А умеют ли родоплесы рассуждать самостоятельно? Ведь они не имеют такой возможности с рождения. С момента появления на свет они приучаются к порядку. Так было и до них, так было и до их отцов. Инициатива наказуема, и рассуждение не приветствуется за тысячу лет до описываемых событий. Вот оно – смирение – обратная сторона войны. Поэтому людей с родовой привычкой легко организовать в преступные союзы, – мафию, хоть экономическую, хоть мировоззренческую. Их легче собрать в одном месте и научить говорить одни вещи. Поэтому культ очередного авторитета возникает сам собой. При патернальном укладе родовым союзам легко существовать, а клану нетрудно жить в любом мегаполисе. Их союзы напоминают военные группы. Они связаны круговой порукой, почти клятвой-присягой. В цивилизованных местах, где население пытается строить отношения по интересам, по культуре, по закону, в конце концов по «человек человеку друг – сосед- компаньон», клановые союзы организуются по «человек человеку чужой – соперник и враг». Всё замешано на родстве или на крови. И клятвы тоже скрепляются кровью. «Родовые» народы хорошо стучат, оговаривают «чужих». Это самостоятельное избиение выскочек. Поэтому национализм в виде течения политики тут опасен. Национализм может быть у нации. У зерефов национализм – это война.
Зерефы любят смирного послушного дитя. Они сами как воины древности, а их дети как зерефный тыл. Строптивое, непокорное дитя, рождённое в нижней касте, необходимо сломать. Заранее и любыми средствами-способами. Без этой родительской «ласки» дети обречены тут же на гибель. Строптивый сын «смирных» родоплесов обречён. Потому что выходит из семьи на конфликт с общиной, с родом, с племенной иерархией. В любом её виде, даже в замаскированном и современном варианте. Поэтому у политической надстройки всей зерефной системы – автократии – нет оппозиции. Что не доделал глупый отец, доделают чиновники, люди отца народа.
Беда. Кризис.
Традиционные общины весьма косны. А встряхивает и перетряхивает все касты только общая беда. Кризис. Беда она как предел зерефной косности. Эту беду они создают сами конформизмом и негибкостью долгое время. Как же так? Именно мужество и дисциплина были слагаемыми успеха. Всё верно. Всему своё время, однако. Все зерефы мира видят начало, но не видят конца. Это передаётся из поколения в поколение – видеть только начало. Мужество реально переходит в смирение, а массовое терпение обращается неизбежной тиранией, культом. Община родовая должна тоже ломать своих «детей». Оттого, что все видят только начало, но не видят конца, многие зерефы путают мужество со смирением. Это не случайно. Хотя смирение есть продолжение мужества, смирение и покорность существует в социальных низах. Так, смирные, прикормленные властью в новых условиях приучают к повиновению всех людей, весь народ. Проблема традиционного мира, что он не желает перестроиться, все отцы декларируют, что хотят жить как их предки. А как жили предки? Они жили тихо. Это было в истории. Это становится основным поведением и в современной сетке. Даже несмотря на влияние и присутствие рядом передовых культур, других народов. Передовое всё конечно же принимается и перенимается, но только как дополнение к «заветам». Как показывает практика, от своего опыта предков, значит, от своей же культуры отношений отказаться невозможно. Система использует смирных, использует кровнородственные связи, как и раньше, как в прошлые века по неведомым и незаметным социальным инстинктам. Так родовая система возрождается на государственном уровне, конечно, это уже не тирания и не деспотия, как было в средние века. Но если приглядеться… одеть в модную одежду можно и Чингисхана. Вот система нового старого мира и одевается. Настоящая «одежда» тут другая.
Цели традиционной элиты выглядят сверхмеркантильными.
Это и есть влияние торговой цивилизации на род. Хотя консерватизм зерефов тут же превращается в тормоз. Если бы в те далёкие времена кровь за кровь превратилась бы в смирение за смирение, это племя вырезали бы очень быстро. На современный лад смирение и покорность используется только государством. Но и это совсем не означает, что с этим согласны соседи. Смирные пропагандируют смирность в своих же интересах. С этой же целью они распространяют везде некий культ, очередной, как обычно тут случается.
