Это рабы. С той лишь разницей, что современность установила особый вид рабства – рабство мысли. Когда правящие подсчитали с экономической точки зрения сколько стоит рабство в его чистом виде, рабство обеспеченное телесными наказаниями, надсмотрщиками, кандалами и прочее, были созданы ценностные ориентиры, формы парадигм, ориентирующие на исполнение определенного алгоритма, рабского алгоритма. В то же время наблюдается рост сил полиции, сил внешнего контроля по замерным показателям. У раба нет ничего кроме его программы, у рабовладельца есть все, кроме возможности определять жизнь раба в рамках ежеминутного, непрерывного контроля. Стоит отметить, что полицейские функции государства нигде не были так развиты как в свободных демократиях последних трех столетий.
По сути, данная категория людей этнографический материал, лишенный не только самостоятельного определения себя как существ, способных формировать и изменять что – либо, но так же не способных толком объяснить кто они такие вообще. Субъекты, которые полностью защищены от понятия смерти, от какой – либо возможности соприкоснуться с данным понятием, бытием в возможности. Здесь же следует отметить, что это самая счастливая категория людей, которая реализует в действительности, или точнее обладает возможностью реализовать в действительности, почти все содержание бытия в возможности, которым обладает. Если и верно сказано «если у тебя все получается, значит ты слишком малого хочешь», то именно про данную группу.
Экзистенциальные страхи почти не обнаруживают себя непосредственно, заменены формами восприятия времени, социальной ответственностью, конгломератом игр с различной степенью алеантности. Это и есть общество в сумме своих представителей как сумма своих представителей.
Качественные характеристики, как правило, однотипны и носят характер «среднего человека», всецело детерминированы общественными парадигмами бытия. Отформатированность и унифицированность носят в срезе общих замеров абсолютный характер. Жизнь проходит в рамках чисто человеческого, некоторые даже на природе не бывают сами по себе. Лишь в сопровождении атрибутов цивилизации.
Вторая группа состоит из субъектов, осознающих относительность понятий определенного круга и хоть раз участвовавших в смене привычного значения привычных предметов. Здесь уже нет качественной однородности, есть виды и подвиды, характеризующиеся определенными признаками и функциями, как в части проявления своего «я», так и в части его формирования. Единым признаком является то, что смерть здесь воспринимается как опасность, связанная с социальной действительностью, источником смерти является опять же социум, формы социального бытия. Отсутствует способность к обобщению суммы фактов и универсализм мышления. Как правило, подобное восприятие смерти рождается в силу занятости в социально – опасных не до конца детализированных сферах социума, которые наряду с этим предполагают значительный элемент индивидуальности в принятии решений по поведению, профессиональной деятельности и прочее. Отличительная черта данных «философов действия» – замещение в рамках целевой причины парадигмы бытия части элементов последней собственным представлением о том, каким должно быть бытие в возможности. Таким образом, появляется возможность видоизменения общественного бытия в возможности, что приводит к уходу от гарантированных схем, степень алеантности перехода возможности в действительность возрастает, появляется возможность творческого моделирования, последнее в свою очередь хоть и в замкнутом цикле, но ставит человека перед неизвестностью и опасностью по признаку «все враждебно», он возвращается в своем цикле к первичному сознанию первобытного человека. Последнее некоторым образом вносит коррективы в его понимание и себя, и ценностей общества. Появляется проблема личной судьбы, вопрос индивидуализма и прочее. В зависимости от того, как происходят ответы на данные вопросы, можно говорить о степени социальной опасности данной группы субъектов.
Отличительный пресекательный признак в том, что индивидуальное сознание, продуцируемое неурегулированной (кстати сказать, неурегулированной с точки зрения самого субъекта) деятельностью дальше вспышки не уходит. Мысль так сказать мелькает и не более. Приходит осознание, которое воспринимается либо как отрицательная эмоция, либо как «старая истина» (механизм противодействия общественного бытия в возможности). Таким образом, субъект со временем, привыкает именно к такому осознанию и персонифицирует его исключительно с формой своей деятельности, которой занимается, каждый раз переживая его и погашая силу его действия общественными средствами (начиная от религии, и заканчивая бытовым пьянством).
Следует так же отметить, что само по себе общественное бытие в возможности содержит достаточно большой арсенал компенсационных механизмов для данной группы, начиная от понятий социального престижа, и заканчивая формами персонификации с растворением в определенных статусах. Качественный механизм погашения не отличается, отличаются формы структурирования субъекта.
Поскольку возможность собственного БВВ возникает только в результате деятельности, то субъект однозначно приписывает данные вспышки не своей имманентной способности, а виду деятельности, дистанцируется от них, стараясь в них не персонифицироваться. Плюс действует механизм сдерживания индивидуальности (никому почему – то не нравится звездная болезнь, когда человек растворяется в том, чему может быть сопоставлен).
