– Сестра Иллка Брук, правильно? – говорит одна из них – худая и остроносая.
– Пятнадцатое отделение эр-а, – говорит из-за плеча вторая – рыжая и скуластая, а голос у нее мягкий, неестественный, сразу видно – смодулированный.
– Будьте мими, собирайтесь, – говорит первая: – Фу, какой кошмар.
– Куда это? – говорю. – У меня выходной.
Язык едва слушался. Так гадко мне никогда не было.
– Сестра Брук, имха, ваши дела являются чрезвычайно далекими от позитива, чтобы полемизировать, – говорит мне первая и кивает на стол, а там – пустой флакон. – С учетом данного факта ваш рейтинг соответствует показателю «минус три лайка»: ревизуйте футуру. Мы обеспечим вам трансфер до исповедального детектора. Рекомендую быть максимально коммуникативной. Ради вашей же мотивационной шкалы.
До чего мерзко это слушать. Хотя было так плохо, что я и раздражаться толком не могла. Тем более, что в ту минуту нервничать надо было по другому поводу: просто так ведь до исповедальни не трансферят. Дверь я не открывала, а раз они тут, стало быть, сами как-то вперлись. А это значит, у них и особый допуск имеется – тот, что выдают для всяких внеплановых проверок и выселений. И еще – есть ли на свете что-нибудь ужаснее этого «минус три»?
В другое время я бы ох, как перетрухнула, но в то утро мне было настолько скверно, что хуже быть все равно не могло. Вместо ответа я снова пробубнила какую-то невнятицу. В башке стучало и тарахтело, а глаза и сами уже не могли понять, как им лучше – открытыми или закрытыми. Проклятый херес! Короче, повернулась я к тем фемам спиной, скрутилась калачиком, мол, нет меня. Тут вдруг дошло, что спала я, не раздеваясь, и почему-то это меня больше всего расстроило. В комнате стоял такой отвратительный тухлый запах, что можно было задохнуться. Я облизала губы и говорю:
– Оставьте меня, я очень больна.
– Вот как? – говорит одна из них. – А почему же в таком случае молчит адапт-система?
– Я, конечно, специалисткой не являюсь, – говорит другая, кажется, рыжая, – но позволю себе формульнуть версию, сестра Грюн.
– Будьте мими, формульните.
– Имха, сестра Брук превысила потенциальный лимит употребления напитка типа alcohol, что и послужило причиной ухудшения ее здоровья.
Сказать по правде, мне даже противно повторять то, что мололи эти дуры.
– Ваша версия целиком и полностью логична, – согласилась остроносая. – Как бы там ни было, сестра Брук, немедленно собирайтесь. Пять минут вам на сборы.
Мне было себя до ужаса жалко. Хотелось плакать.
– Откуда мне знать, отчего она молчит, эта ваша дурацкая задница? – говорю. – Вы сами и должны за это отвечать, вы же агентессы.
Я, конечно, тут же просекла, что ляпнула лишнее. Мне стало страшно, и я тога по-настоящему разревелась. Бедная моя головушка, еще чуть-чуть – и она треснет. Хоть бы сознание потерять. Но с другой стороны моя болезнь была и моим козырем. Это единственное, что могло спасти от неприятных фем.
– Вы придираетесь, потому что я буча, – говорю.
– В чем вы нас упрекаете? – сурово спросила рыжая. – Закон одинаков и для фемин, и для маскулин, и агентство ни для кого не делает исключений. Имха, все решает ваш рейтинг и курс луны. А поскольку вчера по лунному календарю был удачный день, то, следовательно, вина за происшедшее лежит сугубо на вас.
– И будьте мими, в конце концов. Следите за вербализуемой информацией, – посоветовала остроносая. – Сленг категорически воспрещен. Еще один подобный эррор – и ваш рейтинг понизится до минус трех с половиной.
Меня взяли за локоть, попытались развернуть, но я не далась. Тогда они стали меня трясти.
– Хватит! – взмолилась я. – Оки-оки, уже встаю, только не раскачивайте, а то меня сейчас стошнит.
Шатаясь, я поднялась, и чудища сразу сделались мелкими, потому что они и в самом деле доходили мне едва ли не до пояса. Кое-как разминувшись с ними, я втиснулась в санузел.
Слышу, обсуждают:
– Ого, серия alcohol. Херес. Две тысячи триста восемнадцатый. Спирт – девятнадцать процентов. Как, по-вашему, сестра Грюн, это много?
