Современное представление о социуме, насквозь зашоренное материально- диалектическими основами познания, не справляется с динамикой жизни и развития мира. Мир, как форма катастрофы, вполне устраивает современность. Но вечность мира, как и отсутствие смерти для человека, – вещи вполне очевидные с точки зрения именно конечного, не общественного познания (известно: ни одна вечность не длится дольше жизни человека; пока есть человек – нет смерти, когда наступает смерть – нет человека). Мир, как поле для форматирования социального, социума, будет всегда сохранять в себе свойство изменчивости того типа, который невозможно уложить ни в какие концепции и представления разумности политически выгодных действий.
Именно поэтому стоит попытаться. Но не для того, чтобы быть мечтою о самом себе, а попытаться изменить мир уже только потому, что это естественное право каждого человека, не требующее разрешения и одобрения. Мир развивается благодаря тем личностям, которые берут на себя право его проектировать и менять. И, если не убивать в себе силу веры в себя, если следовать одной только лишь возможности, идее того, что именно тебе-то и удастся изменить этот мир, то это вполне новый путь к совершенно другому мирозданию. Ведь уже сегодня в западной цивилизации не осталось ничего из того, чем она была, и чем собиралась быть для самой себя. По большому счету, ключ к успешному проектированию социальной системы лежит в основе сознания человека, в позволении себе быть тем, кто знает, как устроено бытие и то, каким оно должно быть. Государственная власть и прочее – всего лишь атрибуты и механизм. Любое высшее должностное лицо любой станы, без внутренней веры в свое знание о том, какой должна быть социальная система, больше похож на своевольную обезьяну, чем на того, кому стоит довериться.
Социальная система – это и результат, и поле для реализации собственности духа, поэтому надо быть легче. Ничто в этом мире не стоит собственности разочарования в самое себя. Удивительно то, что в основе всей той сложности, которая предстает перед человеком в момент познания мира, вся эта организованность, распутывание которой иногда занимает годы и приводит в совершеннейший трепет, в основе всего этого лежит простая способность человека быть носителем идеальных объектов в отрыве от их непосредственного восприятия. Человек, любой человек, несет в себе все свое прошлое, все то, что он уже в настоящий, текущий момент осознания не может связать с наличной действительностью, которая ограничивается часом, днем, временем пробуждения и сна. Ранее люди все то, что было им сопутствующим, символизировали в Богов, переживали жизнь путем ее символизации в мифе.4 Так появлялось многобожие – как форма хранения множественности знания о множественном мире. При этом человеку свойственно осознавать свою ничтожность – именно поэтому так мало философов. Не все готовы быть тлей ради познания, и потому позор тем философам, которые превращают свои истины в гордость и знаки отличия. Человеку свойственно отдавать те образы, которые преследуют его и которым он подвержен. Все управляется Богами, которые приобретают образы. Запад потому так далеко продвинулся в области проектирования социальных систем, что его Боги были похожи на людей. Причина опять же проста: общественное устройство – полис. Человек, образ себе подобного в условиях возможности выживания за городской стеной, не был враждебным абсолютно. Вражда носила не сущностный характер, а волевой. Античные герои ненавидят и убивают друг друга не за то, что они разноплеменники, люди другой веры и прочее, а за свойства личности, которые они размещают в области именно волевого отношения. В то время как на Востоке истребляют по принципу принадлежности к другому племени, роду, и о личностных качествах речи вообще не идет. Воля как форма изменчивости, как область принятия решения, определяющего развитие события, родилась именно на Западе. Впервые именно в силу возможности причастности к политическому управлению не правителя, а любого, кто обладает личностным, а, следовательно, волевым (признается право на собственный мир). Сначала ограниченный имущественным цензом, затем политическими правами и предпочтениями. Но так рождается возможность одного, а значит и каждого влиять на ход истории. Так рождается механика проектирования социальных систем. Личность становится тем, благодаря чему многообразное в явлении (мир возможностей, предоставляемых формами быта общества) упорядочивается определенным образом (выбор профессии, социальной роли). Этим образом становятся личные предпочтения, личная форма уверенности, система доказательств, система доказывания самому себе. Но именно понимание того, как проектируется социум, именно знание о том, как это должно происходить – вот первостепеннейшая задача для Западной цивилизации. Она всецело игровая, построенная исключительно на том, чтобы привлечь зрителя, участника, и ее вырождение в форму безразличия и животности стада есть первое условие ее гибели, ибо Западный мир приходит к тому, с чего начинал Восток. Но Восток – это существование с единственной целью – пронести себя сквозь время и пространство только потому, что условия жизни на Востоке – это в первую очередь условия каждодневного выживания, где оно и есть жизнь. Запад как форма возможности преодолеть самое страшное (смерть) – это удел мирской жизни. Если где и стоит жить не богобоязненным, то на Западе, если где и стоит создать новую религию, то на Западе. И ужас не в том, что нет признания и какого-то диалектического линейного целеполагания, или чего-то, что давало бы возможность расслабиться и проживать жизнь, наблюдая за ней со стороны, изнутри своей уверенности в ее организованности; Запад – это форма возможности роста наших представлений о том, что есть человек, о том что мы есть сами по себе. Но путь Бога – это Восток. Это путь счастья и добродетели жизни. Это путь спокойствия. Не грех, что есть те, кто, веруя в Бога, позволяет себе безверие в отношении самого себя и уверенность тщетности эксперимента познания. Человек и Бог связаны, как создатель и творение, поэтому нет греха в том, кто умер при жизни. Запад либо погибнет, но в современности развития он погубит лучшее в человеке – Восток, либо постепенно потеряет себя в слабости и отсутствии личностей. Регулировать процессы таинства развития того, что очерчено как Западная цивилизация – вот наверное предельность задачи данной работы.
