Письмо от подруги.
Дорогая Азиза! Спасибо тебе за сердечное письмо. Жизнь надолго разлучила нас, и я мало что знала о тебе. А теперь будто встретились и можем, как когда-то в детстве, откровенно поговорить.
Как так получается, что самые близкие порой предают, а чужие неожиданно помогают. Как же так получается, что самые родные в один момент могут стать чужими и нередко врагами? Как можно стереть из памяти долгие годы совместной жизни? Как можно посягнуть на самое святое, на все то, что связывало вас неразрывной нитью под названием семья, жизнь? Мы, женщины, часто задаем себе вопрос: почему так произошло? Что я сделала не так? Почему именно со мной? И самый главный вопрос: за что?
Каждая девушка мечтает жить той жизнью, за которую могла бы благодарить судьбу. Но в один миг радужные краски превращаются в тёмные, унылые тона. Самые близкие люди могут принести столько боли и разочарования, что жизнь лишается смысла. Стоит ли после этого жить с кем-то, отдавать самые прекрасные годы своей жизни, отдавать мечты, надежды, и самое главное – своё сердце. Каждый выбирает сам.
Но лишь отдав, можно понять потерял ты или приобрел. Понять цену предательства можно лишь столкнувшись с ним. Как это пережить? Женщина, которую предал любимый человек, конечно, чувствует себя раздавленной и опустошённой. Ярость и злость, переходящие в отчаяние и непонимание. Главный вопрос – стоит ли это прощать, и если стоит, то, как жить с этим дальше.
Оступаются все, и твой муж – не исключение. Наверное, каждой женщине необходимо понять, что предательство близкого ей мужчины не может ее унизить. Предательство унижает только того, кто позволил себе совершить этот страшный поступок. Мучить себя поиском ответа на вопрос: «простить или нет?» можно бесконечно, но суть от этого не меняется. Прими один важный совет: жизнь несправедливая.
Страх, который ты испытала, останется с тобой навсегда. С другой стороны, человек, прощенный за предательство один раз, может сделать это опять. Надо помнить об этом, но можно прислушаться к себе и попытаться простить, и если ты чувствуешь в себе желание и силы начать жизнь с чистого листа, начни. Никогда не поздно. Только не надо пытаться искать оправдания и обманывать себя.
Просто надо жить. Тем более, если есть для кого.
До встречи.
Мартовская оттепель
Случается такое в наших московских условиях: после крепких февральских морозов вдруг повеет близкой весной. Дни тёплые, солнечные, и на душе тоже становится светло и радостно.
Я врач-психиатр. Наделён логическим мышлением. Никогда не решаю ничего, пока не нахожу доводов, непогрешимость которых подтверждало бы моё природное чутьё. По характеру я спокойный, уравновешенный – из тех, кого, как мне кажется, невозможно вывести из себя. В городской поликлинике, где я сейчас работаю, с персоналом и пациентами у меня сложились добрые отношения. Появилась и частная практика.
Моя жизнь была проста и однообразна. С утра до позднего вечера – череда пациентов с их душевными проблемами. А вечером, уставший, вернувшись домой, едва успев принять бокал красного сухого вина, не замечал, как наступало утро. А мне бы хотелось заводить новых друзей, искать новые знакомства и создавать себе и другим праздничную жизнь.
С некоторых пор я стал бояться одиночества. Оно переполняло меня страшной тоской, – по вечерам мне казалось, что я один на свете, чудовищно одинок, но окружён какими-то неопределёнными опасностями.
Само безмолвие стен пугало меня. Эта тишина комнаты, в которой я жил один, так глубока и печальна. Это не просто безмолвие, окружающее тело, – это безмолвие, окружающее душу, и при каждом потрескивании мебели я вздрагивал до глубины сердца, потому что в этом мрачном жилище не ждал никакого звука.
Сколько раз, напуганный, я начинал кричать, произносить слова, без связи, без смысла, только для того, чтобы произвести шум. Но тогда мой же голос казался мне таким странным, что я страшился и его. Говорить одному в пустом доме! Что может быть ужаснее?
