– Мы против Миши ничего не имеем. Отец просто так шутит. Так что можете сходить на речку и полюбоваться закатом.
– Спасибо, мама.
Милош подпёр руками бока.
– Божена, я тебя не узнаю с твоими строгими нравами. Или ты их проявляешь только в отношении меня, говоря мне: то нельзя, на ту не смотри?
– Мужиков надо в строгости держать.
– Пойдём-ка в дом, дорогая, и подискутируем на эту тему, а молодёжь пусть гуляет, я не возражаю.
Через некоторое время Адолия в шерстяном цветном облегающем платье шла впереди парня по тропинке, ведущей к речке. Миша не отрывал взгляда от гибкой, стройной фигуры девушки и понимал, что многозначительное слово «да» он услышит от неё лишь после женитьбы. Адолия, дойдя до крутого обрыва, вдруг резко обернулась:
– Я хотела бы тебе сказать «да» прямо сейчас, но после этого я не смогу смотреть в глаза родителям.
– Адолия, я люблю тебя и готов ждать слияния наших тел до самой свадьбы.
– А разве такое возможно? Ты – музыкант. Тебе не сидится дома, ты мечтаешь о загранице, о поездках по городам. А я ведь другая. Я хочу выучиться на врача и жить в одном месте, лечить людей. Миша, я тебя тоже люблю, но я буду страдать от такой любви.
– Ради тебя я готов изменить свои планы. Но мне нужно время, чтобы закончить одно дело. Оно зависит не только от меня. В него втянуты и мои друзья.
– Ты говоришь загадками, я этого боюсь. Но я тоже готова тебя ждать всю жизнь и хранить тебе верность.
Миша обнял девушку и поцеловал её в губы.
– Жаль, что мы не имеем права на большее и не можем перешагнуть запретное.
– Ты приезжай в деревню почаще, тогда, быть может, я решусь ослушаться родителей и своей совести и отдамся во власть души, которая жаждет любви и страсти, – на щеках девушки заиграл румянец.
– Любимая, а ты можешь под каким-либо предлогом приехать в город, и мы там продолжим разговор на эту тему? Возможно, ты захочешь остаться в Витебске. А почему бы тебе не поступить в консерваторию? Я уверен, что ты обладаешь музыкальными способностями. Ведь у тебя прекрасный голос.
– Я подумаю об этом. Но мои родители нацеливают меня на Минск, где у них есть друзья.
– А может, мне тоже попробовать себя в Минске?
– Было бы здорово. Тогда мы точно были бы вместе.
– Я через день уезжаю в Витебск, но обещаю скоро вернуться и снова обсудить этот вопрос.
– Я буду ждать тебя.
5
Миша сел в пролётку, когда солнце коснулось горизонта. Удаляясь от дома Адолии, парень, обернувшись, ещё долго смотрел на девушку, стоящую на крыльце, и иногда махал ей рукой. Он знал, что его любимая сейчас плачет от того, что им пока, а возможно, никогда не суждено быть вместе. Миша теперь сожалел, что когда-то, имея на плечах горячую голову, вступил в тайный союз с целью достижения лучшей жизни в Российском государстве и особенно на его белорусской земле. Теперь уже поздно отступать. Он никогда не станет предателем и не оставит своих верных друзей. Но Адолию он будет любить всю свою жизнь, как бы ни складывалась его судьба. Миша, спускаясь в низинку, последний раз помахал девушке рукой и подумал: завтра он ей расскажет о своих делах и планах. Предложит ей уехать вместе с ним за границу, поскольку в условиях складывающейся ситуации в стране ему уже нет места в ней. Пусть Адолия сама решит, где её место, и с кем ей быть.