5
Прав был тысячу раз Артур Шопенгауэр – познать таинство человеческого в представлении невозможно, как нельзя увидеть свой глаз без чего-либо отражающего. Сама по себе простейшая позиция и успешность любой религии-сообщения (не основанной на ритуальности, а, следовательно, на чувственности) разбивает любую логику тем, что Бог – однозначно не человек. Познать человека невозможно. Знание о человеке, сообщенное самим человеком, мягко говоря, в его предельности бессмысленно, если, опять же, не является формой ритуальности и канонизированности (предмет управления и формализации человека как вещной атрибутики). Но вот слово Божие – форма удовлетворения самого лютого запроса самопознания, при том, что субъект высказывания однозначно не связывается с пониманием человека, но больше человека. Ведь тотемность проигрывает именно с ростом технических возможностей человека. Научившись покорять стихии и убивать любое животное, человек перестает верить в тотем, он перестает верить в многобожие, экспериментально проверив свою силу над тем, что кажется непреодолимым. Возведя себя в Бога, сделав себя Богом, самые жесткие правители понимают комедийность этого маскарада. Но появление Бога как того, что есть непознанное в такой же степени, как повелевающее, как то, что настолько далеко от человека, что и полет Гагарина не есть форма его отрицания – это серьезный шаг на пути познания человека. Это первое ценностное познание человека – через форму незнания. Это первый шаг на пути предписания дельфийского оракула – познай себя. Если ранее люди себя в основном испытывали, то с религиями-сообщениями они стали себя познавать. И пусть христианство не удержалось в лице своих последователей и предало гностицизм забвению, сотворив из Иисуса Христа фетиш, но в целом, это прорыв. Философскую ценность религии не осознают до сих пор. Какую только чушь не сказали в отношении религии. Но не надо забывать, человек – импульсное животное. Сохранять присутствие философского духа при течении жизненных обстоятельств – невозможно. Необходим modus vivеndi, который изолирует саму жизнь, делая знание философа безжизненным и отвлеченным. Карикатура философии была бы очевидной и до сих пор, если бы мы пользовались клинописью.
Человек познаваем через религию, и только. Это верно, как истина. Но отрешение через религию невозможно при наличии доблести познания. Это то обстоятельство, которое расширяет круг человека и дает возможность бытия науки. Обряды любой религии не уничтожают тех, кто не желает довольствоваться мерой и доходит до предельности познания, несмотря на гибель в области по ту сторону. Познать человека и историю человеков через себя самого, через предельность бытия самого себя – единственный выход, кроме смерти, которая всегда глупа и мало, что решает. Дихотомия, если не выражается в активной политической деятельности, то неизменно сводит к тому, что называется выбросом в неизменность смертности духа. Ницше более всех преуспел в этом. Какова же цена за знание о человеке? Сама собственность жизни. Как любой инфицированный наукой западный человек понимает, что один – это слишком мало для научной объективности, и поэтому он уходит в философию, не зная, как стать пророком. Наша задача – показать, как стать пророком в современности Западной цивилизации. Пусть рубленность фразы не смущает нашего читателя. Для восточного человека понимание слова Бога – уже высшая награда и творческая удача жизни, и дальше этого только безбожие, многобожие. Но нам не повезло родиться в этой культуре и впитать в себя ее предельность представления истинности. Мы живем в мире идей, пантеона миллиарда идей. Мы балансируем на грани социального отчаяния и, пребывая в нем, как истинные сыны своего племени, связываем свое горе только с самими собой. Но такова правда жизни, энергетику которой мы можем использовать. Ужас в том, что познание предела основ человечества через себя самого и сопричастности до тебя оставляет тебя наедине с природой, и в этом отношении мы подобны тем, кого ранее изгоняли из общин и племен, радуясь втайне его смерти. Человек в одиночестве, тем более без Бога, не выживает. Нам тяжело в одиночестве, и мы сбегаем к людям, цепляемся за то, что не может уже принадлежать нам. И потому каждый из нас обречен. В своем успехе мы обречены на политическое управление, на эту иллюзию обустройства и служения людям вместо Бога. И это тягчайшее из наказаний – тысячью смертей соотечественников доказать свою несостоятельность перед лицом собственности запросов. Есть конечно и театралы, которым политическое влияние и связанные с ним почести дороже всего, но им больше подходит карьера лицедеев. Настоящий правитель поймет – тяжесть разочарования и воля, как форма продолжающего – единственная наша награда.