Я понял, что мне нужен отдых, и уже через неделю оказался в Ялте, где светило солнце, синело море и цвела акация.
Жители больших мегаполисов понять не могут, что такое жизнь в маленьком городе на берегу моря. Они ни разу не слышали, как рыбак возвращается домой, рассказывая всем в мельчайших деталях о своём улове. Для них это что-то таинственное, странное.
Здесь можно ночью видеть то, чего в действительности нет. Слышны шумы, которых не понимаешь, здесь тебя от неизвестности охватывает дрожь; так бывает, когда ночью гуляешь по берегу моря, и, как мне кажется, только в таких городах можно найти свою любовь.
Окна углового номера в моей гостиницы с одной стороны были обращены к морю, я любовался большим треугольником голубой воды, белые паруса кораблей плыли вдаль, и я молча смотрел за ними, пока они не исчезнут на горизонте. Дорога к морю шла по ущельям, затем выходила на
обширную береговую полосу, покрытую камнями. С другой стороны окна гостиной выходили на узкую улицу. Улица была шумная, многолюдная.
Утром, может, часов в одиннадцать, сам точно не помню, я сидел у окна в номере, допивал остывший кофе, окно было распахнуто, в моей голове не было ни единой мысли.
Вдруг увидел в доме напротив девушку – в розовом платье, очень милую. Я стал незаметно наблюдать за ней.
Вы даже представить не можете, до чего это было увлекательно. Иногда она уходила куда-то, будто нарочно, заставляя меня скучать по ней, потом возвращалась. Я стал восхищаться этой девушкой. Блондинка, глаза, напоминающие миндаль, полуоткрытый рот. Я просто представить себе не мог, как сила женской красоты может так воздействовать на человека на протяжении минуты.
Наконец, закрыв окно, она переоделась, взяла спортивную сумку и ушла.
Я быстро спустился за ней. Девушка шла по берегу вдоль небольшой бухты, где выстроены купальни.
Мы дошли до места, где не было никого: будто мир был неподвижен, казалось, он оцепенел под солнцем. Она разделась, но не вошла в море. В жизни я не видел удивительнее зрелища и красивей женщины. Она была яркая, высокая, идеального телосложения.
Девушка не замечала меня, а я, спрятавшись за выступом, любовался ей. Понежившись на утреннем солнце, она не торопясь ушла.
«Как бы с ней познакомиться?» – было первой моей мыслью, как только я проснулся поутру. Перед завтраком в поисках её я отправился в ту купальню, где мы вчера были. После я прошёлся несколько раз по узкой улице под её балконом – и издали заглядывал в окна…
«Однако надо же познакомиться, – думал я, беспорядочно расхаживая по улицам, – но как?». Я припоминал малейшие подробности милого видения, хоть и не был уверен до конца, что она меня заметила.
На следующий день я не отходил от окна. Моя незнакомка вышла на балкон и, увидев меня, улыбнулась. Я ответил ей тем же. Она вышла на улицу и я за ней. Я был полон решимости познакомиться с ней.
– Послушайте, – сказал я, – со мной уже несколько дней происходит странная вещь. Я вас раньше не видел, но я вас знал. Я впервые в этом городе, но мой внутренний голос говорит, что я жил здесь и мы с вами были вместе.
– Да? – девушка удивлённо посмотрела на меня. – Но вы же не были со мной? И я вас не помню…
– Это уже не важно! – я осторожно взял её руку. – Расскажите мне о себе, хочу познакомиться с вами.
– Когда вы приехали сюда?
– Я тут уже третий день…
Я торопливо рассказал, кто я, что я и откуда. Моя незнакомка благосклонно выслушала меня, потом тихо и дружелюбно сказала:
– А я Марта.
– Какое прекрасное весеннее имя, – радостно воскликнул я, втайне удивившись тому, как всё красиво в этой девушке. Мне захотелось узнать о ней как можно больше. – Вы здесь живете? Одна? С семьёй? Работаете?
По нежному лицу Марты пробежала загадочная улыбка, огромные голубые глаза лукаво прищурились.