Солнце быстро опускалось за кромку леса. Теперь было отчётливо видно движение источника жизни на Земле. Миша посмотрел на темнеющее, но играющее ещё волнующими красками небо и подумал: жизнь стремительнее движения солнца. А есть ли кроме него другой источник для поддержания существования на Земле? Раньше он верил, что есть высший разум в лице Бога. Но теперь в связи с происходящими в стране процессами и событиями, в связи с действиями власти, которая отреклась от Бога, такая вера пошатнулась. Но он всё равно верит, что на небесах есть божья справедливость и божья кара, и всем воздастся по их делам. Миша посмотрел на небо, перекрестился и произнёс:
– Господи, я грешный человек, но все мои помыслы и действия направлены на улучшение жизни в том месте, где ты определил мне жить. В этих местах, как и во всех остальных уголках необъятной страны, поселились горе, беда, над простым человеком проводят эксперименты, не считаясь с его достоинством и честью, с его желаниями и жизнью. Вожди, обещая обездоленному народу лучшую жизнь, используют его силу для прихода к власти. Но потом у правителей возникает первостепенная задача удержать эту власть, создав для этого карательный механизм, при этом не зная путей движения к процветающему обществу. Над народом опять начинают проводить опыты, отдаляя его от тебя, Господь, и обрекая на новые страдания. Господи, укажи вождям праведный путь, заставь их повернуться лицом к народу. Не допусти уничтожения таких людей, как мои родители и родители Адолии, которые своим добросовестным трудом создают блага для себя и общества. Покарай тех, кто использует своё положение в корыстных целях, кто к власти идёт по трупам людей. Господи, прошу тебя, загляни в наши места и устрой свой справедливый суд».
Миша посмотрел на последний затухающий луч солнца на западном небосклоне, взял гармонь, пробежался пальцами по кнопкам и запел:
Миша сжал гармошку, посмотрел на запад и подумал: как бы ни сложилась его судьба, он останется в родных местах со своим народом и с Адолией.
6
Конное дело Филиппа Конькова в связи с новой экономической политикой советской власти получило второе дыхание. Верховые лошади вновь стали пользоваться спросом у разного рода буржуйчиков, которые вдруг откуда ни возьмись появились, как грибы после дождя. Филипп стал разводить и верхово-упряжных лошадей, открыл на своём хуторе дело по изготовлению бричек, телег, пролёток, которые силами двух мастеров делались на заказ. Филиппу казалось, что настало счастливое время со стабильным будущим, и он не мог понять предостережение Степана Новикова о грозящих его семье неприятностях. В который раз он повторял себе: неужели у государства поднимется рука на его дело, такое нужное людям, которому он посвятил всю свою жизнь?
Стоял тёплый летний вечер. Филипп, обойдя два табуна лошадей, которые летом в ночное время содержались в загонах, огороженных толстыми жердями, вспомнил разговор с председателем поссовета и подумал: Степану, конечно, больше известно о планах власти на будущее. Но трудно поверить, чтобы оно проводило политику во вред себе. Он, как коневод и законопослушный добропорядочный гражданин своей страны, угрозу для власти не представляет, а наоборот, укрепляет её и тем самым укрепляет государственную экономику. Так зачем же власти таких, как он, уничтожать? Абсурд. Но Степан чепуху говорить не будет. Филипп почесал затылок и вошёл в дом. Семья была в полном сборе. Хозяин сел за стол и сказал:
– Всем нам надо посовещаться о дальнейшей жизни, поскольку опять начали ходить разные разговоры. Вася, ты у нас самый сведущий и разбирающийся в политике. Хотелось бы послушать твоё мнение.
– Я дяде Стёпе верю. Сейчас власть с нами заигрывает. На данном этапе мы нужны ей для того, чтобы вытянуть государство из экономической разрухи. И как только государство твёрдо станет на ноги, нас, как враждебный идеям социализма класс, пустят в расход. Об этом я разговаривал с Семёном и Мишей Захаровыми. Они полностью солидарны со мной. Поэтому я предлагаю с хутора съехать и по отдельности поселиться в деревне.
Филипп тяжело вздохнул.
