского купечества // Московские ведомости. 1834. № 42 (26 мая). С. 1989–1992.
16
Поднесение такого «памятника» «начальствующему лицу» от имени подведомственного ему населения было разрешено в виде исключения. Соответствующий сенатский указ от 9 марта 1832 г. см.: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1833. Т. 7. 1832 год. С. 135–136. Особый извод описываемой традиции связан с подносными кубками. Они вручались подчиненными «благодетельным начальникам», как гражданским, так и военным, по случаю важных событий в ведомстве или при выходе в отставку. На сбор средств для изготовления таких кубков также требовалось высочайшее разрешение, причем давалось оно не всегда, хотя само явление отнюдь не имело массового характера: «тогда [это] было необычайно» (Дубровин Н.Ф. Несколько слов в память императора Николая I // Русская старина. 1896. № 6. С. 463). Поднесение кубка сопровождалось торжественным обедом, исполнением поздравительной кантаты или стихотворения. Так, в 1809 г. золотой кубок был преподнесен П.С. Валуеву, начальнику Кремлевской экспедиции и Оружейной палаты, в 1818-м – командиру Измайловского полка М.Е. Храповицкому, в 1826-м – командиру Северского конно-егерского полка С.Р. Лепарскому, в 1839-м – директору императорских театров А.М. Гедеонову.
17
См.: Одесский вестник. 1836. 4 января. № 2. Стлб. 13–16; Московские ведомости. 1836. 5 февраля. № 11. С. 229–230 (отчет П.И. Шаликова).
18
Московские ведомости. 1836. 5 февраля. № 11. С. 229. Авторство этой строфы иногда без достаточных оснований приписывается Е.А. Баратынскому.
19
В этом сказалось высочайшее недовольство поведением художника, который, в 1834 г. получив звание профессора Академии художеств, не торопился возвращаться в Петербург к своим новым обязанностям.
20
Подробный «порядок приема» Брюллова в Академии см.: К.П. Брюллов в письмах, документах… / Сост. Н.Г. Машковцев. М., 1952. С. 113–114.
21
Цит. по: Там же. С. 115.
22
Единственное исключение – запоздалые десять строк в «Художественной газете», начавшей выходить в сентябре того же года (1836. № 1. С. 16; раздел «Смесь»). Обещание издателя, Н.В. Кукольника, вскоре более подробно осветить «обстоятельства, сопровождавшие праздник русских художников», исполнено не было.
23
Такое понимание заслуг Глинки отразилось в двустишии, приписываемом Кукольнику и якобы сочиненном непосредственно после премьеры: «С ним музыки русской зарделась заря, / Забыт он не будет, как “Жизнь за царя”» (подробнее см.: Штейнпресс Б.С. Глинка, Верстовский и другие // М.И. Глинка. Исследования и материалы. М.; Л., 1950. С. 125–126).
24
Канон, слова Пушкина, Жуковского, князя Вяземского и гр. Виельгорского, музыка кн. Владимира Одоевского и М.И. Глинки ‹sic!›. СПб., 15 декабря 1836.
25
См.: Дьяков М.Е. Медали Российской Империи. М., 2006. Ч. 4. 1825–1855. С. 68 (№ 504).
26
Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. М., 2010. С. 250 (запись от 22 января 1839 г.).
27
См., например, медали, выбитые в честь 50-летних юбилеев пастора Г. Петри (1748), Гёте (1825, 1826), антрополога и натуралиста И.-Ф. Блуменбаха (1825), врача Х.В. Гуфеланда (1833), генерала К.Ф. Х. фон Лоттума (1834) и др.
28
В 1828 г. для дам, служивших в благотворительных заведениях ведомства императрицы Марии, был учрежден Мариинский знак беспорочной службы 1-й и 2-й степеней.
29
Яковлев М. Константин Константинович Родофиникин // Санктпетербургские ведомости. 1838. № 187. С. 860.
30
Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 250 (курсив автора).
31
Подробное описание торжества см.: Пятидесятилетие заслуженного профессора, академика, действительного статского советника и кавалера Петра Андреевича Загорского (СПб., 1838). В этой брошюре юбилей Загорского назван «первым у нас праздником в таком роде» (С. 3).
32
Так, согласно названной юбилейной брошюре, в подписке на праздник в честь Загорского приняли участие 1190 человек – в абсолютном большинстве врачи, в том числе провинциальные.
33
Памятные медали в честь П.А. Загорского и И.Ф. Рюля см.: Дьяков М.Е. Медали Российской Империи. 1825–1855. М., 2006. Ч. 4. С. 90 (№ 532), 94 (№ 538).
34
Загорскому была пожалована украшенная бриллиантами табакерка с вензелем императора, Рюлю – орден Белого орла.
35
Описание юбилея Загорского см.: Друг здравия. 1836. № 42. С. 336 (здесь он назван «праздником, навсегда замечательным в летописях русских врачей»); Библиотека для чтения. 1836. Т. 19. Отд. 6. С. 74–76. О юбилее Рюля см.: А.Н. [Никитин А.Н.] Письмо к приятелю в деревню о праздновании пятидесятилетнего юбилея г-на тайного советника лейб-медика И.Ф. Рюля // Северная пчела. 1837. 27 июля. № 166. С. 663–664; то же, с сокращениями – Друг здравия. 1837. № 31. С. 240. См. также рецензию А.Н. Никитина на брошюру, посвященную юбилею Загорского (Северная пчела. 1838. 25 февраля. № 45. С. 179).
36
Одним из проводников европейских традиций врачебной корпорации в России служило Немецкое врачебное общество, основанное в Петербурге в 1819 г. О нем см.: Шрадер Т.А. Немецкое врачебное общество в Санкт-Петербурге в XIX веке // И.Ф. Буш и развитие медицины в XVIII–XIX веках. Материалы симпозиума. Санкт-Петербург, 28 февраля 2001 г. / Под ред. А.А. Вихмана. СПб., 2002. С. 115–121.
37
Наиболее близко к этой проблеме подошли Т.С. Гриц, В.В. Тренин и М.М. Никитин в книге «Словесность и коммерция (Книжная лавка А.Ф. Смирдина)» (М., 1929) и, много позже, А.И. Рейтблат в статье «Русская литература как социальный институт» (Рейтблат А.И. Писать поперек: Статьи по биографике, социологии и истории литературы. М., 2014. С. 11–32). В последней работе, однако, рост профессионального самосознания русских писателей отмечается только в пореформенное время.
38
Материал о позднейшем бытовании этого явления подобран в статье: Olaszek B. Литературные обеды в культурном пространстве Петербурга второй половины XIX в. // Festkultur in der russischen Literatur (18. bis 21. Jahrhundert) – Культура праздника в русской литературе XVIII–XXI вв. S. 71–79).
39
Где именно был устроен обед, неизвестно, но можно предположить, что наиболее удобна для этой цели была просторная служебная квартира Рылеева в доме Российско-Американской компании, где в 1824–1825 гг. вместе с ним жили братья Александр и Михаил Бестужевы (см.: Сиротин А.Б. Памятные места декабристов в Санкт-Петербурге. Справочный указатель // 14 декабря 1825 года. Вып. VII. 1825–2005. С. 95). Менее вероятно, что это происходило на казенной адъютантской квартире Бестужева при Корпусе инженеров путей сообщения (Там же. С. 117) или в доме его матери, где он, по некоторым сведениям, проживал в описываемый период (Шубин В.Ф. Поэты пушкинского Петербурга. Л., 1985. С. 314).