– Вот так сразу изложить все анкетные данные? Разве это интересно? Давайте узнавать друг друга постепенно…
Её слова и задушевный тон таили что-то неведомое для меня, глубоко волнующее.
В тот же вечер мы долго гуляли по берегу уснувшего моря. Идя рядом с ней с другой стороны, я ловил её руку, наконец поймал её и почувствовал пожатие. Это было неимоверной радостью для меня. Рукопожатие доставляет мне ощущение более полного, более глубокого и безусловного обладания, чем непрерывные объятия целой ночи. А на прощание я ей сказал светским тоном: «Надеюсь, мы прощаемся ненадолго».
– В Ялте трудно не встретиться, к тому же мы с вами соседи, – сказала она улыбаясь.
Вот так мы и познакомились.
Моя «страсть» началась с того дня. Я помню, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже перестал быть просто мужчиной, я был влюблённым. Мои страдания начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Марты. Ничего мне на ум не шло. Всё из рук валилось. Я целыми днями напряжённо думал о ней… Марта, конечно же, сразу догадалась, что я в неё влюбился по уши, да я и не думал скрываться. Она потешалась надо мной, шутила и мучила меня. Она стала единственным источником моей величайшей радости.
Мы оба были красивы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах нас провожали взглядами.
Я, будучи родом с Кавказа, был красив по-южному. А у неё была скандинавская красота: белое лицо, великолепные, блестящие, золотистые волосы, мною обожаемые чувственные губы. Она давала их целовать, когда понимала, что я больше не в силах владеть собою, отстраняла меня и говорила: давай оставим на ночь.
Помню, как в первый раз поцеловал её губы, я чуть не задохнулся от счастья. Я боготворил её, а она дарила мне улыбку, которую я находил неотразимой. Улыбка была медленная, она возникала в её глазах и зримо спускалась к красиво очерченному рту, обнажая ровные белые зубы.
Милые отношения, сильная любовь. Мы любили, дружили и спали. Молодые, раскованные, честолюбивые. Всё время мы тратили на нашу любовь. Целыми днями гуляли, ели угощения, которые готовились на наших глазах, – свежие, горячие, сладкие, невыразимо вкусные. В баках с кипящим маслом плавали пышные облака белого теста, постепенно превращающиеся в пончики, дымились на мангалах шашлыки.
Я едва верил своему счастью. «Может быть, я сплю? – думал я. – Ведь только во сне с такой полнотой сбываются наши самые заветные мечты». В такие моменты я начинал ощупывать вокруг себя всё: кресло, стену, диван, чашки, чтобы удостовериться, не брежу ли я.
В первый вечер, проведённый с ней, ложась спать, я, сам не знаю зачем, раза три повернулся на одной ноге, лёг и всю ночь спал как убитый. Под утро я проснулся и на мгновенье приподнял голову, посмотрел с восторгом на милое безмятежное лицо – и опять заснул. Первая ночь, звёзды, молодой месяц, загадочное небо, запах любимой женщины…
Марта обожала устраивать званые обеды. Принимая гостей, она была весела и радушна, к тому же в совершенстве владела искусством пустой болтовни, которая у них именовалась светской беседой. Она была незаменимой гостьей там, где другим такая болтовня не давалась, неловкое молчание она умела сразу прервать разговором на какую-нибудь подходящую тему. Вот и сейчас сказалась её находчивость: Марта всем представила меня дальним родственником, доктором, который, устав от московской суеты, на время переехал в Ялту. Мне не оставалось ничего, кроме как не возражать, боясь её огорчить. Мне важно было быть с ней рядом.
Марта не любила говорить о своей жизни, в этом смысле она была замкнутая. Всё, что мне было известно о её прошлом, о детстве, учёбе, вообще о её жизни до того, как я познакомился с ней, я узнал только потому, что сам расспрашивал. А её, как ни странно, это раздражало. И когда я, движимый естественным любопытством, принимался выпаливать один вопрос за другим, её ответы становились всё лаконичнее. У меня как психолога не хватило ума понять, что вызвано это желанием что-то утаить от меня. Ей тяжело было говорить о себе. Она стеснялась, конфузилась, просто не умела откровенничать.