– Я всё равно не могу поверить, что нас будут уничтожать, как классовых врагов. Но коль есть такая вероятность, будем расселяться, и завтра с выездом в деревню посмотрим, где нам лучше всего построить новые дома для вас. А меня вы простите, я со своими конями останусь на хуторе. И будь что будет. Если мои лошади погибнут, я погибну вместе с ними. А теперь всем спать, и больше ни слова, – Филипп сделал из газеты самокрутку, насыпал туда табака и вышел на улицу. По гладко выбритым щекам мужчины текли слёзы. Филипп сделал глубокую затяжку из самокрутки и, немного успокоившись, подумал: жизнь пролетела, как мгновение. Но в этом мгновении были и прекрасные всплески счастья. Это любовь, рождение детей, первый самостоятельный объезд молодого жеребца, да и повседневная суета вокруг лошадей ему доставляла огромное удовольствие. Главное, что до сего дня беда, война их обходили стороной. Значит Бог заметил его заслуги и позволил жить с семьёй в счастливом здравии. К новому времени и порядкам он приспосабливаться не будет. Теперь пусть дети вольются в молодое советское государство и построят вместе с ним своё счастье. И он своим детям для этого, что мог, то и дал. Перед Богом и семьёй он свою миссию выполнил. Филипп сделал ещё одну затяжку самокрутки, потушил её и, окинув взглядом свои владения, с успокоившейся душой вошёл в дом. Слёзы на щеках мужчины давно уже высохли.
Глава третья
1
Союз Советских Социалистических Республик шагал твёрдой поступью по дороге своей истории. Его руководство во главе с товарищем Сталиным решило окончательно ликвидировать богатых и даже средних крестьян как принципиально ненужных государству, как противоречащих социалистическим принципам государственного устройства.
Шёл 1930 год. Степан Новиков натянул вожжи, и лошадь остановилась как вкопанная. Председатель поселкового Совета легко соскочил с брички и вошёл в дом Филиппа Конькова. Хозяин хутора встретил гостя удивлённым взглядом.
– Нечасто в последнее время меня власть жалует. Очевидно, Степан, ты хочешь сказать мне что-то важное.
– Я в скором времени уезжаю в Витебск, где буду работать на новой должности. А это очень плохо для тебя, Филипп Павлович, поскольку ты лишаешься единственного своего защитника. Пока я был здесь, я, как мог, оттягивал твоё раскулачивание. На моё место придёт карьерист, который пышет ненавистью и злобой к кулакам. Поэтому я тебе в последний раз советую распродать своих лошадей и съехать с хутора. В противном случае тебя ждут репрессии с конфискацией имущества и высылкой.
– Спасибо тебе за всё, Степан, но я уже давно принял для себя решение не покидать своего родного гнезда до последнего вздоха. И коней я за гроши колхозу продавать не буду. Тем более, что их сразу поставят под плуг, а мои лошади – верховые и не приспособлены для тяжёлой физической работы.
– Вижу, Филипп Павлович, уговоры ни мои, ни твоих детей на тебя не действуют. Ну, что же, у каждого своя судьба. Пусть хранит тебя Господь. Прощай.
Оставшись один, Филипп закурил самокрутку, вышел на улицу, окинул взглядом утопающую вдали всю в зелени деревню и подумал: неужели крестьяне, многие из которых знают его с детства и которым он постоянно помогал, чем мог, поставят подписи под решением о его раскулачивании? И неужели власть поднимет руку на старика, который никому никогда ничего не делал плохого? Хотя всякое возможно, глядя на то, что творится кругом. А творится полнейшее безобразие. Крестьян насильно сгоняют в колхозы со всеми своими пожитками, которые становятся там общими, и заставляют работать на неизвестно кого, только не на себя. Нищие становятся ещё более нищими. У крепких хозяев забирают всё имущество и передают в нищие колхозы, но там оно пропивается или используется неэффективно, поскольку никто не хочет работать без достаточного стимула. В колхозах люди не чувствуют, что работают на себя. Филипп сделал глубокую затяжку самокрутки и содрогнулся от мысли, что опять к людям пришла беда. Степан прав, надо по возможности распродать коней, но не в колхозы, а вырученные деньги раздать детям. А потом пусть будет, что будет. Быть может, Бог даст ему пережить и тридцатый год.