В это самое время цивилизация, которая есть серия превращений родовых коллективов в общину без памяти, объявила уже войну культурой. Чем бы ответили зерефы? А чем путешественнику Колумбу ответили индейцы араваки? Только любопытством и глупостью. Роду-то или зерефам нечем ответить. Вот они и отвечают дисциплиной или внутренней администрацией. Они повышают дисциплину внутри себя, внутри социума. Автоматически. Чем больше будет цивилизация на них давить, тем больше будет автократии внутри зерефов. Чем больше демократии снаружи, тем больше тотальности внутри. Это симметричный ответ рода. Демократия может состояться тут только военной сутью. Это скрытая, но военная демократия. А если только военной сутью, значит, требуется состояние вечной «войны», точнее, замены настоящей войны на войну внутреннюю. Почему же так происходит? Потому что местная элита создала свою корпорацию для торговли. Этот военный отряд в виде переодетых в гражданскую одежду людей приготовился торговать всем народом. Но сам народ про это не знает. Про это знает только правительство автократа. Автократ знает, как надо торговать.
Истоки.
Расцвет родового общества приходится на рабовладение. Рабовладение как выражение человеконенавистничества, вернее человеческой жестокости. В это время человек был страшно груб, в той же степени, как и человек неолитический, но грубость есть выражение самой природы. Грубость даёт возможность выжить. Война как внеэкономическое принуждение составляет систему воспроизводства, следовательно, и процветания рода. Слабейшие народы платили всем дань. А некоторые даже исчезли с лица земли. Цивилизация приучала любить цветастых бабочек и пушистых кошечек и потому дорого платила всем грубиянам. Зереф в этих делах не чувствителен, не сентиментален, у него нет гуманистических полутонов, да и вообще полутонов. Если он хочет, он получает – грубо, точно, инстинктивно и «по-родственному». Он быстро находит себе подобного, неважно кого, его новым братом может быть мещанин другой национальности. Но лучше если он встретит своего земляка, вариант – друга детства, однокашника, товарища по прошлой работе. В результате, если же это «общество социализма», то правители будут сплошь из посредственных троечников – бесхребетников и исполнителей. Если это общество передового рынка, то мафия будет из собираться из интернациональных мещан. А нижайшие ступени родовых корпораций в системе род – государство займут реально этнические родственники, они же торговцы или бандиты.
Прежде чем человек грубый стал человеком феодальным, перед глазами его этноса пролились потоки чужой и своей крови. Они передали ему по этнической памяти культуру поведения. Эти перипетии кровавого общения и потоков крови и дали человека рабовладельческого, прежде чем рабовладение перестало иметь экономический смысл.
Право на свободу есть право на частную собственность.
Как известно, родовая община имеет коллективную собственность и индивиды её имеют только личные вещи – талисманы талисманов. Индивидуальную свободу отрицает сама жизнь. Это выстраивающийся в любою минуту военный строй или выступающие для откочёвки тележки. Родовой строй возникает на лимите материального воспроизводства. Вообще лимите. Это война всех в первую очередь с природой и злыми соседями, также страдающими от природы. Поэтому подобно капитализму, который вынужденно национализирует банки и сырьё на момент военных действий с другим империалистическим государством, родовая община «национализирует», вернее обобществляет все вещи обихода. И происходит это через дисциплину и иерархию. Чтобы противостоять мировому роду или роду мира. Таковы законы бытия.
Что такое талисман.
В одиночестве, после боя или охоты, он переносит переживания на неодушевлённый предмет. Зереф шепчет какие-то заклинания. Он трёт чурку о чурку, зуб о камень. Это успокаивает. Это даёт вдохновение на следующий день, для следующей охоты. Так появляется талисман, предтеча талисмании. Талисман – это религия одинокого человека. Язычество – религия язычника. Хотя все зерефы живут в коллективе. Никто не может ему посочувствовать. Все братья сочувствуют только больному, немощному. Коллектив родственников – это коллектив помощников только в момент опасности. В мирное время этот строй превращается в иерархию. Негатив и агрессия переходят на внутреннее потребление. Отсюда у зерефа в руках его талисман.