Данная группа абсолютно бесплодна в части продуцирования бытия в возможности. Каждый индивидуум управляем общественными парадигмами, но вместе, в целом, эта группа составляет социально – активные элементы, брожение которых может являться закваской для продуцирования нового социального устройства. Наиболее типичные узнаваемые признаки данной группировки – власть (по большей части судебная и законодательная), принуждение, силовое воздействие, то, что называется организованной преступностью. Следует отметить, что группа данных субъектов обретает себя именно в рамках общественных институтов и поэтому не воспринимает данные вспышки сознания как то, от чего следует отказаться, как несерьезность.
Иными словами, они понимают, что то, чем обладает первая группа далеко не сокровище и не единственная ценность, но альтернативы этому не знают. В то же время за последние века власть везде и повсюду ставит себе задачей улучшение, что вполне может дать право говорить об обратном. Но здесь проблемы решаются в рамках самой проблемы (в границах общественного «круга человека»), поэтому кроме эффекта мультипликатора ничего не получается, положение только ухудшается.
В целом данная группа субъектов может быть отнесена нами к надсмотрщикам над рабами общественных парадигм бытия. Знают, что не рабы, знают кто рабы, но не знают как возможно быть без рабов, не знают даже что охраняют. Узники страха познания.
4. Экзистенциально вопросы смерти всегда решаются с точки зрения подобного в степени отношения к самое себя. Так, нас не волнует смерть других людей так, как смерть наших близких. Это подобие, которое характеризуется, как общность по целевой причине, а так же по целостной парадигме реализации. В природе человека – все прощать своим близким (приближенным). Подобие в отношениях с не – родственным так же может быть продиктовано сферой движущих причин (единый статус) в той или иной парадигме бытия. Единая сфера реализации и прочее. Все это в той или иной степени обеспечивает подобность организации перехода, а, следовательно, и восприятия людей.
Понятие рождается, прежде всего, как форма защиты перед миром чувственного, перед миром пугающего и озвучивающего во всем и вся. Понятие смерти не исключение. Смерть общественное понятие, продуцированное общественным бытием возможности, и потому само по себе находится вне формы влияния личности. Не будучи прочувствованно ни одним человеком в рамках тех парадигм, которые и создают личную уверенность (многократное повторение, изменение по бытию в возможности в процессе реализации и прочее), оно остается неизменным для любого индивидуума на протяжении осуществления им функции приобщения, реализации, восприятия БВВ любого уровня.
Удивительна так же общность реагирования на понятие смерти любой эпохи и любой формации. Смерть центральная тема религий, верований, страхов, социальных устремлений, отношение к смерти является побуждающим мотивом и прочее. Даже при поверхностном анализе смерть предстает как форма движущей причины любого действия и стремления человека. Не говоря уже о физиологических реакциях ощущения смерти. Начиная от форм сексуальной активности и заканчивая проблемой личной судьбы, обозначенной Карлом Юнгом.
Понимание смерти выступает как меритель меры, и как самая острая форма спекуляций на тему человеческой жизни. Как некоторый ценностный ориентир.
Можно выделить следующие признаки, анализ которых неизбежен при столкновении с данным понятием.
1. Имманентность сознанию. Человек становится именно тогда человеком, когда он осознает конечность существования того, что он понимает как собственное «я», того, с чем он себя персонифицирует. Изначально понимаю, что «что – то существует», затем знаю что существует, затем понимаю что я существую, затем понимаю, что не существует, и одновременно понимаю качество существования- ограниченность, предельность и так далее, в том числе и самого себя.
2. Имманентность любым неизменяемым формам БВВ (априорность). Смерть как форма понятия, как бытие в возможности рождает необходимость времени, необходимость поведения, необходимость совершения целого ряда ритуалов, обеспечивающих не наступление первичных признаков того, что принимают за смерть (питание, здоровый образ жизни, мирное поведение и так далее, вплоть до организации государства).
Подобное рождает подобное. Ничто из того, что связано со смертью не во власти человека. Все гарантии от смерти находятся за пределами власти человека, они расположены в кругу того, что не может зависеть от отдельно взятого смертного человека. Иначе они теряют смысл, человек внезапно смертен. Все, что служит формой защиты от смерти, помещается в область недосягаемого, становится антивстречным и антиподобным человеку, требует от него служения и не участия, не персонификации ни под каким предлогом. По сути, любое понятие, которое неподвластно личному сознанию в своем генезисе принадлежит функциональности защиты от смерти.