Новиков отъехал метров пятьдесят от дома Конькова, остановился и, посмотрев на хутор, подумал: не увидеть ему больше коневода Филиппа, поскольку совсем скоро придёт к тому бригада односельчан с «красной косынкой» во главе и всё заберёт в свой колхоз. Сейчас, когда Советская власть крепко встала на ноги, сделать это не составит большого труда. Это не восемнадцатый год, когда волнения крестьян, вызванные недовольством действиями новой власти, усмиряли жёстко, с применением расстрелов. Тогда было трудное время. Советская власть нуждалась в своей армии и деньгах. Поэтому была объявлена насильственная мобилизация в Красную Армию граждан 1893—1898 годов рождения, основную массу которых составляли самые трудоспособные крестьяне. Также стал взиматься чрезвычайный налог, который ещё больше усугубил положение народа. Всё это происходило на фоне тотального контроля над производством и хранением сельскохозяйственной продукции и жёсткого обращения чекистов с населением, когда за самогоноварение человека могли расстрелять. Кроме этого земельный вопрос по-прежнему оставался до конца нерешённым. Всё это привело к массовому протесту крестьян с разным уровнем жизни. Новиков ударил коня вожжами по бокам, ещё раз печально посмотрел на хутор и под скрип брички стал вспоминать то время. Тогда его, как активного члена коммунистической партии отправили в соседний район на подавление восстания контрреволюционных элементов, которые не только выдвигали лозунг «Долой Советы!», но и стали убивать представителей Советской власти на местах. С восставшими тоже не церемонились. Тем более, что их лидеры получали помощь из-за границы. Вскоре восстание крестьян было жестоко подавлено, и не успело затронуть родные места Новикова, где жили и трудились такие люди, как Коньковы и Захаровы, к которым он испытывал симпатию и, как мог, ограждал их от репрессий. На протяжении всей гражданской войны Новиков продолжал участвовать в борьбе с бандами, которые грабили крестьян и мешали установлению Советской власти на местах. «Теперь, – думал Новиков, – власть окрепла, но всё ещё боясь новых народных волнений, она решила окончательно расправиться с зажиточным крестьянством, как с классовым врагом, сослав его в глухие, отдалённые места страны, где планировала использовать ссыльных, как дешёвую рабочую силу для подъёма народного хозяйства.
Новиков ехал в поссовет, где ему через пару недель предстояло передать дела новому председателю, и понимал своей крестьянской душой, что что-то не то делается в стране Советов.
2
Миша Захаров стоял у окна съёмной квартиры в трёхэтажном витебском доме и играл на скрипке. Печальная мелодия, вылетавшая из-под смычка, соответствовала состоянию его души. Парень чувствовал надвигающуюся трагедию в своей жизни, в жизни своей семьи и в жизни всей страны. В городе с новой силой начались репрессии, аресты неугодных советской власти людей. Миша перестал играть и повернулся.
– Нам надо уезжать из города. Завтра я дам последний урок музыки детям в известной тебе еврейской семье, после чего съездим в деревню попрощаться с родными, ну а потом – прощай, родина, для которой мы сделали всё возможное, чтобы народ в ней жил лучше. Но не всё в наших силах. Ты со мной?
– Дорогой, ты же знаешь, я без тебя жить не могу, – Адолия подошла к Мише и прижалась к нему всем телом, – я ради тебя переступила запретную черту, ослушалась родителей, и в душе я считаю себя твоей женой.
– Мне жаль, что моя деятельность и положение, связанное с твоей безопасностью, не позволили нам стать мужем и женой официально. Но когда у нас появится такая возможность, мы обязательно обвенчаемся.
– Главное для меня – это взаимная любовь. Мне больше ничего не нужно.
– Мы всё равно заведём полноценную семью с детишками и своим домом.
– Давай уедем на мою историческую родину в Польшу, там у меня есть родственники. Они нам помогут в первое время.
– Я об этом думал. Пожалуй, этот вариант на данном этапе самый подходящий, – Миша вновь заиграл печальную мелодию, – но если вдруг что-то со мной произойдёт, скажешь, что ты моя ученица, и эта скрипка твоя.
– Любимый, не говори так, с нами должно быть всё хорошо. Но если вдруг…, то знай, я больше никому не буду женой, – Адолия крепко поцеловала возлюбленного в губы.
В это время в дверь квартиры постучали. Миша открыл её и увидел трёх человек, один из которых сказал:
– Гражданин Захаров?
– Да.
– Собирайтесь, вы пойдёте с нами. Вы живёте один?
– В данный момент я даю уроки музыки этой девушке.
– Извинитесь перед ней. У вас одна минута.
Миша, войдя в комнату, улыбнулся.
– От судьбы не уйдёшь. Уроки продолжим потом, и, может быть, на небесах. Прощай.
Через минуту Миша Захаров исчез за дверью в сопровождении троих страшных мужчин, одетых в чёрное.