– Вот уж, любопытный ты человечек, – сказала Марта мне, – голова умная, глаза хитрющие… а как же калечишь русский язык! Сердиться на тебя невозможно. Никогда не унываешь. Вокруг все унывают, а ты веселишься как на празднике. Сердце у тебя русское и язык острый, прямо не поверю, что ты кавказец. Вот только акцент. Мне иногда думается, что ты говоришь так плохо нарочно, чтобы посмешить меня.
Я любил читать, но книги, которые я читал, казались ей ужасно скучными. Рассказы Чехова, Булгакова…
– Мне нравятся писатели, – как-то начала говорить она, – которых никто не издаёт, безвестные драматурги, чьи пьесы в лучшем случае раза три показал какой-нибудь авангардистский театр. Я не могу заставить себя читать Толстого или Мопассана. Я одеваюсь у лучшей портнихи города, но тотчас бросаю платье, даже самое любимое, как только узнаю, что у него появился двойник. Точно так же я обращаюсь со своими писателями и художниками: как только мои подруги начинают их признавать, я «уступаю» их им.
Очень скоро я снял на краю города отдельную квартиру, как хотела Марта, и она переехала ко мне. В квартире, куда мы вошли, мебель была расставлена с большим вкусом. Впрочем, в это мгновенье я почти ничего заметить не мог: я двигался как во сне и ощущал во всём какое-то благополучие. Мы стали жить вместе, я был счастлив только от одной мысли об этом. Мне было хорошо, и я бы век не покинул эту квартиру, пока она была рядом.
Марта не разрешала мне заходить к ней в гости, на ту улицу, где я увидел её в окне, – говорила, что живёт с мамой, а та очень строгая и религиозная, век её не простит, если узнает, что она встречается с мужчиной другой веры. Какая вера? Я тут голову терял.
Несколько раз Марта покидала меня, извиняясь, что вынуждена уходить по неотложным делам. Возвращалась поздно, уставшая и молчаливая.
Как-то мы пошли в ресторан. К нам подошёл небольшого роста мужчина средних лет, худощавый, смуглый, с очень правильными, чёткими чертами лица. Глаза чёрные, но небольшие. Когда он подавал карту с меню, внимательно смотрел на Марту и как-то странно улыбнулся. Та внезапно вспыхнула и резко встала.
– Пойдём отсюда! Я не хочу, чтобы нас обслуживал этот нахал!
– А что ты так волнуешься? – ответил я. – Не захотели, пойдём в другой ресторан.
– Козёл… Если бы я сказала одно слово людям, которых знаю, ноги бы его здесь не было.
Говорила она ещё что-то гневное, но я этих слов не расслышал. Моё сердце тревожно забилось.
Мы никуда не пошли, а вернулись в нашу маленькую уютную квартиру. Она бросилась на диван и потянулась за сигаретой. Затем, увидев записку, лежавшую на книге, поспешно развернула её. Записка была наспех написана карандашом. Не дочитав, она скомкала бумагу.
– Это мама, – глубоко вздохнула, – так и не научилась писать ручкой. Вчера получила от неё записку и забыла напрочь. – Она села, опустив лицо в ладони, будто обдумывала что-то серьёзное. Затем оделась и ушла, сказав, что идёт к маме. Я зашёл в комнату и, открыв окно, посмотрел на небо. Там повисли маленькие серые облака, словно куски ваты. Ветра не было, и облака, казалось, застыли на одном месте. У меня возникло чувство, что небо передаёт моё настроение. В ожидании Марты я не заметил, как уснул. Проснувшись, я увидел, что в комнате беспрестанно мелькают отсветы. Я приподнялся и глянул в окно. «Гроза», – подумал я, и точно, была гроза, но она проходила очень далеко, так что грома не было слышно; только на небе непрерывно вспыхивали неяркие, длинные, разветвлённые молнии: они не столько вспыхивали, сколько трепетали и подёргивались, как крыло умирающей птицы. Молнии не прекращались ни на мгновение; была, как это называется в народе, воробьиная ночь. Я глядел на часы, они показывали без