Что же есть человек, как не то, что должно превозмочь? Путь преодоления всегда начинается с изживания в себе окружения. Всего того, что есть заданного в тебе твоим подобием и встречностью окружающим людям. Но этот путь ведет только к политической власти и Восток в этом отношении первым открыл ничтожность правителя по отношению к самому себе в момент восхождения к власти. Софистика. Но не только. Жить познанием так, как жить религией, отвернуться от Бога, чтобы увидеть его. Это как ругательства величайшего царя современности – Сталина, православной церковью. Они ругали его за то, что он их не уважал. Но как мог человек, достигший предельности испытания жизни, познания жизни, человека, обращаться с ряженными от Бога? Он, перенесший все испытания Бога, возведенный Богом, и прощенный Богом, как он мог к ним относиться? Неужели нет технологии? Мы ведь так привыкли к технологиям! Не пора ли создать технологию именно для демонов, для тех людей, которые есть рожденные демоном, бесом, представителем Бога в крови и плоти на земле. Что был бы Бог в теле? – Человеком. Таково христианство. Но для тех, у кого божественности, демонического при жизни столько, что Боги завидуют ему, почему же его, этого двигателя нашей западной цивилизации, мы обрекаем на одиночество познания?
Неужели непонятно, что результатом такого одиночества будет террор социального плана, в котором погибнут совершенно безвинные животные? Террор, необузданный и дикий, единственной целью которого будет возможно найти, или взрастить себе подобного для того, чтобы было с кем поговорить в этой вечности одиночества? И все вопросы будут так же по кругу. Вопросник предельного познания настолько клиширован и стереотипен, что странно, что за последние 5 000 лет его никто не систематизировал. Воистину, человеку свойственно быть мистиком – все от нас, от вышестоящего, другого, иного… К храбрости ли познания я призываю? Да, пожалуй. К тому, чтобы все-таки жить, но жить за гранью жизни, прижизненно умершим, по правилам и образам сотен тех, кто преодолевал эту черту. В этом смысле проектирование социальных систем в некотором роде – упорядочивание жизни избранных. Технология к тому, чтобы создать носителей знания, переживущего само знание об избранных. Пусть отрицание и безверие ваше не пугает вас, ибо это не есть вы, но некоторое орудие для вас, и то, что может помочь вам. Любой аффект бытия есть услуга Богам, ибо Боги есть смыслы ваши, такова вера любых избранных. И пусть не пугают вас свидетельства и не заронят в вашей душе сомнения, ибо так должно быть с вами. Кто не человек?
Наше знание даст только одно – знание уверенности. Вы же послужите истиной.
6
Как уже было неоднократно сказано, человек пребывает в вечном противоборстве противоположностей – идеального и реального. Это было отмечено с тех времен, как люди выдавали сны за реальность. Рано или поздно в человеке наступает противоборство действующего и мыслимого. Эта грань не сотрется в человеке уже никогда, пока он заново не обратится в животное. Совпадения мыслимого, воспринимаемого путем бесчувственным, образностью, и налично заданного сообразно мыслимому не произойдет никогда. Редкие моменты этого (победы на олимпийских играх, выигрыши в играх, оргии, оргазмы и прочее) – ничто в отношении вопросов знания. Жить в этом пределе нельзя, к нему можно только стремиться, и потому жалок каждый, радующийся счастью ужаса преодоления и достижения.
Нам уже никогда не вернуть эллинства, радости жизни в торжестве над смертью от голода, от рук врага, от любви. Мы уже никогда не вернемся в те времена, но мы можем создать нечто новое, столь же прекрасное, как преодоление мифов тотемности, путем замены собственности духа отношений с богами. Мы можем создать новую религию, создать ее не торопясь, не обращая внимания на соотечественников, постепенно, настолько уверенно, чтобы никуда не спешить. Но не наполнять ее собственными страхами и плодами своего размышления, которое в особенности теперь не имеет никакого значения в эпоху вечных великих перемен. Но сообщить главное – свой опыт преобразования, там, где смог один, там смогут и другие встречные и подобные ему. Такова идеология аристократии и всех тайных обществ, но они себя, увы, разбазарили и растранжирили, в том числе и на политической сцене. Но есть ли у нас, у таких людей содержание, которое было бы возможно передать не только личным примером? Этому шансу содержания и посвящаем мы нашу работу.
Переходы идеального, что в своей сущности и составляет бытие человека в реальном, преобразование этого мира, вне зависимости от источников познания прошлого сквозь содержание этих источников в современном. Как сделать такое государство, чтобы каждая кухарка в нем могла управлять? Лучше сделать такое содержание человека, чтобы каждая кухарка могла стать человеком и решила, стоит ли ей его превозмогать, и что в нем необходимо превозмогать, и ради чего превозмогать.