Чем меньше человек боится смерти, тем меньше степень защиты этих общих понятий, гарантирующих не наступление смерти (сначала уходит божественность и сакрализация, затем стираются образы неизвестного, затем и мир вещей приобретает совершенно другой вид), тем больше индивидуальность беззащитна перед враждебностью общественного.
3. Абсолютная верификация бытия. Наличие смерти может быть проверено человеком в любой момент его существования. При этом знание о смерти в индивидуальном переходе БВВ в БВД приобретено быть не может. Человек лишь достоверно знает о том, что есть смерть, исходя из соответствующего подобия и встречности в отношении тех, кто уже умер.
Чем меньше, уровень подобия и встречности, чем дальше смерть от познающего субъекта в отношении него самого, тем меньше участие его личного «я» в познании того, что есть смерть. Смерть животного сегодня нас абсолютно не страшит, мы вытеснили ее кухнями, кулинарией и холодильниками за пределы подобия и встречности самое себя, смерть не – человека, выродка и изверга, «врага народа», «не гражданина Рима», так же не встречна и не подобна нашему «я», – не одна «Империя зла» была построена на этом.
Верификация существования смерти проходит именно в рамках логического незнания и чувственного стопроцентного знания. Пока есть человек нет смерти, когда есть смерть – уже нет человека (Эпикур). Сравните: энтелехия отличается тем, что пока есть становление нет ставшего, когда есть ставшее нет уже становления (Стагирит). Это обратная парадигма, которая отражает и обратную картину времени в отношении индивидуального и общественного.
Новорожденный ребенок наиболее далек от смерти, чем старик. Соответственно, расцвет и сила жизни в рождении (античные софисты). С точки зрения общественной парадигмы бытия время представляется как «прошлое- настоящее – будущее», с точки зрения парадигмы индивидуума «будущее- настоящее – прошлое». То есть образ – реализация в форме энтелехии – ставшее. При этом время как необратимое движение, как в прошлое, так и в будущее, в зависимости от того участвуешь или не участвуешь в реализации какого – либо бытия в возможности.
Соответственно, для человека бытие в возможности смерти является единственной формой существования, смерть существует для человека только как бытие в возможности, пока человек способен воспринимать БВВ, персонифицироваться в нем, осознавать его.
Существование данного бытия в возможности для человека – будущее, он знает, что ему предстоит умереть. То есть бытие в возможности определенно реализуется в отношении него с необходимостью. Доказанность данной схемы абсолютна, как благодаря общественному бытию в действительности, так и отчасти слабости познавательной способности человека (за исключением гениев преодолевающих, хоть и неосознанно знание о смерти, возможны так же варианты приобщенности к действию, но это аномалии выключенности сознания, которые не сохраняют своей жизнеспособности). Жизнь человека это вечный приход к смерти, движение к тому, что должно быть, реализация идеи, бытия в возможности, реализация смерти. Безумная идея, неправда ли? Может запросто свести с ума. И здесь подробнее. Ни одна вечность не длится больше жизни человека? Это правда. Но человек именно потому и создал себя, создал цивилизацию и прочий сонм игр, ибо, как только он осознал свою конечность, как он живет и к чему стремится с той же необходимостью, что и река в море, – существование его стало невыносимо, оно стало обреченным, оно стало смертельным. И, наконец, завершение – факт смерти. Пока есть становление, нет ставшего, когда есть ставшее- нет становления. Пока нет ставшего (реализация бытия в возможности под названием смерть) есть становление- жизнь человека, его бытие, когда есть…
Смерть как вечное будущее как вечная форма осуществления. По сути, у человека в этом отрезке есть нетерпимое настоящее. Будущее (смерть) – настоящее (от рождения и до смерти) – прошлое (для человека ничего, для общественной парадигмы именно прошлое). Именно здесь и происходит сцепление общественной парадигмы времени и личной – в области прошлого для человека. То что, в индивидуальной парадигме есть прошлое, для общества всегда будущее. На примере смерти это прекрасно видно. И именно эта перевернутая парадигма, как нельзя лучше, скрепляет абсурдность мира, превращая ее в логику абсурда.
4. Абсолютная универсальность. Смерть не является относимым бытием в возможности, оно не меняется в зависимости от того или иного сочетания в парадигме познающего субъекта. Существование в рамках общественного бытия в возможности носит абсолютно необходимый характер и применяется к абсолютно любым формам познания. Фактически смерть как понятие, как бытие в возможности, синкретично познающему субъекту. Более того, является некоторым критерием чистоты самого познания. Иными словами, то знание, которое не содержит в себе предела абсолютной конечности или бесконечности (противовес, исключающий сами условия возможности бытия смерти – защитный механизм) не воспринимается как полное и достоверное.