– Более, чем много, – убежденно сказала сестра Грюн. – Имха, в данном случае имела место попытка суицида.
Я решила писать стоя. Назло им. По звуку наверняка поймут. И пускай. Рейтинг за такое не снизят, зато хоть как-то смогу им досадить.
– Омайгат… – послышалось сзади. – Она повредила датчик адапт-системы!
Вторая не ответила. Похоже, обе были в шоке.
Проклятье! Неужели все это наяву? Помню, тогда я еще думала, что можно как-то договориться. Но на самом деле все было куда серьезнее, чем я себе представляла. Что-то со вчерашнего дня во мне пошло не так.
Я разделась, несколько раз больно стукнувшись локтями о стены, бросила одежду на пол, включила душ. Когда вода тонкими скупыми струйками побежала по горячему телу, я вспомнила вчерашний вечер в лесу, и – о, ужас! – рудимент шевельнулся. Пришлось переключить душ на холодную воду, так что помылась я очень быстро.
Выйдя, я прикрылась полотенцем и говорю:
– Госпожи агентессы, можете чуток в сторону? Мне надо воспользоваться моей зубной комнатой и немедленно, а то я и так пропустила процедуру.
– Сожалею, но это никак невозможно, – говорит остроносая. – В восемь сорок пять мы должны находиться в помещении исповедального детектора.
– Что??
Ее слова меня прямо ошарашили. Не приму процедуру – проклятые бактерии будут размножаться у меня во рту до тех пор, пока не уничтожат всю эмаль. Без эмали зубы сделаются хрупкими, ломкими и наверняка очень быстро раскрошатся. Я не смогу хрустеть чипсами и сиять улыбкой, стану выглядеть еще старше, а через год или два превращусь в дряхлую старуху.
Видно, я здорово побледнела. Сестра Грюн переглянулась с напарницей и говорит:
– Хорошо. Только живо.
Я даже о головной боли забыла – так и рухнула на колени перед Зукой, едва успев обвиться полотенцем.
***
И вот уже сижу со стерильными зубами на заднем сиденье авиетки. На мне желтый костюм в фиолетовый горошек – юбка и блуза. Надо было прихватить мою кружевную кофту – в авиетке зябко, но я всегда задним умом думаю. Башка трещит, после душа не особо полегчало, даже Зука не помогла. Словом, башка практически не работает, а то я хотя бы самовнушением занялась, типа, все проходит, и это пройдет.
Сижу, тупо растираю виски, уставившись в пол, лишь бы не видеть собственную рожу в зеркале. За ночь щетина отросла еще больше – брр! Вот, что такое карма: вчера проштрафилась – сегодня расплачивайся. Ясно же как день, с какой радости приперлись эти дуры. Их дело – доставить меня в исповедальню, чтобы оформить все, как полагается, и – прощай моя клетушка. С моим теперешним рейтингом занимать отдельную площадь не положено. Здравствуй, новая жизнь в соцбараке!
Если бы мне не было так плохо, я бы точно завыла. Что будет с Зукой? Позволят ли мне забрать шмотье?
Кстати, до сих пор у меня не было знакомых, которые жили бы в этих дурацких соцбараках. Сколько у них там квадратных сантиметров на персону? Найдется ли местечко для моей малышки? И что я вообще скажу, когда войду туда, к ним? Приветики вам, уважаемые минусовки! Покажите, пожалуйста, где я тут могу пристроиться.
Надо при первой же возможности связаться с Дашери. Какая же я глупая-глупая-глупая… А еще собиралась начать новую жизнь. О чем я вообще думала? Расслабилась, называется. Хелена советовала заказать овсяные хрустики с каким-то там сиропом, а мне разные, там, мими да хай-фаи подавай.
И вот, значит, сижу себе на заднем сиденье. Летим. Внутри – пустота, холод. Зубы стискиваю, чтобы не разрыдаться. И даже понятия не имею, знает ли кто-нибудь о моем вчерашнем приключении, но если и не знает, то, скорей всего, это в два счета выяснится на исповеди: сама же и разболтаю.
Когда мы уже подлетали к четвертой городской исповедальне, у сестры Грюн пипикнул гадж.
– Хм, – говорит она напарнице. – Коллега, видимо, нам с вами придется откорректировать маршрут.