Иерархия – это вероятность опасности, значит неизвестное что-то впереди. Воин не знает переживания. Воин знает только страх. Но он не должен его показывать. Что кажется работой сознания, разума, на самом деле является рабочим состоянием. Никто же не скажет, что волк переживает. На морде хищника нет даже мышц, кроме как для захвата жертвы. Зереф мобилизован в любую минуту броситься на защиту – рода, семьи, территории. Он знает приказы и место в строю. Он знает свою силу. Вне боя и боевых действий заняться ему нечем. Тут он одинок. У родового есть семья, есть родственники, он человек клана. Но он выглядит одиноким. Почему? На самом деле он рад помощи, но не может доверить свои страхи. Он – воин. Мужество – добродетель всего язычества. Ещё раз: воин дисциплинирован и одинок. Это биологическая машина для войны. Его одиночество определено суровостью жизни и обеспечено системой родства. Вся жизнь проходит в виде ритуалов, автоматических действий, повторения опыта других. Отец передаёт сыну навыки охоты и бытия, потому что он отвечает за сына перед коллективом до самого взросления. Круговая порука родственников также имеет экономическую и социальную причину. Каждый отвечает за каждого. Отец за сына, кровь за кровь, око за око. В генах эта информация как в музее. И поэтому консервативные элементы всевластия старого поколения на современный лад легко просчитываются. Молодые умолкают и устраняются, старые возвращаются в круг и ведут воспитательную беседу. Беседа – это условность. По-другому – активный образ зерефной жизни.
Современный кризис, таким образом, не может не вызвать рецидивы музея. Потому что при родовом строе старость – это не только признание дисциплины, это доверие жизненному опыту. Музеи выстраиваются один за одним. Культ павших, культ предков, культ стариков цветёт. Всё обращено назад. Впереди вождь, а сзади культ. Посредине пустота. Ничего нет.
Живущие в одной обстановке, среди природной стабильности при постоянстве окружающей среды не нуждаются в инициативе сверхактивных одиночек. А нуждаются в дисциплине и подчинении тоже из-за суровости того же самого климата и обстановки. Старики, как только им даётся слово, снимают с себя какую-либо ответственность, в худшем случае перекладывают её на далёких предков, в лучшем случае на вождя, – на оба фактора одновременно. Это не значит, что они его изобличают. Нет. Они говорят, что доверяют его инициативе. Так у зерефов снова получается диктатура, воспроизводящая очень древнюю ситуацию. Зерефы не берут на себя ответственности. За всех может ответить только род. Он и берёт. Впереди вождь, сзади культ. Остальное переносится в стан врагов.
Маразм.
Впереди вождь, администрация, его люди, сзади обязательно общие предки, – новый отряд готов. Это и есть род. И рядовые общинники, по-современному граждане, не признают никого, потому что не видят себя. Не видят себя, это означает – не уважают себя. Это объясняет зависимость слабых созданий от мнения сестры или брата. Самый приятный всем субъект – немощный и не воспроизводящий семени старец. Круговая порука заставляет любить эту физическую развалюху на все случаи жизни, а в трудные периоды с особенной силой. Эта сила отчаяния, которая замещает мирную зависть. Все поколения снимают с себя ответственность, остаётся лишь то, которое не может даже физически ответить, не понимает, что происходит вокруг. Немой, глухой и беззащитный маразматик – получается, идеал традиционного коллектива? Нет, эта ситуация даёт сбои.
Язычество это – религия одиночек.
Военная организация или псевдовоенная, сохраняющая псевдовоенную форму, диктует соответствующую религию. Путь родовой идеологии и религии. При родовом строе нет религии. Есть страх одних и тотальная свобода других. Страх – это рабы, а свободны – господа. Это своеобразная дубликация стихии. Стихия символизирует страх, свобода – победу над стихией. Военное разделение. Рабы – бывшие противники из завоёванного племени. Боги также – властелины стихий. Кто властелин стихии – тот и свободен. Боги в этом смысле свободны. А царство первого господина подобно богам. Боги лишь дублируют земную усобицу между свободными. Бог воды, бог земли, бог дождя, дух очага, дух реки и прочие духи борются и побеждают стихии. Они в полной их власти.