– То есть как так, сестра Грюн? – спрашивает та.
– В данный момент мы обязаны лететь в Институт Общества. Куратрица намерена подвергнуть сестру Брук ревизии.
– А как же исповедь? – спрашивает рыжая.
– Куратрица намерена подвергнуть сестру Брук ревизии, – твердит свое сестра Грюн, но видно, что она и сама озадачена. – Мы обязаны неотлагательно ее транспортировать. Законнектитесь, пожалуйста, с регистратором и аннулируйте очередь сестры Брук в исповедальном детекторе.
Рыжая стала отменять мою очередь. Вид у нее был ужасно недовольный, как будто у нее отобрали что-то очень дорогое, а сестра Грюн развернула авиетку, и мы помчались в центр.
Гляжу в окно в отупении. И понимаю: летим в самый центр Каллионы, где я никогда раньше не была. Полотно стен мало-помалу меняется – от привычного разноцветного к сверкающе-белому, – такое чувство, будто тебя погружают в холодную платиновую бездну. Страшно, аж жуть!
***
Фу, как же мне тогда было страшно, сестрицы. Сказать по правде, меня даже трясло. Вы только представьте себе: Институт Общества – то самое место, где штампуются все законы, и, стало быть, он даже главнее, чем Рейтинговая Академия.
Правда, по прилету меня ждал маленький бонус, если можно так назвать то ядовитое чувство, которое я испытала, когда дуры в чепцах съежились при виде красотки, что встретила нас на террасе. Так им и надо. Это значит, исповедальня пока отменяется, и на том спасибо.
– Очень мило с вашей стороны, что посетили нас, дорогая сестра Брук, – говорит красотка.
И вот, значит, приводит меня эта киска в одно шикарное местечко, усаживает в удобное кресло, сама садится напротив и говорит с сияющей улыбкой:
– Я пригласила вас потому, что с вами желает пообщаться ваша районная куратрица и моя начальница – светлейшая госпожа Анна Букерош. Я – ее секретесса и прежде должна задать вам несколько вопросов. Не волнуйтесь, всего лишь простая формальность. Надо удостовериться в стабильности вашего базового самовосприятия, только и всего.
– Да я и не волнуюсь, – говорю. – Удостоверяйтесь, если надо.
А голос-то дрожит. Еще бы, она же – секретесса куратрицы, а куратрица, если кто не в курсе, это полноценная Женщина из особо продвинутых. В каждом район Каллионы имеется своя куратрица, и, само собой, до этого момента ни с одной из них мне пересекаться не доводилось.
Секретессе на вид было лет пятнадцать, не больше. Представьте себе этакую эфирную феминяшку, – будто только что с небес сошла. Все нужные признаки налицо: огромные бриллиантовые сережки, прическа от Гуаны Ди, узкое бежевое платье от Барбы Эксли, зеркальные туфли специально для фирсового пола, стильный наноманикюр «свет за двойным перламутром» и наноресницы с подсветкой. И при всем при этом – сама простота и невинность. Она была в тыщу раз продвинутее Тани Крэкер, у которой я снималась.
Смотрю я на эту киску и думаю: это какой же мегапродвинутой должна быть сама куратрица, если даже ее секретесса на порядок выше всех тех полупродвинутых госпож, что мне доводилось видеть вживую.
– Ваш гендер? – спросила секретесса.
– Буча, – говорю. – В смысле, маскулина. А что, разве по мне не видно?
– Так для порядка надо, – говорит она и продолжает допрос: – Ваш нынешний статус?
– Нижняя нормалка, – отвечаю и тут же спохватываюсь: – То есть, в настоящий момент я минусовка, но это временно.
А она мне этак ласково:
– Вы не волнуйтесь, все прекрасно. Идем дальше. Каков ваш семейный статус?
– Одинокая, – говорю. – Холостячка я.
Она коротко кивнула, спрашивает:
– Предпринимали попытки заключить брачный контракт?
– Конечно, – говорю. – Несколько лет назад предпринимала.
Секретесса посмотрела с любопытством.
– Причины отказа?
Такие вопросы всегда выбивали почву у меня из-под ног, а в это утро, когда все и так складывалось из рук вон плохо, мне было особенно нелегко с ними сладить. По правде говоря, не хотелось разжевывать все эти неприятные мелочи, отчего мне сделали от ворот поворот. Так что вымучила я из своего несчастного нутра омерзительную казенную фразу вроде тех, которыми обычно выражались дуры-агентессы. Что, мол, у меня имелись определенные трудности с рейтингом и прохождением тестов и все такое. А сама чувствую: воздуху не хватает.
– Повторная попытка брака учтена в вашем планоме? – спрашивает она.
– Нет, но я собиралась учесть, – говорю. – Честное слово. Только не… Ну, в общем, это ведь…
И тут понимаю – пауза нужна, а то кранты мне, задыхаюсь. Слова сказать не могу. Пытаюсь ответить, а никак. Да и не хотелось мне рассказывать о той неудачной попытке сойтись с фемой по имени Анжела, которая была старше меня лет на семнадцать. Это приключилось через полгода после облома с Дашери. Анжела была такая капризуля, что еще поискать. Вечно надутые губки, нахмуренные бровки. Голова у нее белокурая, вся в кудряшках, и в этой кукольной головке сидел дурацкий бзик, что ее супругой непременно должна быть «бучка на дистанции». В общем, я как раз подходила. Сначала я думала, это такая шутка, но оказалось, не шутка. Анжела назначила мне испытательный срок, и я должна была прилетать к ней в любое время дня не позднее, чем через десять минут после того, как она меня вызовет. Когда я прилетала, она уже стояла в ванной, а в мои обязанности входило щекотать ее струей из шланга, пока она не кончит. После этого я возвращалась домой. Вот, собственно, и все, такая у нас была любовь, хотя порой мне даже казалось, что я Анжеле все-таки капельку симпатична. Короче, побыла я бучкой на дистанции несколько декад, а потом порвала с этим – надоело.
Однако же мне надо было что-то объяснять этой киске.
– Понимаете, – говорю, – Дашери и Фарри – они такая милая парочка, будто созданы друг для друга, а я там была лишняя. Да и рейтинги у нас неподходящие. Так что я пока, как говорится, в активном поиске. Как только присмотрю кого-нибудь, так сразу и включу в планоме. А можно мне попить?
– Конечно, – сказала секретесса и выдвинула холодильную панель, а там – сплошные элитные аквы в белых и золотистых бутылочках – все не ниже «Структуры» и «Идеала». Словом, лайков на двадцать было разного питья. Я, конечно, ахи при себе держу, стараюсь быть скромняшкой, выбираю «Треугольник» из серии «Структура». Откупориваю и выпиваю залпом. Сказать по правде, на вкус аква как аква – ничего сверхъестественного. Хотя от нее мне немного полегчало.
– Теперь у меня к вам еще такой вопрос, сестра Брук, – говорит секретесса. – Сколько лайков рейтинга для себя вы бы определили сами?
Я немного растерялась, но тут же разгадала хитрость этой куколки. Я решила, что честнее всего будет сказать ей, что минус-три – как раз и есть то, что заслуживаю. Честно признать свое нынешнее положение – первый шаг к развитию, как говорится. Короче, бормочу что-то в этом духе, и тут вся эта ситуация меня так пронимает, что на глаза слезы наворачиваются. Накопилось. И сама же знаю, что веки распухнут, но не могу остановиться и все. Ну и ладно, думаю. Плакать – так плакать, лишь бы простили.
Секретесса подала салфетку, встала и велела идти за ней. Я почапала за ней, вытираюсь на ходу, и тут в стене распахивается дверь и такая красотища на меня выплескивается, что у меня даже ноги подкосились. Я прямо ахнула от неожиданности. Тут же, конечно, и опомнилась, гляжу на себя – юбчонка едва до колен достает, а фиолетовый горошек на желтом фоне – это вообще какой-то ужас! На что я похожа? – фантик, дешевка. Надо бы объяснить им, что я никак не думала, что окажусь в Институте, что меня везли в исповедальню и все такое. Ведь я же просто по-идиотски буду смотреться в апартаментах куратрицы.
И вот, размазываю по лицу сопли, придумываю на ходу всякие дурацкие оправдания, а тем временем мы уже идем по залу, и вокруг все такое продвинутое. Первое, что замечаю – здоровенный диорамный головид и две изогнутые стены. Под ногами самый настоящий фирс, повсюду виртуалы струятся, инсталляции всякие, в углу несколько лож плавают, а в огроменном круглом окне – шикарнейший вид на небоскребы. Словом, сплошной мегахайфай.